Глава 5 Экспедиция Биллингса — Сарычева по изучению Чукотки и островов в Восточном океане

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5

Экспедиция Биллингса — Сарычева по изучению Чукотки и островов в Восточном океане

Напрасно строгая природа

От нас скрывает место входа

С брегов вечерних на восток.

Я вижу умными очами:

Колумб Российский между льдами

Спешит и презирает рок.

Михаил Ломоносов

8 августа 1785 г. был издан именной указ императрицы Екатерины II, в котором Адмиралтейств- коллегии предписывалось: «Назначая географическую и астрономическую экспедицию в северовосточную часть России для определения степеней долготы и широты устья реки Колымы, положения на карту берегов всего Чукотского носа до мыса Восточного[53], також многих островов в Восточном океане, к американским берегам простирающихся, и совершенного познания морей между матерою землею Иркутской губернии[54] и противоположенными берегами Америки, повелеваем:

Первое. Быть начальствующим в сей экспедиции флота поручику Иосифу Биллингсу, объявя ему ныне чин капитан–поручика флота[55] и наряда с ним в команду потребных людей, по собственному его избранию, как обер–офицерских, так и других нижних чинов. Всемилостивейше жалуем начальнику и команде его на все время их похода двойное по чинам жалованье, которое выдать им здесь за год вперед, да сверх того еще не в зачет двойное же годовое жалованье.

Второе. Снабдить начальника сей экспедиции математическими, астрономическими и другими инструментами, також для руководства всеми картами прежних мореходцев и сухопутных в тамошних местах путешествий, с нужными выписками из журналов его предшественников от 1724 по 1779 год и подробным, окроме того, наставлением на основании сего указа нашего.

Третье. Капитан–поручик Биллингс всемилостивейше уполномочивается объявить в Иркутске всем команды его обер- и унтер–офицерам повышение в следующие им чины.

Четвертое. Может капитан–поручик Биллингс осмотреть в Якутске описания новейших мореплаваний по Ледовитому и другим морям и дела, относящиеся к проезду на реку Колыму и к земле чукчей, списав все для него надобное и срисовав карты.

Пятое. Капитан–поручику Биллингсу, приехав в город Охотск, выбрать потребных учеников из Морской школы, також лоцманов, матросов и казаков. и сделать все приготовления к походу. В случае негодности тамошних казенных судов, надлежит поспешить построением новых надежных и прочных с двойною обшивкою, по чертежам капитан–поручика Биллингса. Коему, учиняя все нужные распоряжения к построению судов, отправиться. с частию надобной для него команды на реку Колыму через Гижигинскую ли крепость по реке Омолону до Колымы или иначе, избирая выгоднейший и удобнейший путь, делая географические и астрономические наблюдения степеней долготы и широты в Верхне–Колымском, Нижне–Колымском и при устье Колымы и описав с возможною точностию сея реки течение с примечаниями, к той земле и жителям относящимися.

Шестое. По достижению Колымы исполнении препорученного, начальствующему над сею экспедициею флота капитан–поручика Биллингса всемилостивейше жалуем в капитаны 2-го ранга с тем, чтобы старался, сколько обстоятельства дозволят объехать Ледовитым морем подле берегов, простирающихся от Колымы до Восточного мыса, определяющего восточный край Сибири. Но буде бы сие оказалось совершенно невозможным и осведомления, там полученные, предъявляли бы лучший успех в описании берегов и Чукотской земли посредством объезда сухим путем или по льдам, то предоставляется оное на благорассуждение и ближайшее рассмотрение начальника экспедиции, чтоб испытать, не откроются ли острова или земли в севере сих берегов и так называемого Берингова пролива.

Седьмое. По обозрении предписанного на берегах Ледовитого моря, флота капитану 2-го ранга Биллингсу возвратиться кратчайшим путем в город Охотск для довершения приготовлений к плаванию по Восточному морю и к берегам американским.

Осьмое. Всемилостивейше уполномочиваем флота капитана 2-го ранга Биллингса, когда сядет с командою своею на изготовленные и вооруженные в Охотском порте мореходные суда для путешествия по морю Восточному и к берегам американским, объявить вторичное повышение чинами всем под начальством его пребывающим обер- и унтер–офицерам. отправиться для объезда Камчатской Лопатки[56], где зайти в гавань Петропавловскую. Потом продолжать путь свой для обозрения всей цепи островов, к Америке простирающихся, и для новых открытий., обращая внимание на острова мало посещаемые и несовершенно известные, лежащие вдоль и под ветром сих берегов на восток острова Унимака и большого носа Аляски, составляющего часть матерой земли, как например: Санах, Кадьяк и Лесной, острова Шумагин и Туманный, виденные Берингом и другими.

Девятое. Употребя вешнее и летнее время на вышепредписанные открытия, начальнику сей экспедиции при приближении погод осенних искать выгодной гавани в Америке, или в островах, на морях сих находящихся, или в Камчатке для зимованья.

Десятое. Будь посредством сей экспедиции открыты будут земли или острова, населенные или ненаселенные и никакому государству европейскому непокоренные и непринадлежащие, то по мере пользы и выгод, от такого приобретения ожидаемых, стараться оные присвоить скипетру российскому. И буде тамо есть дикие или непросвещенные жители, то, обходяся с ними ласково и дружелюбно, вуселить хорошие мысли о россиянах и одарить разными вещами, по надобности или обычаю им нужными, а тойонам, или старшинам, или лучшим и почетным из числа тех жителей дать сделанные на таковой случай медали, чтобы носили на шее в знак всегдашней к ним дружбы россиян; поступая, впрочем, осторожно, дабы не подвергнуться несчастию, от озлобления или зверства диких происходящему, что самое наблюдать и при обхождении с дикими островитянами, России принадлежащими.

