Здравствуй, Абхазия!
Здравствуй, Абхазия!
Имя Геннадия Васильевича Никитченко у нас пока известно мало. Но именно он в июне 2002 года вернул России Абхазию, добровольно вошедшую в Россию в 1810 году и насильственно отторгнутую от нее в 90-е годы прошлого столетия.
Но прежде чем рассказать полную интриг и козней эпопею, как Никитченко нам возвращал Абхазию, надо поведать, кто он и откуда — и как смог осилить непосильный для российских дипломатов подвиг.
Родился он в Донецкой области, после армии окончил институт, стал инженером, женился, родил двоих сыновей и дочь. Но грянуло несчастье — умер старший сын. Жена захворала с горя так, что показалось лучшим уехать с родных, связанных с утратой мест. И Никитченко нашел такой обетованный край, где жизнь и климат помогли ей одолеть недуг — Абхазию.
Там он быстро пошел в гору по сельхозстроительству, создал свой мехотряд по монтажу птичников, складов, котельных. В селе Меркула Очамчирского района зажил в прекрасном, как вся довоенная Абхазия, двухэтажном особняке. Доход имел с лихвой; сын поступил в Сухумский университет, дочь в школе занималась музыкой, писала вдохновенные стихи.
Короче, жизнь за твердость в испытаниях воздавала сторицей дружной семье. Но всю эту сочную и сладкую, как гроздь душистой «изабеллы», жизнь смела грузино-абхазская война 1992–93 годов:
«Однажды в августе 92-го еду домой, перед селом стоят восемь грузинских танков — и наводят пушки на него. Я кинулся к грузинам: «Что вы делаете? Там русские, армяне!» — «А, ничего, вас побомбим, абхазы накладут в штаны. А ты лучше беги сейчас отсюда, где-то отсидись с семьей, потом вернешься».»
Но абхазы в штаны не наклали — несмотря на клич грузинского командующего Каркарашвили разменять сто тысяч абхазов, то есть все абхазское население Абхазии, на сто тысяч грузин — пустяк для 5-миллионной Грузии. Не захотел стать беженцем в своей стране и гордый инженер Никитченко:
«После обстрела я бросился через село, где стоны, кровь, к своему дому. В нем дыра от снаряда, но все целы, дочь слегка ранило осколком. Посадил семью за стол: «Давайте решать вместе, как быть дальше»».
Дети и жена твердо ответили: «Папа, как ты скажешь». Никитченко отвез их в горный Ткварчел, а сам, начав жизнь с нового листа, вернулся с горсткой смельчаков защищать свою Меркулу от врагов.
Потом он, с его инженерным толком, научил абхазов начинять баллоны из-под газа взрывчаткой с ткварчельских шахт и подрывать не знавшие сперва отпора вражеские танки. Потом из двух подбитых стал собирать один целый, его сын в нем ладил электронику, а ополченцы уже занимали очередь на сборную боемашину…
Абхазский народ, оттолкнувшись от угрозы его истребления, стал поголовно героическим — почему и победил на той войне, в которую был втянут почти с голыми руками. Хотя ему и помогли и русские, и чеченцы под началом Басаева — но было, кому помогать. Никитченко водил в бой ополченцев, был ранен и контужен, в одном бою ему вышибло глаз, он сам вправлял его на место, потерял на время слух и речь. Но, наделенный сроду величайшей силой жизни, скоро вновь вернулся в строй. Войну закончил заместителем командующего Восточным фронтом, кавалером высшего абхазского ордена Леона, Героем Абхазии.
И тут его настигла самая ужасная утрата — гибель под танком 17-летней дочери-красавицы, в которой он души не чаял. «Жизнь для меня потеряла всякий смысл. Все стало абсолютно все равно. Не хотелось дальше жить…»
Но та же жизненная сила помогла ему не поломаться духом и тогда. Вскоре после войны был убит глава Конгресса русских общин Абхазии ученый-историк Юрий Воронов. И Никитченко, бывший его заместителем, занял этот обагренный кровью пост. «После гибели дочери страх смерти у меня исчез. Но я понял, что смогу выжить только путем какой-то деятельности, чтобы заняла все силы и время». И он со всем своим напором ввязался в уже мирный бой за жизнь 50-тысячной русской общины, заточенной заодно с абхазами в послевоенную блокаду.
