1

1

Если бы не стены вдоль прохода, разделяющего Тихвинское и Лазаревское кладбища, бюст Достоевского с могилы писателя глядел бы прямо на памятник человеку, похожему на Пушкина, каким его показывают у нас в кино: пышные бакенбарды, «нерусскость» черт лица… Иной прохожий замрет в изумлении. Но Пушкин тут, конечно, ни при чем. Современники – вот и все соответствия.

Лежит бронзовый человек на холодном камне, ревматизм его уже не пугает – даром что врач. На боку лежит, на левом, головой упирается на руку, согнутую в локте. Исключительно выразительная скульптура. Тщательность проработки деталей (взять, хотя бы прическу, укладку волос…) наводит на мысль о гиперреализме. Несомненно, таким Адольфа Магира знали живым.

Магир был придворным доктором у герцога Максимилиана Лейхтенбергского и его супруги – великой княжны Марии Николаевны (дочери Николая I). Сведения о нем скудны. А вот сам точно – как живой.

На нем сюртук, шинель, галстук бантом. Туфли – как новенькие. Подошвы идеально гладкие – такие не могли касаться земли, ни разу! Приходит в голову мысль, что обули его уже лежачего. Так живой он все-таки или нет? Глаза открыты, но не в этом дело: после кончины ли своей тут он лежит с открытыми глазами или же просто лежит – лег и лежит? Разберись-ка попробуй с этими лютеранскими захоронениями. Петербург, хоть и окно в Европу, а надмогильных памятников, там широко распространенных – с лежащими на холодных постаментах фигурами, у нас практически нет. Если точнее, их два. Оба на Лазаревском кладбище, или, как его называют с 1935 года, Некрополе XVIII века. Оба, в силу парадоксальных исторических обстоятельств – кенотафы теперь.

Кенотаф – погребальный памятник на могиле, не содержащей праха. Кенотаф, как правило, устанавливается в случае невозможности обычных похорон – допустим, если тело не найдено. Иногда кенотафом обозначают место гибели человека или группы людей. Но тут случай другой, вообще говоря, особый, хотя и характерный для данного кладбища. Ложные могилы здесь – своего рода музейные экспонаты. Лазаревское кладбище, как известно, мемориальное, музейное. Формировалось оно естественным, присущим любому кладбищу образом, но не только так. В тридцатые годы двадцатого века было перенесено сюда с других кладбищ более сорока памятников, особо ценных в художественно-историческом отношении (по тогдашним меркам, конечно). В одних случаях перенос этот сопровождался перезахоронением праха, в других – нет.

Скажем, надгробие архитектора А. Д. Захарова и его родителей было перенесено сюда со Смоленского православного кладбища вместе с прахом, а вот прах скульптора Агостино Трискорни на Смоленском лютеранском кладбище тревожить не стали, но гранитное надгробие в виде обелиска на львиных мраморных лапах сюда перенесли – с тем, чтобы здесь оно было как экспонат. Есть здесь еще одно изваяние лежащего человека (то самое, второе – других таких на петербургских кладбищах не найдем): в отличие от доктора Магира, чьи глаза открыты, этот определенно спит. Голова на кивер положена, как на подушку. На нем форма офицера лейб-гвардии Семеновского полка. Чугун. Прах штабс-капитана И. Х. фон Рейссига вместе с прахом родителей и родного брата остался на Волковом лютеранском кладбище. Зато чугунное надгробие перенесли целиком – вместе с огромным саркофагом, служащим пьедесталом изваянию спящего.[35]

А вот скульптуру доктора Магира перенесли без пьедестала.[36] Место памятнику определили у стены недалеко от входа. Прах остался там, где он и был – на Смоленском лютеранском, под массивной гранитной глыбой.

Большинство исторических кладбищ уничтожалось, вот и переносили памятники ради их же спасения.

На Смоленском лютеранском я побывал последний раз весной 2008-го – состояние кладбища наиплачевнейшее. Склепы-развалины, разоренные надгробия, о бронзе и говорить нечего – ни одной бронзовой детали… В юго-восточной части, недалеко от стены, за которой размещаются авторемонтные мастерские, набрел на глыбу, когда-то служившую пьедесталом бронзовой скульптуре лежащего человека. Это и есть истинная могила Магира, прах его здесь. Чуть в стороне – место ночевки бомжей: пустые бутылки, тряпки, обгорелые одеяла, лежанки, следы от костров…

На глыбе высечено, кому принадлежит могила. Короткий стержень с резьбой, торчащий из камня, напоминает о том, что было когда-то здесь прикреплено нечто существенное.

«Мы тамъ соединимся!» – и вся эпитафия.

«Там», надо верить, все соединятся, а вот «здесь» – даже постамент, на котором она высечена, и прах под ним разлучены с памятником.

Конечно, спастись на этом кладбище у бронзовой скульптуры не было ни одного шанса. Сохранили ее лишь ценой разлучения изваяния покойного доктора с его бренным прахом. Но ведь могила осталась. Вот же она…

Опять же из лучших, разумеется, побуждений, в 2004-м в музейном Некрополе установили новый постамент, похожий на тот, оставшийся на могиле – так же обработан под глыбу, ну, быть может, размером немного поменьше. Надгробие обрело законченный вид – «как настоящее», притом что настоящее, без памятника, осталось там, где действительно покоится прах.

Родина Магира – Бавария, скончался он в Петербурге в возрасте тридцати пяти лет. Бронзовый человек, возлежавший на каменной глыбе, порядка девяноста лет смотрел на небо и на кроны деревьев Смоленского лютеранского кладбища. Девяносто лет – критический возраст для многих петербургских памятников, что-то с ними по истечении этого срока случается. Вот и здесь произошло что-то, и вот он уже не на могиле, во всяком случае, не на своей, и перед глазами его то, чего не было раньше. Часовня-склеп Ратьковых-Рожновых… Этот образец византийского стиля не заслонил всего неба. Небо заслонилось несколько позже – странным сооружением с огромными буквами на крыше. Мы хоть и гости на этой земле, но как догадаться, что там гостиница?.. Уроженец Баварии обречен глядеть на слово МОСКВА и не понимать, где он.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.