Одиннадцатое. Проходя вдоль назначаемых для осмотра и описания островов, мысов и берегов, когда дойдет флота капитан Биллингс до мыса Св. Ильи[57], то на сем месте всемилостивейше жалуем его капитаном 1-го ранга, где по учинении и потребных наблюдений, буде на возвратном пути настанет позднее осеннее время или приближение зимы, тогда идти судам для зимования на остров Уналашку в залив, капитан–лейтенантом Левашовым гаванью Св. Павла названный или на остров Унимак в пролив против Аляски, или в иные заливы на аляскинском берегу.

Двенадцатое. Во время плавания в упомянутых морях, буде встретятся с судами российскими иные суда под флагом англинским, или французским, или другим европейским, то обходиться дружественно, не подавая ни малейшего повода к ссорам и распрям.

Тринадцатое. Наконец, по возвращении в Охотский порт начальнику экспедиции распустить взятых лоцманов, матросов и прочих к прежним их командам, удовольствовать двойным жалованьем по день прибытия в порт и денежным награждением по его рассмотрению. Самому же ему с людьми от

Адмиралтейской коллегии отправленными, поспешать в Санкт–Петербург для обстоятельного донесения о исполнении порученного дела, где всем, из оной экспедиции прибывшим, выдать двойное жалованье по тем чинам, с коими возвратятся, быв при случаях, производимых своим начальником, да таковое же двойное жалованье и награждение, и сверх того определить окладное жалованье каждому по смерть вместо пенсии; изувеченных уволить от службы по смерть с половинным жалованьем против того оклада, какой в походе имели; женам же и детям умерших производить половинное жалованье против того, какое умерший получал во время похода, женам по замужество или по смерть, а детям до вступления в совершенные лета.

На подлинном собственною е. и.в. рукою написано тако: Екатерина. В Царском селе

Августа 8, 1785 года» [13, с. 31–35].

Кто же такой капитан–поручик Иосиф Биллингс, назначенный начальником такой важной и трудной экспедиции? Оказывается, это был мичман британского флота Joseph Billings. Он родился, согласно его послужному списку, в 1761 г. в Англии и являлся выходцем из дворян «реформатского закону», т. е. принадлежал к англиканской церкви. Возможно, что он с малых лет плавал на судах, перевозивших уголь. С 1776 г. И. Биллингс числился на военной службе в британском флоте, был участником последнего, третьего плавания экспедиции известного путешественника Джеймса Кука и находился до сентября 1779 г. на корабле «Дискавери», а затем был переведен на второй корабль экспедиции Д. Кука «Резолюшн».

С экспедицией Д. Кука Биллингс в июле 1776 г. покинул Англию, побывал у берегов Тасмании и Новой Зеландии, плавал в Тихом океане, где были открыты Гавайские острова. Затем экспедиция направилась на северо–восток к Тихоокеанскому побережью Северной Америки. Биллингс участвовал в плавании экспедиционных судов в Беринговом и Чукотском морях и в октябре 1780 г. возвратился в Англию, где ему присвоили чин мичмана.

Как же все таки Биллингс попал на службу в Российский флот? В журнале Адмиралтейств–коллегии от 13 октября 1783 г. есть запись: «Адмиралтейств–коллегии вице–президент граф Чернышев предложил письмо от находящегося в Англии министра Симолина[58] о желании вступить в российскую службу английского мичмана Иосифа Биллингса, тем же чином, и почитать со дня отправления его из Гревезанда[59], а по бытности в том чине 4 или 5 месяцев получит чин лейтенантский, а если здоровье или обратный призыв английского адмиралтейства службу оставить его принудят, то позволено б было ему возвратиться в отечество; приказали: онаго Биллингса по желанию его во флот мичманом на основании его кондиции принять, жалованье производить ему с числа отправления его из Гревезанда» [14, с. 45].

Правда, в послужном списке И. Биллингс значится лейтенантом Российского флота с 1 января 1783 г., но это не так уж существенно. Важно то, что посол России в Англии привлек И. Биллингса к российской службе именно как опытного специалиста, участвовавшего в плаваниях капитана Д. Кука, с целью использовать молодого моряка для работы в российских экспедициях на севере Восточного (Тихого) океана.

О деловом подходе к использованию новых открытий в Восточном океане в целях получения торговой прибыли свидетельствует и письмо И. Биллингса графу И. Г. Чернышеву, написанное в 1783 г.: «Я полагаю, что г. Бакстер[60] имел уже честь предупредить Ваше превосходительство, что я прибыл в Россию не столько с целью служить Ее Величеству в качестве офицера флота, сколько с надеждой, что я буду использован в какой?либо экспедиции в соседние с Камчаткой моря. Прослужив во флоте 12 лет, из которых 5 лет сопровождал знаменитого капитана Кука в его последнем вояже с целью открытия северо–западного прохода между Азией и Америкой, я льщу себя надеждой, что меня сочтут способным открыть торговлю мехами с островами, открытыми во время этого плавания, которые изобилуют этой ветвью торговли, в особенности мехами котиков, которые, хотя и расположены близко у побережья Камчатки, никогда не посещались европейцами. Этими мехами, равными по качеству камчатскому, можно установить торговлю, очень выгодную, с Северным Китаем. Вполне возможно распространить эту торговлю и на Японию, что сделает ее еще более прибыльной. Самые драгоценные шкурки могут быть получены самыми простыми и дешевыми средствами. Нужно очень мало времени, чтобы добыть от 5 до 6 тысяч штук шкурок котиков, продажа которых будет настолько же прибыльной, как и бесспорной. В то время как занимались бы добычей пушнины, я мог бы продолжить исследования капитана Кука в этих морях, определить точное положение этих островов, о которых говорилось выше. Поскольку астрономия всегда была моим делом, я надеюсь, что и в этом я оправдаю оказанное мне доверие. В заключение я прошу Ваше превосходительство в качестве первого знака Вашего покровительства подвергнуть меня самому строгому экзамену, чтобы устранить всякое сомнение в моей опытности и способности» [15, с. 71].