И этот бой с нашим чиновничеством и таможней — за право вывезти через российский погранпост на реке Псоу партию чая, мандаринов — оказался еще тяжелей былой войны. Но Никитченко навел связи в Москве, в Краснодарском крае, выбивал для соотечественников муку, производственное оборудование, транспорт. Запустил рыболовецкую артель, бесплатные столовые для самых нищих и бессильных — и так далее…
Возникший по нужде дипломатический талант позволил ему остаться в лучших отношения со всей абхазской верхушкой, включая президента Ардзинбу. И завести друзей-политиков в Москве, самым близким из которых стал председатель комитета по СНГ Госдумы Георгий Тихонов. Соединило их тогдашнее единство убеждений: надо стремиться к воскрешению державной мощи СССР, Россия должна поддержать своих друзей, а не заискивать перед врагами, лишь презирающими ее за это… И Тихонов весьма помог абхазским русским и морально, и материально — из подначальных ему фондов.
При этом Никитченко не прекращал борьбу с концлагерным режимом, заставлявшим его узников в мандариновый сезон стоять со своим товаром и падать с ног в километровых очередях на Псоу:
— Грузовики нашей общины с мандаринами задержал один пес из техконтроля, нарисовал на путевке единичку с нулями — дать ему такую взятку. Я приехал, говорю ему: «Ты тварь, ты обожрался, тебе на нарах тесно будет, ты у меня за каждый нуль по году отсидишь!» Набрал Москву, штаб погранвойск: «У вас здесь беспредел, позорите Россию!» Тут же ко мне бежит начальник погранпункта: «Проезжайте без досмотра, вы на контроле у Москвы!» Я говорю: «Мои машины с места не сойдут, пока не наведете здесь порядок. Под вами уже семь левых служб стригут людей, последнее у нищих отбирают!» Там был еще полковник без зубов, не на что вставить, я ему: «Ты на себя посмотри в зеркало! Тебе зарплата не идет, жируют негодяи, гони их — зубы себе вставишь, не позорь мундир!» Они мне: «Вы нас подставляете!» Я говорю: «У меня дочь погибла на войне, я сына своего не пощажу подставить за ее память и за все, за что я воевал!» Там еще была будка после всех постов, собирали плату за хождение по российской территории. Я подошел: «Кто вас поставил?» — «Адлерская милиция». Я съездил в Адлер, в Сочи, все от этой будки отказались. Я ее прямо с теми, кто там был, свалил в кювет…
Но на другой день эта будка вновь стояла там же — и сосала кровь бесправных зонных жителей.
В итоге у Никитченко сложился план, как вызволить республику, тянувшуюся к нам, из нами же поставленного ей капкана. Все референдумы в Абхазии за присоединение к России обламывались о нормы мирового правопорядка. Умереть с голода непризнанной республике в угоду признанным расистам, как Каркарашвили, эти нормы позволяли. А признать волеизъявление ее народа, его право на жизнь — нет.
И этой же республике, полуразрушенной войной, еще ставился в вину действительно трагический исход грузинских беженцев, попавших на отравленный крючок тбилисских наци: «Бей абхазов, спасай Абхазию!» Но они сами клюнули на дикий клич о размене всех абхазов на не страшное для Грузии число грузин, что породил всю бойню а потом и их, со страха за указанный клевок, исход. Каждый-то думал, что он лично не войдет в это число, а вошли все — за что и обвинили тех, кого не удалось убить.
Короче говоря, Никитченко нашел лазейку в этом правовом кольце. Наши законы позволяли всем оставшимся на постсоветском поле без гражданства принять гражданство России, правопреемницы СССР. И жители Абхазии, попавшие в положение гоголевских мертвых душ наоборот: живые люди есть, а юридически их нет, — имели право на российское гражданство. И если сделать его для значительной их части, Россия, по ее конституции, получит право и обязанность защиты ее подданных — хотя и проживающих на территории другого государства.
Возникает удивительная и, кажется, еще беспрецедентная в мировой практике коллизия. Все камни, вся земля от Псоу до Ингури остаются юридически за Грузией, а все люди, проживавшие там сроду — за Россией. Как дальше разрешить эту коллизию, дающую Абхазии прорыв ее блокады, а России — сбережение ее стратегических интересов в том регионе, — Никитченко тоже продумал, но об этом скажу позже.
