III.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

III.

У всякого уважающего себя явления обязательно есть три источника и три составные части. Это не Ленин придумал, это он Гегеля перепел. У советской бардовской песни тоже есть три источника и три составные части.

По официальной версии, живительным родником бардовской песни стал профессиональный фольклор, замешанный на советской самодеятельности. В советских условиях сочинительство было особенно типично для всяких экстремалов, добровольных и профессиональных. Характерной парой были туристы и геологи. Тяжелая физическая работа, необычные места, маленький замкнутый коллектив, и, last not least, отсутствие пригляда со стороны начальства - все это подвигало к творчеству.

Отдельно надо сказать о советском туризме. В большом буржуазном мире туризм - это комфортное времяпрепровождение, подразумевающее отдых в хороших отелях и прогулки по чужим столицам. То, что в СССР называлось туризмом, в мире называлось экстремальными видами спорта. То есть походами плохо снаряженных людей в дикие и мрачные места, интересные разве что красотой пейзажей и относительной отдаленностью от все того же начальства. Впрочем, серьезным туризмом занимались все-таки немногие. Чаще речь шла о походе в ближайший лесок с целью распития водки, чтоб не зудели над ухом родители и жены. Так или иначе, пение под гитару входило в меню.

Так вот, советская бардовская песня официально возводит себя именно к «гитарной песни у костра». Когда геолог, турист или студент, лупцуя на тощей шее комаров, извлекал из изгиба гитары простые, незатейливые звуки.

Подчеркнем - это именно официальная версия. По воспоминаниям участников бардовского движения, точками зарождения его были биофак и геофак МГУ, откуда вышли первые люди с гитарами. С другой стороны к ним шли, взявшись за руки, туристы. Даже аббревиатура КСП - «Клуб самодеятельной песни» - была известна еще в пятидесятые и обозначала «конкурс студенческой песни». В дальнейшем инфраструктура КСП, с его ежегодными слетами и «Грушинкой», развивалась именно как надстройка над туризмом и прочим комсомолом.

Второй источник «бардизма» совсем прост. Это советский театр и кинематограф, с их специфической музыкальной и песенной культурой.

И третий, потаенный источник - это, разумеется, блатной фольклор.

Одно время его деликатно называли «уличным» или еще как-то. Но лучше все-таки называть кошку кошкой. Блатата - это песни, сочиненные уголовниками или для уголовников, и посвященные тому, что раньше называли «преступным образом жизни», его прелестям и горестям.

Разумеется, ничего особенно оригинального в этом плане Россия не породила. Блатата известна повсюду, где существует организованная преступность. Песенки о преступниках появляются там, где сами преступники хоть в какой-то мере считаются частью общества. Например, во Франции времен Франсуа Вийона уличные банды были, в общем-то, нормальным явлением. Попавшегося вора или разбойника могли повесить, но тогда много кого могли повесить, пеньковый галстук не считался украшением, пятнающим честь. Вийона, кстати, вопреки легенде не вешали (вышел по амнистии) - хотя наши барды, очень любившие, по двойной причине франкофилии и классовой близости, его образ, чрезвычайно ценили и эту легенду про петельку на шеечке. Им хотелось, чтобы и Вийон был настоящим блатным.

Как ни странно, собственно русская земля сколько-нибудь значимого блатного фольклора не рождала аж до самого двадцатого века. В народной среде было относительно мало преступников, и они считались именно что отбросами общества, а не его «спефицической составляющей», которой положена «своя культура».

Признанным центром преступной культуры в Российской Империи стала Одесса. Связано это было с тем банальным обстоятельством, что в южном портовом городе процветал относительно респектабельный преступный промысел - контрабанда. С точки зрения обывателя, контрабандист не делает ничего плохого, даже наоборот, снабжает его хорошими сигарами и вином по невысокой цене. Поэтому перевозка морем «коньяка, чулков и презервативов» под покровом ночи, стычки с полицией и все такое, не вызывает у него дрожи и чувства протеста. С другой стороны, контрабандисты принадлежат именно преступному миру, а ни какому-нибудь иному, «тут не надо иллюзий». Первые блатные одесские песни вышли именно из этой среды. Кое-что из блатного репертуара середины позапрошлого века живо до сих пор. В семидесятые я слышал песню про Маньку, которой «не нравится мой аккредитив», исполняемую вживую - а ведь ее цитирует еще Александр Грин в мемуарах, и уже тогда она считалась старой… Точно так же знаменитая «Я мать свою зарезал, отца я застрелил, сестренку-гимназистку в сортире утопил» была сочинена еще во времена гимназий - а пелась за милую душу в те же семидесятые.

Большая часть блатного фольклора была сочинена уже в двадцатом веке. Причиной был террор - когда огромное количество людей пошло в тюрьмы ни за что. Причем сначала специального блатного фольклора не производилось. Заключенные любили, например, Есенина - об этом упоминает Шаламов. Серьезное производство текстов и музыки, обслуживающих культурные интересы преступного мира, началось уже в шестидесятые. Для бардов же «старая одесская тематика» была одним из родников творчества.

Если подытожить, то советская музыкально-песенная индустрия дала бардам технические навыки и образцы для подражания, туристская песня - тематику, а блатная - лирического героя.

Что получилось в результате совокупления всех этих разнопородностей?