При объявлении лейтенанта И. Биллингса начальником «секретной» Северо–Восточной географической и астрономической морской экспедиции и присвоении ему чина капитан–лейтенанта, ему была вручена инструкция, составленная в Адмиралтейств–коллегии в августе 1785 г. для точного исполнения указа императрицы, состоявшая из 25 статей и детализирующая его требования.

Помощниками И. Биллингса были назначены лейтенанты Роберт Галл, Гавриил Андреевич Сарычев и Христиан Тимофеевич Беринг, внук Витуса Беринга. Роберт Галл (1761–1844), или, как его называли в России, Роман Романович Галл, в 1774 г. принят из английского флота на русскую службу с чином гардемарина. В 1775 г. изучал морские науки в Морском корпусе. В 1779–1781 гг. мичманом плавал из Кронштадта до Ливорно (порт на западном побережье Италии). В 1782–1784 гг. в чине лейтенанта плавал в Англию, затем дважды плавал из Архангельска в Кронштадт.

X. Т. Беринг в 1779–1784 гг. гардемарином и мичманом плавал во всех европейских морях, кроме Черного. Особо важную роль в экспедиции как самый надежный помощник начальника и пытливый исследователь сыграл Г. А. Сарычев, будущий адмирал, глава Гидрографической службы России, генерал–гидрограф.

Двенадцатилетним подростком Гавриил Сарычев на всю жизнь связал свою судьбу с Российским военно–морским флотом. Сохранился документ от 5 ноября 1775 г., в котором директор Морского кадетского корпуса вице–адмирал Иван Логинович Голенищев–Кутузов распорядился «означенного недоросля Сарычева в Морской кадетский корпус в кадеты на имеющиеся ныне вакансии определить, написать в список, во верности службы привесть к присяге, наукам обучать и довольствовать против прочих».

Вероятно, это было во многом предопределено тем, что, как из того же документа следует, его отец, мелкопоместный дворянин Севского уезда, имевший 5 душ крепостных, служил «в морских баталионах прапорщиком». А «ныне ему[61] от роду двенадцатый год, российской грамоте читать и писать обучен» [15, с. 26].

Отец скончался, когда Гавриил Андреевич уже учился в корпусе, а мать еще в 1804 г. была жива. У Гавриила Андреевича был брат Алексей, старше его на два года, при поступлении младшего в корпус учившийся там второй год. 1 мая 1778 г. Гавриил Сарычев после трех лет учебы был произведен в гардемарины. Тогдаже состоялось его первое морское плавание. На фрегате «Св. Евстафий» группа гардемарин, в том числе Гавриил Сарычев, плавала от Кронштадта до Ревеля (Таллина). Обратный путь в Кронштадт они проделали на корабле «Александр Невский». Практика этой группы гардемарин по оценке руководителя практики подполковника Вилима Фондезина прошла успешно. Они оказались «поведения хорошего. Во обучении теории и в примечании практики были прилежны, содержали себя порядочно, поведения добраго ж» [15, с. 30].

Затем Г. А. Сарычев ежегодно участвовал в учебных плаваниях в Балтийском море. В 1780 г. гардемарин Г. А. Сарычев на корабле «Не тронь меня» совершил плавание из Архангельска в Кронштадт вокруг Скандинавии. По возвращении он сдал экзамены и 1 января 1781 г. был произведен в мичманы и на корабле «Не тронь меня» совершил плавание от Кронштадта до Ливорно и обратно. Затем продолжилась его служба на кораблях Балтийского флота.

В 1784 г. мичман Г. А. Сарычев в числе офицеров, среди которых находился и его старший брат лейтенант Алексей Сарычев, был направлен на Днепр, где впервые участвовал в гидрографических работах по описи самой реки и ее притока Сожи. Впоследствии он вспоминал об этом: «Я был счастлив, что выдуманныя мною правила описи были из всех лучшия, так что при сочинении мною карты положение реки с берегами оказалось верно и глубины ее означались в настоящих своих местах» [15, с. 31].

Видимо, успешное проведение описных работ на Днепре и добросовестное выполнение других служебных заданий и определили назначение Г. А. Сарычева в состав новой важнейшей секретной экспедиции. 1 мая 1785 г. Г. А. Сарычев получил чин поручика флота, который соответствовал лейтенантскому званию. Когда стало известно об экспедиции Биллингса, то Г. А. Сарычев и его товарищ по обучению в Морском корпусе X. Т. Беринг оказались в числе первых, подавших рапорты и включенных Адмиралтейств–коллегией в состав экспедиции Биллингса. И при этом опять проявился характер Г. А. Сарычева в его стремлении наилучшим образом подготовиться к проведению географической и астрономической морской экспедиции. Он решил пройти астрономическую практику при Академии наук и обратился с рапортом к президенту Адмиралтейств–коллегии графу Ивану Григорьевичу Чернышеву. Последний направил Сарычева к академику П. С. Палласу со следующим письмом (от 31 августа 1785 г.):

«Государь мой Петр Симонович!

Думаю, что и самим вам будет приятна просьба сего вручителя господина поручика флота Сарычева, с которою он ко мне адресовался. Он отправляется в числе прочих морских офицеров с господином Биллингсом; знает очень хорошо свою морского офицера должность и довольно математику, но не случалось никогда делать ему астрономических примечаний долготы и широты. Сие то хочется ему видеть на практике и для сего просил он меня, чтобы адресовать его к вам, государь мой.