Сперва же он, поддержанный и Ардзинбой, повел атаку своей силой убеждения и канистрами абхазской «изабеллы» на Госдуму и Департамент консульской службы МИДа России. И добился разрешения для своего Конгресса заниматься оформлением российского гражданства для абхазских жителей.
На деле процедура была такова. Никитченко в Сухуми, в своем послевоенном доме, служившим еще штаб-квартирой русской общины, принимал документы на гражданство, приводил их в порядок и отвозил в Москву в ДКС. Там эти документы проверяли и прошедшим процедуру предоставляли наше гражданство. С ним уже можно было выйти беспрепятственно за Псоу — хотя бы чтобы только отдышаться от блокадного удушья и нырнуть обратно в зону, все остававшуюся зоной, с наполненными воздухом надежды легкими.
Вся операция стоила 13 долларов, денежный сбор шел на содержание небольшого штата сотрудников, техсредства, доставку документов до Москвы и легкий подогрев патриотизма вовлеченных в эту акцию чиновников. Для бедных жителей Абхазии и такой взнос был не мал. Но очередь желающих выстроилась на годы вперед — и сдерживалась лишь пропускной способностью российской консульской службы.
За два года Никитченко смог пропустить всего 5 тысяч дел, тогда как для серьезного прорыва нужно было в 20, в 30 раз больше. Ждать этого прорыва в таких темпах — жутко сколько, но потерявший страх чего-либо Никитченко был готов и ждать. Весь его опыт убеждал, что крепкое желание способно творить чудеса, путь взят им верный и вода найдет дорогу.
Но и противник не дремал. Грузия при всем демократическом витийстве Шеварднадзе заняла относительно Абхазии классическую позицию собаки на сене: сам не гам — и другим не дам! Потому всякое стремление со стороны блокадников не умереть воспринималось политическим Тбилиси как оскорбительный демарш и провокация. Грузинская дипломатия в Москве, раскусив хитрый план Никитченко, приложила все силы, дабы поломать его. Что вызвало все нарастающий возврат дел по гражданству под любым предлогом и прочие чиновничьи подвохи. Никитченко утроил свой напор и емкости канистр — но все более проигрывал в той битве с вязким бюрократским фронтом. И тут еще схватил самый поганый удар — в спину.
Его друг Тихонов, которого в Абхазии встречали с государственными почестями и провожали с сумками вина и мандаринов — за его речи в пользу бывшего Союза и возможность нового, — до того влип в этот мед гостеприимства, что захотел построить там и кой-какие свои соты. После войны в курортной зоне осталось много санаториев и пансионатов в неоформленном владении. Они еще ничего не стоили, но завтра, если снимется блокада и пойдет курортный вал, сулили самый щедрый куш. И Тихонов, по свойственной всем людям, а тем паче нашим депутатам слабине, запал на один такой недооформленный санаторий в Гаграх. И, оказав ранее помощь из российских средств Абхазии, счел себя вправе лично возблагодариться этим санаторием. Звонит на этот счет другу Никитченко — но тот ему: «Друг, ты приезжал сюда как уважаемый политик, патриот, тебя за это с честью принимали. Захотел срубить здесь бабки — тоже дело. Но тогда делай все прямо, вкривь нельзя. В каждом доме автомат, зайдет пальба, не получишь здесь не только санатория, но и гвоздя!»
Но тот этим доводам не внял: «Если ты мне перейдешь дорогу, я тебя смету!» Никитченко ответил: «Здесь такой твоей дороги нет». После чего их дружба перешла в уже непримиримую вражду.
Владеющий бесплатным авиабилетом думец вылетел в Абхазию сметать, как обещал, Никитченко с его поста. Но убедившись, что его авторитет там не пробить, пустился в обходной маневр. На заседании комитета по СНГ, председателем которого уже стал Пастухов, предложил вывести Никитченко из Совета соотечественников при Госдуме, ввести туда другого от Абхазии, как раз с кем сладился по санаторию. То есть задумка была сперва свалить врага в Москве — а потом довалить в хоть и не признанной, но все равно глядящей по традиции в московский рот Абхазии.
