Волнения рабочих. Ответ мистеру Уэллсу

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Волнения рабочих. Ответ мистеру Уэллсу

«Дэйли мэйл»

20 июня 1912 г.

Милостивый государь!

С большим интересом и некоторым сочувствием я ознакомился с выступлением мистера Уэллса по поводу рабочих волнений. Внимая его призыву ко всем гражданам подумать над этой проблемой самостоятельно, я хотел бы изложить собственные мысли на этот счёт.

Каждый раз, завершая чтение очередного социологического трактата мистера Уэллса, я прихожу в некоторое умственное возбуждение. Его ясность видения и энергичная выразительность оказывают стимулирующее воздействие на интеллект. Тем не менее я постоянно ловлю себя на несогласии с автором; не стал исключением и данный случай. Мистер Уэллс производит впечатление человека, который во время прогулки по саду может, например, заявить: «Мне не нравится это фруктовое дерево. Плодоносит не лучшим образом, не блещет совершенством форм. Давайте-ка его срубим и попробуем вырастить на этом месте другое дерево, получше».

Того ли ждёт британский народ от своего гения? Куда естественнее было бы услышать от него: «Мне не нравится это дерево. Давайте попробуем улучшить его жизнеспособность, не нанеся повреждений стволу. Может быть, удастся заставить его расти и плодоносить так, как нам того бы хотелось. Но не будем уничтожать его, ведь тогда все прошлые труды пропадут даром, и неизвестно ещё, что мы получим в будущем». Так рассудил бы человек практичный и мудрый.

Сейчас мы стоим перед выбором: позволить ли срубить древо государственного устройства или взяться за его совершенствование в надежде поразить успехами мир? Но действительно ли мы находимся перед лицом столь серьёзного кризиса? Разве это явление в течение всей нашей истории не повторялось периодически? Готов признать, что сегодняшние волнения характерны большей, чем прежде, массовостью, но уж во всяком случае по интенсивности они уступают многому из того, что бывало прежде. Если бы мистер Уэллс жил в годы восстаний луддитов, первых тред-юнионистских бесчинств и особенно чартистских бунтов, он увидел бы нечто куда более серьёзное, чем то, что мы сейчас наблюдаем. И тем не менее каждый раз старое дерево, претерпев мелкие подрезания, разрасталось вновь, становясь крепче прежнего. Есть ли сегодня основания опасаться каких-то роковых последствий? В прежние времена ситуация предрасполагала к взрыву, поскольку государство всем своим весом пыталось налечь на предохранительные клапаны общества. Сейчас, когда избирательное право обрели самые широкие слои населения, общественное недовольство может быть выражено в процессе голосования, не обязательно в насильственных действиях. Конечно, следствием выборов также могут стать действия, но — постепенные и законные, не выходящие за конституционные рамки.

Я согласен с мистером Уэллсом в том, что у рабочих многих профессий есть основания для недовольства: цены растут быстрее заработной платы. Однако те же бедствия испытывают люди, формально не являющиеся пролетариатом, — государственные служащие, отставные военные, все, кому приходится жить на небольшой и негибкий доход. Положение этих людей усугубляется ещё и необходимостью сохранять видимость благоденствия ради того, чтобы остаться в своём сословии. Печально, что дела обстоят таким образом. Возможно, причиной всему перепроизводство золота и падение цены на него; возможно, и нет. Под силу ли нам сократить выпуск золота? Задача представляется немыслимой. Где же тогда искать выход?

Мистер Уэллс предлагает в качестве спасительной меры переход к коммерческому партнёрству рабочего и работодателя. Такое решение было бы по меньшей мере несправедливо, поскольку оставило бы в стороне те общественные слои, которые в не меньшей степени страдают от существующего положения дел, но данной мерой оказались бы незатронутыми. Между тем при ближайшем рассмотрении предлагаемая схема обнаруживает в себе множество недостатков. Она применима в стабильной, монопольной системе производства — например, газодобывающей промышленности или на железнодорожном транспорте. Но как быть тем многочисленным концернам, которые не имеют прибылей и терпят одни только убытки? Должен ли рабочий получать полную зарплату плюс процент от прибыли процветающего предприятия и, сохранив зарплату, отказаться от финансовой ответственности за убыток, возложив её на капиталиста, в случае, если производство окажется убыточным? Будет ли это справедливо? Думаю, радости и тяготы рабочий должен нести вместе со своим предприятием, а раз так, в среднем крайности уравновесятся, скорее всего, оставив его ни с чем. У меня нет на этот счёт определённых статистических данных, но создаётся впечатление, что если собрать все компании функционировавшие в течение последнего десятилетия и из суммы прибылей процветающих предприятий вычесть сумму убытков, которые понесли остальные, то разница в лучшем случае окажется мизерной и для рабочего несущественной. Мистер Уэллс, судя по всему, слишком полагается на собственные впечатления и опыт. Я, со своей стороны, могу сказать, что дважды пытался открыть дело, потерял в общей сложности около двадцати тысяч фунтов, не получил ни пенни и, несомненно, разорил бы своего работника, если бы тот предложил мне разделить процент прибыли.