Много одолжить меня изволите, ежели ему и другим еще с ним же отправляющимися офицерам, которые явятся у вас с ним, пожалуете, буде то можно, покажите хотя однажды практику тех примечаний на здешней Академической обсерватории и притом пожалуйте изъясните им и употребление некоторых им еще мало известных инструментов, кои берет с собою господин Биллингс.

О дозволении ходить на обсерваторию просил ея сиятельство княгиню Дашкову[62], которая охотно на то согласилась и хотела дать о том свое повеление» [15, с. 40–41]. Так по инициативе Г. А. Сарычевау офицеров экспедиции появилась возможность ознакомиться с методикой астрономических определений, так сказать, из первых рук.

Экспедиция была хорошо оснащена приборами, необходимыми для проведения астрономических наблюдений: квадрантами, секстанами, хроматическими зрительными трубами, в том числе телескопами «для ночного примечания», а также компасами, термометрами и барометрами. Таким добротным навигационным и научным снаряжением участники экспедиции были обязаны академику П. С. Палласу.

Уже 12 сентября 1785 г. Г. А. Сарычев в сопровождении двух мастеровых выехал из Санкт- Петербурга и 10 ноября добрался до Иркутска. Там он ознакомился с данными по состоянию имеемых в Охотске судов и наличием там материалов, оборудования и запасов для строительства новых судов. Он убедился, что годных для участия в экспедиции судов там нет, а необходимые материалы и оборудование для постройки и снабжения новых судов отсутствуют. Он доложил иркутскому губернатору генерал–поручику Якоби об этом и представил ему ведомость материалов и оборудования, которые необходимо заготовить в Иркутске в зимний период, а летом доставить в Охотск.

В начале декабря Сарычев выехал из Иркутска и 10 января добрался до Якутска. Там ему сообщили, что далее к Охотску в зимнее время никто не ездит, кроме «легкой почты» по причине глубоких снегов и необитаемости мест по пути и советовали дождаться весны. Но Сарычева это не остановило, он решил не упускать времени и двинулся в путь, несмотря на все опасности и трудности, которые могли встретиться в дороге. Он приобрел теплое оленье платье, обыкновенно употребляемое в этих местах в дороге, и запасся продовольствием в расчете на два месяца пути.

22 января отправился Сарычев в дальнюю тяжелую дорогу из Якутска в сопровождении якутов- проводников. Караван состоял из верховых и вьючных лошадей. На каждую вьючную лошадь нагружали не более пяти пудов (80 кг) вещей и провизии. Сначала дорога шла через якутские улусы. Улусом называли район с несколькими селениями, состоящими под управлением одного князька, или старшины — выбранного из зажиточных якутов старосты. Сарычев с интересом наблюдал незнакомый для него быт обитателей отдаленных районов Российской империи: «Ночлеги имели мы по большей части в юртах и принимаемы были везде ласково. Можно сказать, что гостеприимство у якутов есть первая добродетель: не успеешь приехать к селению, как они уже встречают, помогают сойти с лошади и ведут в юрту, раскладывают большой огонь, снимают с приезжего платье и обувь, очищают снег и сушат. Постелю приготовляют в самом покойном месте и стараются услужить сколько возможно.

Сверх того потчуют всем, что только есть у них лучшего; иные дарят еще соболем, либо лисицей. За все то старался я одаривать бывшими со мною на их вкус разными мелочами и табаком, которые они очень любят курить, а к водке столь пристрастны, что не стыдятся, когда дашь одну рюмку, попросить другую, а там и третью. Многие из якутов принимают христианский закон, однако это большою частию бедные, и крестятся только для того, чтобы избавится на несколько лет от подушного[63]. Богатым же не нравится, что закон христианский запрещает иметь двух жен, есть в посты говядину, масло и молоко, особливо употреблять кобылье мясо, которое они почитают лучшим в свете кушаньем, и говорят, что если б русские узнали в нем вкус, то не стали бы совсем употреблять говядины» [13, с. 41]. Сарычев описал, как устроены якутские юрты, что носят якуты зимой и летом.

Подробно описана им сложная зимняя дорога в Охотск. Пришлось пройти ему и довольно опасные участки зимней дороги: «В 160 верстах поворотили от сей реки[64] вправо по долине между гор, приметно понижающихся, и продолжали путь свой местами совсем безлесными, покрытыми чрезмерно глубоким снегом, так что лошади с великим трудом пробирались по нем. Якуты место это называют чистым и стараются в один день засветло его переехать, опасаясь, чтоб не застигла вьюга: в таком случае может проезжих совсем занести снегом. Сказывают, что много бывало таких примеров и что здесь погибали от того не только лошади, но и люди. Мы были так счастливы, что проехали это опасное место в хорошую погоду. Можно сказать, что наше путешествие становилось уже несносно: каждый день от утра до вечера должно было сидеть на лошади, ночи же проводить зарывшись в снегу, и во все время не снимать платья и не переменять белья» [13, с. 43–44].

От селений у Оймякона на р. Индигирке продолжать путь на верховых лошадях было невозможно из- за глубоких снегов. Поэтому дальше Сарычев следовал на оленях, приведенных тунгусами (теперь эвенки), причем грузы навьючили на оленей (не более трех пудов, т. е 48 кг на каждого), а сам он следовал на олене оседланном. «Много стоило нам труда, — вспоминал он впоследствии, — привыкнуть к этой необыкновенной езде: седло столь мало, что с нуждою можно на нем держаться, к тому ж оно без стремян и без подпруг, лежит на передних лопатках оленя и подвязано одним тонким ремнем, так что при малом потерянии равновесия должно упасть. Вместо узды правят ремнем, привязанным к шее оленя» [13, с. 48].