Но и этот финт не вышел. Тертый еще в советских кабинетах дипломат Пастухов, хорошо знавший весь расклад в Абхазии, ответил, со слов стенограммы, так: «Никитченко мужик достойный и много там сделал». И Тихонов, по той же стенограмме, тут же двинул вспять: «Я поддерживаю, что вы говорите».
В итоге вся абхазская затея Тихонова лопнула, а лидер республики, встречавший его со всей хлеб-солью из своей скудной казны, сказал: «Ну патриот! Орал за СССР — а свел все к санаторию!»
Но когда антиблокадный план Никитченко забуксовал под внешними нажимами, эта добавка в спину и угробила его вконец. Уж если лучший друг, известный депутат, так валит своего обремененного проблемным делом друга — лучше, подсказывал чиновный мозжечок, уйти совсем от этих дел. И на заседании Комиссии по гражданству, где еще кто-то лживо обвинил Никитченко в лихих поборах, было решено закрыть совсем этот гражданский транзит.
Никитченко кинулся к высшим чинам МИДа, МВД, к другим идейно близким депутатам. Бился больше года, но все зря: на словах все были за него, но на деле оказалось, что вогнать обратно в тюбик эту отказную пасту невозможно. Между тем в отличие от этих москвичей, комфортно отгороженных и удаленных в своем тюбике от бедственной абхазской зоны, Никитченко жил в ней, среди людей, вложивших их последние гроши в гражданскую надежду. Но те гроши ушли на тщетную осаду тюбика — и как было объяснить тем обманутым по сути вкладчикам все тонкости московского предательства?
И в зоне, пережившей много зла, поднялся ропот: где наши деньги? где обещанное? Не ты ли сам, Никитченко, здесь зарядил очередную пирамиду? И один малый даже вынул спьяну на посредника меж зоной и Москвой свой пистолет. В ответ схватил по морде, а когда пришла на выяснения его родня, Никитченко сказал: «Если я что-то украл, то докажите. Докажете, вот вам мой ствол, вот я, базара нет».
Поладили тогда все ж миром, но на заложнике Москвы повис нелегкий долг перед его нелегкой зоной. Никитченко тогда напоминал могучего медведя, опутанного еще более могучей сетью плетения российских бюрократов. Он мне привез листовку из Абхазии — такие стали там разбрасывать чеченские боевики, разведав, что Москва оставила республику, только начавшую одолевать свою блокаду, с носом:
«Мы не допустим, чтобы убийцы и военные преступники залечивали свои раны и вместе с семьями счастливо проводили свои отпуска на курортах Абхазии. ФЕДЕРАЛЫ — УБИЙЦЫ! Будьте уверены, мы превратим курорты Абхазии в ваши могилы!»
Никитченко пытался убедить наших чинуш, что эти курорты нужней всего больной России, бил в их патриотические струны — но все тщетно:
— Они плевали на Родину! Из МВД шлют в МИД, из МИДа в МВД, но их волнует только вкус икры в буфете, больше ничего! Я провозил сейчас к нам школьные учебники — подарок от правительства Москвы. Сначала выписали в накладных маршрут: по железной дороге через Азербайджан и Грузию. Я говорю: «От Зугдиди до Очамчиры рельсов нет физически, их разобрали. Учебники через Грузию к нам не дойдут, их просто сожгут в печках!» — «А у нас в компьютерах другого пути нет!» Еле убедил, чтобы послали прямо, через Адлер. Там на таможне говорят: «Учебники не можем пропустить!» Ору: «Почему десять тонн книг, подаренных Россией, через российскую таможню нельзя провезти?» — «А вот нельзя — и все». — «А цемент можно?» — «Цемент можно». Загрузил поверх книг 5 тонн цемента — только так провез!..
И убедясь вконец, что эту хорошо поставленную сеть ему не разорвать, Никитченко решил, не видя других шансов, обратиться с открытым письмом к президенту России Путину. Вот этот документ, который мы на пару с ним соорудили и который в силу совершенно непредвиденных его последствий уже может считаться историческим:
«Уважаемый Владимир Владимирович!