Полагать, будто мой личный опыт являет собой исключение из правил, у меня нет оснований. Итак, что происходит с прожектом, обещающим трудящемуся долю от произведённого им продукта? На практике он рассыпается в прах.

Способен ли Парламент предложить панацею? Не вижу, как можно было бы парламентскими средствами влиять на факторы столь общего свойства, как спрос и предложение (а именно они регулируют стоимость рабочей силы). Парламент может принять закон о минимальной заработной плате, но если завысит её значение, то вызовет спад производства и инфляцию, в результате чего искусственно раздутая обещанная сумма лопнет, как пузырь. И всё же во власти Парламента спасти британского рабочего, по-прежнему остающегося беззащитным в соперничестве с дешёвым рабским трудом, который практикуется во многих странах мира. Тут, как мне кажется, и кроются корни проблемы, которая остановила рост заработной платы. Эта мера уже предлагалась пролетариату первыми государственными деятелями нашего века, но тогда рабочие отвергли её, позволив политиканам одурачить себя. Теперь ответственность за положение дел лежит и на их плечах.

Что ещё можно сделать? Мистер Уэллс полагает, будто отказ от нашей партийной системы приведёт к каким-то сдвигам. Мне кажется, в его рассуждениях преобладает дух ворчливого недовольства. Вспомним слова Великого Герцога: «Нам следует укреплять традиции королевского правления». Возможно ли такое в рамках обрисованной мистером Уэллсом аморфной, управляемой лишь экспертами, общественной системы, которая подвержена постоянным внутренним конфликтам? Только соперничество двух партий, каждая из которых борется за голоса избирателей, гарантирует последним возможность удовлетворения их нужд. Деятельность Парламента, может быть, действительно заблокирована интересами бизнеса, но такая мера, как деволюция (имевшая место в Ирландии), несомненно, должна всего лишь расчистить почву для дальнейших внутригосударственных социальных реформ.

Если не считать вопроса о заработной плате (рост которой, как мне представляется, может быть обеспечен только введением тарифа), я во многом согласен с мистером Уэллсом. Необходимо улучшить жилищные условия низших классов, особенно в сельской местности, где положение в настоящий момент катастрофическое. Если наконец рассеются когда-нибудь сгустившиеся над нами германские тучи, первейшей заботой нашего правительства должно стать уменьшение текущего процента страхования, съедающего значительную долю национального бюджета. Должен признать также, что я целиком поддерживаю проведение земельной реформы. Десяток прибыльных ферм куда милее моему взгляду, чем даже красивейший поместный парк или живописный выгон. Мы не можем себе позволить на нашем маленьком острове такую роскошь, пусть даже она и казалась бы нам восхитительной.

Мистер Уэллс проявляет справедливую строгость в отношении праздных богачей, но не сгущает ли он краски? Наверняка же, среди представителей зажиточного сословия сегодня найдётся куда больше серьёзных людей, готовых служить своему Отечеству, чем это было в известные нам по литературным произведениям времена бесчисленных скачек и картёжных оргий с неизменными тремя бутылками в день. Рабочий человек, видя проезжающий автомобиль, знает, что из тысячи фунтов, которые заплатил за него владелец, около пятисот отправилось в карман его, рабочего, братьев по классу. Призвать таких владельцев к бережливости и экономии, означало бы навлечь бедствия на Бирмингем, Ковентри и другие центры автомобилестроения. Мне представляется, что меры такого рода не столько помогут избежать трудовых конфликтов, сколько уменьшат количество рабочих мест.

Мистер Уэллс позволяет себе пророчествовать, рискну и я ступить на ту же неблагодарную почву. Предвижу, что в ближайшем будущем волнения успокоятся — как успокаивались они и прежде. Наш пролетарий, будучи человеком интеллигентным и образованным, поймёт, что жизнь сама представляет ему немалые компенсации. В наше время хороший ремесленник зарабатывает больше, чем клерк, продавец или священник, и доход высококвалифицированного рабочего иногда выше, чем доход учёного или государственного служащего. Рабочий понимает: его успех на рынке труда всецело зависит от его способностей, и нет таких вершин в общественной иерархии, которых он не смог бы достичь, проявив достаточно энергии и смекалки. Я не верю в опасность, которая заставила бы нас с мистером Уэллсом забросить рукописи и отправиться в угольные шахты. И не боюсь революционных перемен. Потому что наш рабочий знает: он, как и любой другой гражданин, живёт в соответствии с определёнными общественными законами, и не в его интересах подрывать благосостояние своего государства, подпиливая ветвь, на которой он сам сидит.

Артур Конан-Дойль

Уиндлшем, Кроуборо