Последний участок пути от устья р. Арки, притока р. Охоты, примерно 100 верст Сарычев ехал на собаках, запряженных в нарты. «Нарты — легкие санки, — писал он, — длиною в 12, а шириною в 2 фута; высота их от полоз — полтора фута[65]; они так тонки и легки, что одною рукою можно поднять. В них запрягают собак, от 10 до 12, таким образом: к переду нарты посредине привязан вместо дышла ремень, по сторонам которого становятся собаки в лямках и пристегиваются к нему помощию нарочно сделанных петель кляпышками. В передней паре запрягают одну собаку, приученную к двум словам, которыми заставляют ее поворачивать направо или налево. Для остановления ж нарты втыкают в снег между копыльями оштол — род деревянной толстой палки с железным наконечником. Наверху оштола повешаны железные побрякушки, которыми пугают собак, чтобы скорее бежали» [13, с. 50–51].

После более чем полугодового трудного пути через всю Сибирь 27 марта 1786 г. Сарычев прибыл в далекий дальневосточный порт Охотск. В соответствии с полученной в столице инструкцией он, проверив на месте, что подходящих для экспедиции судов в порту нет, начал энергично заготовлять лес для постройки новых. Головной отряд экспедиции возглавил сам Биллингс. Отряд выехал из столицы 26 октября 1785 г. и через семь месяцев 3 июля прибыл в Охотск. Вслед за начальником экспедиции в Охотск прибыли его первый помощник капитан–лейтенант Роберт Галл, натуралист доктор Карл Генрих Мерк, а также другие члены экспедиции, были доставлены припасы и оснащение экспедиции. Сарычев узнал, что он 7 марта 1786 г. был повышен в чине и стал капитан–поручиком. Он передал обязанности по постройке судов Галлу, а сам по приказанию Биллингса 1 августа на сотне лучших лошадей с 20 казаками и грузом, в сопровождении шкипера Антона Батакова и рисовального мастера Луки Воронина отправился в Верхнеколымск.

Почти месяц отряд добирался до р. Индигирки, а переправившись, двинулся на северо–восток. Путешественники пересекли хребет, который ныне называется Тас–Кыстабыт, «отменной высоты против всех виденных нами хребтов, простирается грядою от юго–востока к северо–западу; снизу до половины только покрыт мохом, а верх его состоит из голого камня. Немалого стоило нам труда, — вспоминал Г. А. Сарычев, — взобраться на него пешком, но спускаться надлежало с большею еще трудностию по чрезвычайно крутой его стороне ползком и с беспрестанным страхом, чтобы не упасть. Здешние лошади как ни цепки и как ни привычны к таким дорогам, однако некоторые обрывались и падали. Сей хребет лежит от Оймякона во 125 верстах» [13, с. 64].

Затем отряд перевалил еще через один высокий безлесный хребет (Улхан–Чистай) шириною более 20 км. Далее по долине р. Зырянки, принадлежащей уже бассейну Колымы, пересекли третий хребет (Момский) шириной, по наблюдениям Сарычева, более 100 км. Таким образом, он первый сообщил, что в Индигирско–Колымском междуречье расположен ряд горных хребтов, и тем самым положил начало открытию горной системы, получившей имя И. Д. Черского, который прошел почти тем же маршрутом 105 лет спустя.

В Верхнеколымске, расположенном недалеко от устья притока Колымы р. Ясашна (теперь Ясачная), были построены два небольших судна — «Паллас» длиною 45 футов (13,7 м) и «Ясашна» длиною 28 футов (8,6 м). Первое судно, в командование которым вступил прибывший в Верхнеколымск И. Биллингс, было названо в честь российского академика П. С. Палласа, исследователя Поволжья, Прикаспия, Урала и Сибири, активно участвовавшего в подготовке секретной экспедиции И.

Биллингса. Вторым судном командовал Г. А. Сарычев. В экипаже «Ясашны» только он и боцманмат ранее бывали в плаваниях, поэтому командир обучил геодезистов азам штурманского дела, а из казаков подготовил рулевых и матросов.

За время пребывания в Верхнеколымске с 14 сентября 1786 г. по 26 мая 1787 г. Г. А. Сарычев внимательно наблюдал и описал нравы и занятия живущих там и в районе Колымы и ее притоков казаков и местных жителей — юкагиров, якутов и тунгусов. Особо его интересовало, как они предохраняются от цинги: «Мясо оленье, после рыбы, — писал он, — составляет главный съестной запас здешних жителей. Они разрезают его на тонкие пластинки и сушат. Мозг и язык оленьи почитаются самым лучшим куском. Еще делают они любимое для себя кушанье из брусники, толченой с сушеною рыбою и рыбьим жиром, и этим кушаньем обыкновенно подчивают летом всех гостей. Зимою ж вместо его употребляют мерзлую сырую рыбу–чиры, нарезывая ее тоненькими стружками, и тогда называется она строганиной; едят ее, пока еще не растаяла. Уверяют, что эта пища предохраняет от цынги и во время стужи сообщает теплоту, почему во все зимнее наше бытие в Верхне–Колымском остроге мы ее употребляли. Сперва казалась она отвратительна, но когда привыкли, то ели с удовольствием и из лакомства» [13, с. 75].

24 июня 1787 г. оба судна достигли устья Колымы, где И. Биллингс в соответствии с указом Екатерины II, изданным до отъезда экспедиции из столицы, стал капитаном 2-го ранга. Проведя астрономические наблюдения, Г. А. Сарычев более точно определил истинное положение устья Колымы, которое оказалось почти на два градуса (т. е. немногим более 200 км) южнее, чем было указано на картах.

В тот же день в полдень суда вышли по Каменной протоке дельты Колымы в «Ледовитое море» (так называли тогда арктические моря России у побережья Сибири). Недалеко от мыса Баранов Камень (ныне мыс Большой Баранов) суда вынуждены были стать на якорь из?за большого скопления плавучих льдов по курсу движения на восток. В течение 17 дней суда пытались продвинуться вперед в восточном направлении. С высоты мыса Баранов Камень офицеры экспедиции убедились, что море на северо- востоке покрыто непроходимыми льдами. 17 июля суда предприняли еще одну попытку пройти за мыс Баранов Камень, пять суток они шли в разводьях между льдинами, но вновь вынуждены были возвратиться.