В декабре прошлого года, когда природная стихия оставила без света Сочи, Абхазия в очередной раз выручила своим электричеством российского соседа. Хотя при слабости абхазских линий для этого пришлось частично отключать потребителей в Гаграх и Сухуми. А в октябре 17 абхазских бойцов погибли в Кодорском ущелье, пресекая попытку чеченских террористов напасть через Абхазию на Россию.
Эти и многие другие факты несомненно говорят о том, что Абхазия — самый верный друг и союзник России. Любое здравомыслящее государство не отвергает своих союзников, а поддерживает их. Но российское чиновничество действует прямо наоборот.
В недавнем прошлом Конгресс русских общин Абхазии активно занимался оформлением российского гражданства для жителей нашей республики. Наша работа воспринималась безусловно положительно многонациональным населением Абхазии, ее правительством и президентом Владиславом Ардзинбой.
Но на заседании Комиссии по вопросам гражданства 30 января 2001 года было принято решение о прекращении этой деятельности. Было решено открыть представительство МИД в Сочи по российскому гражданству. Но за прошедшие полтора года оно так и не заработало. И если заработает, для большинства населения Абхазии прока в нем не будет. Средняя зарплата там сегодня — 260, а пенсия 30 рублей в месяц. А чтобы только добраться до Сочи, нужно 200 рублей. К тому же практика показала, что редко удается пройти всю процедуру с первого захода…
То есть на самом деле создается только лишняя препона, инструмент новых поборов с нашего населения. Тогда как уже налаженный канал, на который от России не требовалось ни копейки, уничтожается.
Лишение Конгресса русских общин права заниматься оформлением российского гражданства нанесло чувствительный удар и по его престижу. Лишило нас возможности провести в Парламент нужное количество депутатов от Конгресса, представляющего интересы русского населения…
Как известно, США, другие развитые страны мира вкладывают миллиарды долларов в привлечение зарубежных союзников. Россия же, руками своих чинуш, словно все делает, чтобы оттолкнуть реального союзника на одном из самых сейчас важных для нее направлений. Но абсолютно точно сказано: «Места, не занятые нами, немедленно займет наш враг!»
Не знаем, известно ли Вам, с какой надеждой следят за Вашими действиями отверженные сыны когда-то великой страны, как они ловят каждое Ваше слово. И если Россия отречется от преданных ей союзников, от своих соотечественников в надежде снискать благосклонность откровенно враждебных стран, вряд ли она сможет возродиться как великая держава.
Мы обращаемся к Вам, потому что остальные безразличны к судьбам 50-и тысяч русских, оказавшихся заложниками в блокадной Абхазии. Мы с горечью чувствуем себя брошенными и преданными своей Родиной. Нам не хватает очень многого, но просим одно: снять с нас позорную печать бесправных и по сути заживо похороненных блокадников. Мы ничем не заслужили заключения в нынешнее гетто, где нет ни работы, ни надежды.
Абхазию сегодня наказали так жестоко, как со времен немецкого фашизма еще не наказывали никого. Абхазия ни на кого не нападала, не засылала своих террористов ни в Тбилиси, ни в Москву…
Владимир Владимирович! Мы обращаемся к Вам за помощью, и эта помощь не требует от России никаких денежных средств. В изуродованной войной Абхазии еще теплится жизнь, достаточно одной политической воли России, чтобы республика задышала вновь. Вся связанная с этим обращением конкретика известна соответствующим российским службам. Но только Вы способны дать указания, чтобы они действовали в интересах России, в рамках российского законодательства.
Абхазия — курортный рай, дружественная России страна — должна возродиться с помощью России!»
Но все попытки опубликовать это письмо а российской прессе, чтобы повысить его шанс дойти до президента, потерпели неудачу. Такие вещи в наш циничный век в газетах публикуются только за деньги — каких у блокадного вождя Никитченко не могло быть. Самый идейный из редакторов сказал: «Когда я сам хотел помочь Абхазии, слетать туда за ее счет, она платить не захотела. Ну и пошла на хрен!»
И тогда Никитченко, привыкший биться до последнего патрона и исчерпания последней, самой мизерной надежды, сам отнес это письмо в почтовый ящик Президента в Кутафьей башне Кремля, где оно легло одним из многих тысяч в его почте: «Все, выше обращаться некуда, только к одному Богу. Но я его приемную не знаю». Вероятность, что письмо достигнет цели, казалась почти никакой — но Никитченко теперь во всяком случае был чист перед собой: отстрелялся полностью и бился, как и надлежит герою, до конца.