Начальник экспедиции созвал совет офицеров. В своем журнале, или поденнике, он записал: «В 7 м часу капитан–лейтенант Сарычев приехал к нам с Ясашнего с капитаном Шмалевым. Я тотчас собрал всех офицеров на совет; прочитал им 7-й пункт данной мне инструкции, в силу которого я начал плавать по Ледовитому морю в 24 е число июня на «Палласе» и на «Ясашной», которые были беспрестанно затираемы плывучими по морю льдинами. Все офицеры единогласно сказали, что лед отнимает возможность проезда, что нечего далее предпринимать, разве хотя б чтобы судно совершенно погибло; чему бы, конечно, быть, есть ли бы мы не поворотились назад в 10 м часу до полуночи.

Рапорт штурмана Бронникова от 7 июля утверждает подобным образом, что никакого возможного проезда нет даже и для байдары. Лед стоит плотно у восточного берега и оттуда простирается на север без конца, сколько зрением можно обнять горизонт в ту сторону; так оной лед еще и теперь стоит. А погода становится холоднее со дня на день, и сие доказывает ясно, что оной лед не растает; и невероятно даже, чтоб он разбился ветрами или волнением моря и разнесся бы по океану. Следовательно, не о чем?де думать о другом, как только о возвращении нашем в Нижне–Колымск. Сей приговор подписан штурманом Бронниковым, штурманом Батаковым, шкипером Афанасьем Баковым, капитаном Тимофеем Шмалевым, Гавриилом Сарычевым и Иосифом Биллингсом» [15, с. 50].

В журнале, веденном на «Ясашне», Г. А. Сарычев записал: «В ? 6–го часу приезжал от начальника экспедиции катер за призывом на судно «Паллас» командующаго судна «Ясашна»[66] и находящегося на оном капитана Шмалева и по возвращении командующей объявил, что с общего согласия штаб- и обер–офицерами канцилиум[67] положено за невозможностию для великих льдов следовать далее и за поздним временем возвратиться назад» [15, с. 50].

Более того, по его мнению, «наступающее осеннее время, кроме опасностей от жестоких ветров, ничего не обещало. Счастливы мы еще, что во все наше плавание не было ни одного крепкого северного ветра; в таком случае суда наши неминуемо бы разбило о льдины или каменные утесы, ибо укрытия никакого нет по всему берегу» [13, с. 83].

Впоследствии Г. А. Сарычев подробно рассказал о многочисленных попытках «Палласа» и «Ясашны» пройти далее на восток от Большого Баранова мыса, где экспедиционные суда встретили тяжелые непроходимые для них льды, и еще раз признал невозможность тогдашнего плавания вдоль побережья Чукотки. «Оставалось нам еще средство, — писал он, — объехать мысы зимою на собаках, но отвергнуто в совете, так как неудобное, потому что нельзя взять с собою для собак корму более как на 200 верст пути. По долгом советовании положено наконец оставить дальнейшие исследования относительно сего предмета до будущего плавания по Восточному океану, а тогда сделать еще покушение пробраться от Берингова пролива к западу. На сей конец дано повеление сотнику Кобелеву и толмачу Дауркину следовать в город Гижигинск, где дождавшись прибытия чукоч, которые ежегодно туда приходят для торгу, отправиться с ними на Чукотский нос и, предваряя живущие там народы о нашем прибытии, ожидать судов наших у самого Берингова пролива» [13, с. 85]. Суда возвратились на Колыму и уже 5 августа были разоружены.

Во время пребывания в районе Колымы и плавания по Восточно–Сибирскому морю Г. А. Сарычев проявил наблюдательность и высказал суждения, которые в дальнейшем были подтверждены многими учеными. Так, касаясь находки костей и даже туш мамонтов на берегах «Ледовитого моря», Г. А. Сарычев отметил одним из первых истинную, на его взгляд, причину их появления в северных районах: «Теперь следует вопрос, требующий решения: каким образом звери сии могли обитать в столь бесплодном и совсем не естественном для них климате, где стужа бывает более 40 градусов. Некоторые думают, что они не водились здесь, а только заведены во времена давно бывших походов из теплых стран на северные народы. Другие утверждают, что мертвые тела сих животных занесены сюда водою, когда был всемирный потоп. Однако сии мнения неосновательны: походы не могли быть чрез столь дальнее расстояние по бесплодным и болотистым местам и чрез высочайшие горные хребты, где не только слоны и подобные им большие звери проходить не могут, но едва пробираются степные и привычные к перенесению всяких трудностей здешние лошади. Потопом также занести сих костей невозможно, для того, что отсюда до теплых мест, где водятся сии животные, будет около 5000 верст, расстояние, которое корабль хорошим ходом при благополучном ветре едва в 30 дней может переплыть. Итак, естественно ли, чтоб мертвые тела хотя б то и во время всеобщего потопа, могли занесены быть в такую отдаленность? Мне кажется, лучше приписать это великой перемене земного шара, нежели упомянутым причинам; и верить, что в сих местах был некогда теплый климат, сродный натуре сих животных» [13, с. 88].