Но дальше ход событий делается совершенно фантастическим. На следующее же утро по телефону, который он оставил больше для проформы при своем письме, ему звонят и просят срочно прийти в Комиссию по гражданству при Президенте РФ. Письмо дошло — но в какой уму не постижимый срок!
Никитченко мчит на встречу, с ним там заводят очень дельный разговор, все его доводы признают верными — и огорошивают еще раз. «Вам открываются все светофоры — и предлагается сделать российское гражданство ВСЕМ жителям Абхазии за один месяц, именно июнь 2002 года. Напишите справку обо всем, что для этого требуется. Привлечем столько сотрудников из МИДа и МВД, сколько нужно, и пошлем их прямо в Сочи. А пока вам надо вылететь в Адлер и оттуда с одним человеком на два дня проехаться в Сухуми».
Никитченко берет билет на самый первый самолет — и в Адлере его действительно ждет человек, представившийся очень обтекаемо, из чего нетрудно было догадаться, что за ведомство он представляет. Они едут в Сухуми, там этот тип прекрасно ориентируется, беседует с абхазскими коллегами, запытывает на все темы самого Никитченко, с обильным применением стакана в том числе. В общем проводится самый пристальный экспресс-рентген героя: нет ли за его героизмом каких-то левых, типа тихоновской санаторщины или еще чего-то, интересов.
Через два дня Никитченко снова в Москве с готовой справкой, как поставить на поток известное ему во всех деталях дело. И следом — снова в Адлер, куда с ним вылетает десант из нескольких десятков человек для оформления гражданства. Оставив его на российской территории, Никитченко едет в Сухуми, выступает там по телевидению, что все теперь могут в короткий срок получить российское гражданство через 8 отделений русской общины Абхазии.
«Очереди на сдачу документов стали занимать с 4-х утра, а где и уже с вечера. Но я до самого последнего не мог поверить, что все это реально, не какой-то сон. Вывез на базу, где устроились эти десантники, первую партию документов — а они тоже не верили, что я так быстро это запущу. И когда получил первые два паспорта со штампом о гражданстве, взял бутылку водки, выдул — и только тогда поверил».
И дело завертелось. Отделения по приему документов в Гаграх, Сухуми, Гудауте и так далее не знали ни сна, ни роздыху. Вместо прежних 2 тысяч комплектов документов в год теперь через центральный штаб русской общины проходило до 8 тысяч в день. Никитченко во всей загудевшей вокруг гражданства Абхазии сделался личностью номер один. У него самого башка гудела тоже: тысячи ближайших, сразу вспомнивших его друзей хотели сдать свои бумаги ему лично, мимо день и ночь стоявшей к его дому очереди. Ящиками приносили документы из правительства, разных ведомств — и отказать никому, по их традиции, нельзя; и все это запомнить — тоже.
Живо откликнулись на это и кишащие в Сухуми международные наблюдатели. К Никитченко пришли двое господ из комиссии по правам человека: «Вы нарушаете права людей, создавая у вашего дома очередь!» Десятилетнюю геноцидную блокаду, отъем у людей права на труд, образование, передвижение, торговлю, саму жизнь — эти гуманисты с оловянными глазами как-то ухитрились не заметить. А долгожданное открытие дороги жизни их всполошило тут же, вызвав этот приступ справедливости. Никитченко этим слепням ответил: «Я не нарушаю людских прав, а помогаю их восстановлению. И не дай Бог кто-то еще услышит ваши крайне неуместные здесь речи — тогда за ваши права я уже точно не ручаюсь». И оловянные международные солдатики, прозрев немедленно, убрались тут же.
На всех рынках Абхазии, в кофейнях, в транспорте, на улицах на протяжении всего этого июня только и говорилось, что об этом засветившем, как луч света сквозь блокадный мрак, гражданстве. Я спрашивал об этом очень многих: от молодых людей до стариков, от простых крестьян до директора сухумского винзавода, сделавшего первый экономический прорыв в блокаде: восстановленный с помощью российских инвестиций завод уже с год выпускал для России прославленный ассортимент абхазских вин. И больше всего поражала абсолютная схожесть всех в ответе на вопрос: «Почему все 100 процентов населения так кинулись получать российское гражданство?» — «Мы этого хотим не для того, чтобы легче было протащить мешок фасоли через погранпукт. Мы хотим войти в Россию — это главное, все остальное — во-вторых».