Следует отметить, что во время стоянки у Большого Баранова мыса Сарычев произвел первые археологические раскопки на побережье Сибири, раскопав места стойбищ древних обитателей этих мест — шелаг и найдя предметы их быта. Он писал по этому поводу: «На берегу ручья нашел я обвалившиеся земляные юрты не в дальнем одна от другой расстоянии. Сделаны они были сверх земли и казались круглыми в диаметре сажени три[68]. По разрытии земли в середине нашли кости тюленьи и оленьи, также много черепьев от разбитых глиняных горшков и два каменные треугольные ножа наподобие геометрического сектора — сторона, которая дугою, вострая, другие две — прямые и толстые» [13, с. 83]. Известный историк и археолог академик А. П. Окладников писал по этому поводу: «Раскопки Сарычева представляют собой замечательную страницу в истории мировой археологической науки. Они явились первыми раскопками древних памятников Арктики, предпринятыми с научной целью, и положили начало полярной археологии как науке» [16, с. 134].

Опередили свое время и соответствуют современным представлениям выводы, сделанные им о режиме «Ледовитого моря» (российские арктические моря): «Итак, если б через проливы, коими соединяется это море с океанами, не выносило льдов, то оно давно бы наполнилось ими. Отсюда следует, что причину малого или большого количества бываемого на море льду должно приписывать не теплому или холодному лету, а единственно расположению дующих ветров, иногда способствующих выходить льдам в проливы» [13, с. 85].

А отмечая появление у Большого Баранова мыса множества белух, тюленей и даже одного кита, Сарычев усмотрел в этом «неоспоримое доказательство, что Ледовитое море имеет соединение с Восточным или Северным океаном» [13, с. 83].

О большой наблюдательности Гавриила Андреевича и умении делать правильные выводы о природе морей говорит и такой факт. Он писал о возможном существовании большого острова к северу от Чукотки еще в июле 1787 г., на 36 лет раньше, чем такое предположение высказал полярный исследователь Ф. П. Врангель, чьим именем и был назван в 1867 г. вновь открытый там остров.

Сарычев заметил, что у Большого Баранова мыса колебания уровня моря были не более половины фута (15 см), «и то без всякого порядка. Это дает повод заключить, что сие море не из обширных, что к северу должно быть не в дальнем расстоянии матерой земле, и что оно, по видимому, соединяется с Северным океаном посредством узкого пролива. И поэтому здесь не исполняется общий закон натуры, коему подвержены все большие моря[69].

Мнение о существовании матерой земли на севере подтверждает бывший 22 июня юго–западный ветр, который дул с жестокостию двои сутки. Силою его, конечно бы, должно унести лед далеко к северу, если б что тому не препятствовало. Вместо того на другой день увидели мы все море покрытое льдом. Капитан Шмалев сказывал мне, что он слышал от чукоч о матерой земле, лежащей к северу, не в дальнем расстоянии от Шелагского носа, что она обитаема и что шелагские чукчи зимнею порою в один сутки переезжают туда по льду на оленях» [13, с. 84]. Значит, Сарычев сообщил и сделал достоянием ученого мира сведения о предполагаемом наличии большого острова к северу от Чукотки в своей книге о Северо–Восточной экспедиции, вышедшей из печати в 1802 г., т. е. за 65 лет до фактического открытия этого острова.

Одним из первых обратил внимание Г. А. Сарычев и на возможность использования на севере вечной мерзлоты. Он отметил, что местные казаки во время линьки гусей загоняют на озерах их в «растянутый невод, бьют их палками и без всякого приготовления бросают в ямы, вырытые нарочно в земле. Тут лежат они целый год, нимало не портясь, потому что земля здесь летом не тает глубже полуаршинна[70], и как скоро яму сверху закроют, то гуси тотчас замерзают.

В здешней стороне погребенные мертвые тела без превосходного египетского бальзамирования пребудут вечно нетленными и с тем преимуществом, что не только не потеряют ничего из своей вещественности, но и платье на них сохранится невредимо» [13, с. 81].

После возвращения судов на Колыму Биллингс направился в Якутск вместе с лекарем, секретарем и частью команды. В январе следующего года он прибыл в Иркутск, откуда переслал в Адмиралтейств- коллегию все материалы, собранные во время плавания в Ледовитом море. Остальную часть команды в тяжелом переходе в Якутск возглавил Сарычев. При возвращении из Среднеколымска отряд моряков вновь пересек хребет Черского, причем Сарычев правильно определил, что хребет является водоразделом рек Индигирки и Яны. Далее отряд вышел к р. Яне, а затем перевалил через Верхоянский хребет. Сарычев довольно красноречиво описал неимоверно сложные условия, в каких оказались путешественники. «Столь дальнее расстояние и жестокость наступивших морозов приводили нас в ужас. И действительно, все наше прежнее до сих пор путешествие было ничто в сравнении с тем, что претерпели мы, едучи далее к вершине реки Яны, между гор почти безлесными местами, где пронзительные ветры при жесточайших морозах доводили нас до крайности. Хотя и было на нас теплое тройное оленье платье, но стужа казалась несносною и едва не останавливала движение крови. Полчаса нельзя было просидеть на лошади и почти беспрестанно надлежало согреваться пешеходством. Лица наши так изуродовало морозом, что почти не оставалось места, где бы ни видно было действий его лютости. Наконец, чтоб совсем не отмерзли у нас щеки и носы, придумали мы сделать из байки личины, которые хотя от исходящего изо рта пару леденели и были не очень приятны для лица, однако много помогли нам. В сем странном и смешном наряде походили мы более на пугалищ, нежели на людей» [13, с. 90–91].

Сарычев отметил отлогость северного склона Верхоянского хребта и чрезвычайную крутизну южного склона. «Поднимались на хребет несколько отлогою стороною, но спуск был утесом крутизны чрезвычайной, прямо бы по оному сходить было невозможно, если б не была проложена дорога многими изгибами. Но и тут страх видеть под ногами неизмеримую пропасть принуждал нас спускаться иногда ползком» [13, с 91].