Глава Совета старейшин Абхазии Павел Адзинба сказал:
«Россия — это наша Родина. В Отечественную войну за нее воевал самый большой процент абхазов. У нас нет семьи, где кто-то б не сложил за нее голову. И грузино-абхазская война не закончилась, пока мы не соединились с нашей Родиной-Россией. В свое время Грузия зашла сюда, но так себя повела, что ей пришлось уйти. Меня никто не заставлял учить русский язык, а грузинский — заставляли. Наших детей били в школе, когда они там говорили по-абхазски. Когда меня послали на учебу в Москву, секретарь райкома, грузин, устроил мне экзамен по грузинскому языку. Сказал: «Ты его знаешь плохо, поедешь не в Москву, а в грузинское село учиться по-грузински». Почему мы все хотим в Россию? Потому что не хотим войны. Если примем российское гражданство, Россия даже без мандата Грузии будет обязана нас защитить. Но если все-таки Грузия войну начнет — с помощью Америки, любых других наемников, последний абхаз погибнет, но не сдастся!»
Старейший, главный винодел Абхазии Владимир Ачба произнес как тост:
«Произошло самое лучшее — российское гражданство! Слава Богу, что я дожил до этого! Абхазия стала свободной! Я учился в России, все наши специалисты учились в России, Россия всегда нам только помогала, никогда не наступала на наши обычаи и традиции. А дальше — пойдут инвестиции, легче будет создавать совместные предприятия. У нас природа, море, плодородие, курорты — только нет денег для возрождения. Откроется железная дорога, снимутся ограничения с торговли и туризма — мы снова оживем. Абхазия только с Россией сможет подняться на ноги. За этот союз мы воевали — и будем гордиться тем, что станем гражданами России!»
В Гудаутский пункт по приему документов приходили старики 1905–1908 годов рождения из таких горных селений, где нет ни газет, ни радио, ни телевидения. Но и они, оповещенные народной устной почтой, говорили то же: «Нам ничего уже не надо, мы торговать в Россию не пойдем. Нам нужно только, чтобы наши дети жили с Россией, могли в ней учиться, стать людьми». Одна старуха притащила целое послание, начинавшееся так: «Дорогой Борис Николаевич Ельцин! Спасибо Вам за то, что сделали для нас!..» Даже не знала, что в России уже президент Путин — но о гражданском месяце узнала сразу. В Гудауте женщины устроили на улицах гулянья: «Наконец свершилось! Слава Богу! Великий месяц июнь мы не забудем никогда!»
Старший по гудаутскому пункту Вианор Тания, замученный немыслимым наплывом населения, то ли всерьез, то ли шутя мне сказал: «После 30-го июня сразу убегу в Россию. Здесь меня те, кто не успеют получить гражданство, точно убьют. Люди такое счастье получили, представляешь, что будет с теми, кто сейчас на посевной застрял и не успел!»
Замученный еще сильней Никитченко, которому придали целый взвод охраны, чтобы его дом не разнесла на кирпичи нетерпеливая толпа, говорил уже вполне серьезно:
— Для меня этот месяц — как вторая война. Все то же самое: дикая гонка с утра до ночи, не чуешь ног, не считаешь дней, каждый день по 400 километров до сочинской базы и обратно; туда полная машина дел, оттуда паспорта… Кстати этот подъем сейчас переживает не только вся Абхазия. Там, на базе, работают десятки служащих из МИДа и МВД России. Раньше эти два ведомства между собой не ладили, это первая их совместная акция, и все стараются на совесть. 12 июня, в день России, я привез сюда коробки с паспортами, открываем — в каждую вложено послание: «Поздравляем жителей Абхазии, российских граждан, с днем России!»