В январе 1788 г. начался новый этап экспедиции. По поручению начальника экспедиции Сарычев организовал в Усть–Майской пристани в устье р. Мая (приток р. Алдан, который является притоком Лены) постройку лодок для перевозки тяжелых грузов, предназначенных для постройки и вооружения экспедиционных судов в Охотске. К устью р. Маи все грузы из Якутска перевезли на телегах, которые тащили запряженные в них быки. А 15 июля он во главе флотилии из 17 лодок, на которых разместилось до 1500 пудов груза (до 24 тонн), отплыл по рекам Мая и затем ее притока Юдома до Юдомского креста, где заканчивался водный путь, и далее грузы перевозились в Охотск по суше. Главную часть груза составляли 20 медных трехфунтовых пушек, якорные лапы и запасы провианта.

Команды лодок составляли большей частью нанятые якуты, а также казаки и моряки. Вначале лодки шли вверх по реке на веслах, но далее из?за увеличения скорости течения их все чаще нужно было тащить бечевой, особенно при проходе шиверов — каменистых участков дна с небольшими глубинами и быстрым течением. Сарычев вспоминал впоследствии об обстоятельствах форсирования караваном лодок таких участков рек: «Все люди должны были бродить в воде по пояс и перетаскивать лодки по одной на руках. К большой же нашей беде наступила стужа. По утрам бывали морозы, и вода в реке так настыла, что нельзя было долго в ней оставаться. Люди выходили из терпения и начинали роптать, особливо якуты, не хотели совсем работать: ни ласки, ни ободрение не сильны уже были их к тому понудить, наконец, должен я был собою показывать пример и вместе с ними бродить в воде. Сим только средством мог удержать их в повиновении и успел переправиться благополучно через сии трудные места, продолжавшиеся 25 верст» [13, с. 99].

Во время зимовки в Охотске Г. А. Сарычев описал устье рек Охоты и Кухтуя и составил план Охотска. В конце мая на деревянной байдаре длиной около 7,5 м он произвел опись побережья Охотского моря от Охотска на юг до залива Алдома, куда впалает река Алдома. С ним отправились два геодезии унтер–офицера и 8 моряков и казаков. С собой был взят запас провизии на 3 месяца.

Морской берег протяженностью в 400 верст был описан им всего за 8 дней. В южной точке описанного побережья он встретил коменданта Удинского порта капитана 1-го ранга И. К. Фомина, который также на байдаре производил съемку побережья от устья р. Уда до залива Алдома. Таким образом, они осуществили опись всего западного побережья Охотского моря.

В июле 1789 г. Биллингс прибыл в Охотск, где для экспедиции были построены два судна: «Слава России» (длиной 24,6 м, шириной 7 ми с осадкой 2,9 м) и «Доброе намерение» (длиной 23 м). Биллингс вступил в командование «Славой России», а вторым судном командовал Р. Галл. 8–9 сентября при выходе из устья р. Охоты на Охотский рейд внезапно пришедшей с моря зыбью «Доброе намерение» было выброшено волнами на мель и разбилось.

Наконец 19 сентября 1789 г. «Слава России», которой командовал И. Биллингс, вышла из Охотска к берегам Камчатки. С Биллингсом на судне вышли в плавание офицеры Сарычев, Галл и Беринг. Через 13 дней плавания экспедицией был открыт о. Св. Ионы — единственный остров в центральной части Охотского моря. Затем судно направилось к Курильским островам. Обследовав первые пять из них, экспедиция вышла в океан через Четвертый Курильский пролив и 5 октября прибыла в Петропавловский порт на Камчатке. Там все три помощника И. Биллингса — капитан–лейтенанты Р. Галл, Г. А. Сарычев и X. Т. Беринг — были произведены в капитаны 2-го ранга.

Поражает буквально государственный стиль мышления Г. А. Сарычева, познакомившегося впервые с Авачинской губой и правильно оценившего ее возможную роль в развитии мореходства в Восточном океане: «По пространству Авачинской губы с побочными ее заливами может в ней стоять на якорях спокойно многочисленный флот. Жаль, что эта превосходная, от натуры устроенная гавань находится в таких отдаленных морях, где нет российского флоту, и чрез то остается без пользы. Но может статься со временем будет она важнейшею и нужною пристанью, когда купечество наше обратит внимание на выгоды торговли с Китаем, Япониею и прочими ост–индскими селениями и распространит мореплавание по здешним морям. Тогда Авачинская губа будет главным сборищем судов, отправляемых как за промыслами на острова и в Америку, так и для торгу в Ост–Индию, ибо на здешних морях по всем берегам, принадлежащим России, нет удобнее и безопаснее сего места для пристани судам. Почему и магазейны для складки товаров должны построены быть здесь.

Что касается до произведений, которые могут с нашей стороны отправляемы быть для торгу в Китай и Японию, то одни здешние без тех, кои находятся внутрь России, весьма достаточны, как?то: морские бобры и коты, выдры, лисицы, песцы и белки, а сверх того моржовые зубы. Важнейший же торг может быть китовым жиром и усами, если только учредить нарочные промыслы китов, которых здесь чрезвычайное множество. Наконец, изобилие рыбы в Камчатке может обращено быть также в немалую пользу сей торговли, ежели заготовлять рыбу надлежащим образом и отправлять ее соленую и сушеную.

Сверх всех выгод, произойти могущих от сей торговли, если б еще размножены были колонии в Камчатке, распространено хлебопашество, расположен скот и учреждены разные фабрики, то со временем страна сия сделалась бы страною изобилия, богатства и счастия. Климат здесь умеренный, земля плодородна и с избытком произращает все нужное для жизни. Хлебопашество уже несколько лет производится с успехом по реке Камчатке, в Верхнем остроге и в населенной русскими мужиками Ключевской деревне, которые живут счастливо. Но как их весьма немного, то и польза, доставляемая ими, не чувствительна» [13, с. 129–130].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.