— Если здесь будет большинство российских подданных, это позволит поставить вопрос о безлимитной торговле с Россией, о разблокировании железной дороги, открытии Сухумского аэропорта. Абхазии сейчас больше всего нужно снятие изоляции, парникового эффекта, в котором она гибнет. Вырастает поколение неграмотных, выключенных из нормальной жизни людей. Отсюда и преступность: нашкодил в России, нырнул назад в Абхазию, — но это кончится со снятием блокады. Это нужно и России — будет буферная зона между ней и НАТО, решится вопрос с чеченами. Они, если Россия не возьмет себе Абхазию, немедленно войдут в нее, и отдых в Сочи станет невеселым, когда прямо за пограничной речкой обоснуются боевики.
— Но главное, что должна понять Россия: дальше отступать ей некуда. Уже коснулась ногами дна — надо оттолкнуться и выпрыгивать, обратно брать свое. Во всем мире уважают только сильных, способных биться за свой интерес, других презирают. Возможно, для России эта акция — первый такой толчок к возврату ее гордости и силы. Со мной беседовали представители Кремля и в один голос говорили: спасибо тебе, ты сделал первый шаг в нужную сторону!..
Да, этот шаг лишь первый — и он в огромной степени удался потому, что Никитченко, когда еще не чаял столь невероятной, что пришла как в сказке, помощи, рыл носом землю в нужном направлении. И рыл ее, всем козням вопреки, и рыл.
Светлая память и почти сотне наших солдат-миротворцев, убитых из-за куста грузинскими боевиками в разъединительной грузино-абхазской зоне вдоль Ингури. Вся Абхазия, хотя и потеряла много больше своих сынов в этой международно укрепленной зоне терроризма, чтит память наших воинов и скорбит по ним. И мне говорили многие, что абхазское стремление в Россию обязано во многом и этой жертве нашего народа.
Но сделать эту жертву не бессмысленной смог сам потерявший на войне любимейшую часть себя Никитченко. И как я понимаю по немедленной реакции Путина на его упорный до последнего почин, не так-то много в президентском окружении таких, кому можно доверить судьбу наших жизненных пространств и интересов. Кто б смог, как Суворов в Альпах или Ермак в Сибири, добыть Отечеству необходимую ему всегда, как хлеб, победу.
И самое последнее: как все же дальше разрешить эту коллизию с грузинскими камнями и уже российским населением Абхазии. Простор тут для самых разных схем велик — как и соблазн довериться известной формуле Наполеона: «Я завоюю земли, а мой министр иностранных дел найдет для этого все юридические основания». Но я б и здесь прислушался к давно сидящему внутри той бочки с порохом Никитченко:
— Землю людям дал Бог, а границы — черт. Богатый человек имеет под Москвой участок в полгектара — и все ходит у забора: как бы пригородить себе еще метр леса. Для чего? Гуляй в нем так, ты отбираешь у зверей их корм — но жадность разбирает! То же и с государственными границами. Абхазы входили и туда, и сюда, на самом деле им неважно, какой будет у них паспорт, грузинский или российский. Они сейчас отвоевали свою землю, чтобы сеять на ней кукурузу, пасти скот. Весь этот месяц у моих дверей было столпотворение, а в выходные — никого: все уезжали за город на посевную. Как они сейчас ни трясутся за гражданство, но кукуруза для них все равно главней: надо ее сперва посеять — а гражданство подождет. Оно сегодня дало им надежду, выход из блокады, возвращение в мировую цивилизацию. Если б Абхазия видела, что может вести совместную жизнь с Грузией, она б примкнула к ней. Но она боится духовного террора от нее, потому и тянется к России. Сейчас не надо думать о границах. Пусть пройдет время, забудется боль и кровь, народ освоится на своем жизненном пространстве — тогда и принимать решение. Спокойно, без угроз, нажима и взаимной ненависти. А может, еще и Грузия захочет вернуться в Россию, когда оглянется и вспомнит, как неплохо цвела под ее крылом…
Ну а пока, может, действительно впервые за последние годы Россия, одолев свой затянувшийся мандраж, отважилась на дерзкий, по всему международному раскладу, шаг — и вышла победительницей. Прежде всего в моральном плане: народ Абхазии от всей души доверил ей и все свои надежды, и любовь. И будем мы последним мировым фуфлом, коли обманем это братское доверие народа, готового сейчас за нас класть свои головы и защищать наши стратегические интересы и рубежи.