Загадки сна

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Загадки сна

Согласно одной из самых красивых легенд о внезапных прорывах вдохновения МЕНДЕЛЕЕВ разгадал тайну систематизации химических элементов во сне. Вот просто: спал, и приснилось. Вскочил и зарисовал — «на первом же клочке бумаги, валявшемся у него на конторке».

Вы, кстати, обратили внимание: штамп про клочок — излюбленный пассаж всех биографов. При первой же возможности заставить очередного гения воспользоваться подручными средствами, сей момент откуда ни возьмись, триумфально является этот, черт бы его побрал, клочок.

Ну да бог с ним… А про во сне — сущая правда.

Давайте только не забывать, что уснул Дмитрий Иванович в то утро обессилев — элементарно свалился на диван, не раздеваясь, после того, как без малого сутки ломал голову над шарадой построения пресловутой Таблицы. И сутки те были не первыми: минимум полгода раскладывал он пасьянсы из карточек с названиями и описаниями всех известных на тот момент элементов — 63 визитные карточки превратил он в колоду, которую перетасовывал при всяком удобном случае.

Гений же Менделеева совсем не в догадке насчет наличия логики в расположении элементов — логику эту искали и до него, и параллельно с ним. Его гений в отваге предположить, что элементов не 63, а БОЛЬШЕ (сегодня — уже почти вдвое), и попытаться превратить хаос в закономерность, добавив в колоду карточек с ГИПОТЕТИЧЕСКИМИ, не открытыми еще веществами. А вот дальнейшее было лишь делом техники и результатом колоссального сосредоточения на решении частной проблемы. И той ночи с тем вещим сном просто не могло не случиться. Ведь закона перехода количества упорства в качество знания никто не отменял…

В каковой огород и еще пара камней.

«Я уже и раньше думал о происхождении видов, — писал ДАРВИН в «Автобиографии», — но я не переставал над ним работать в течение ДВАДЦАТИ лет»…

А академик ПАВЛОВ свои «Лекции о работе больших полушарий головного мозга» характеризовал как «плод неотступного двадцатипятилетнего думания»…

Тут уместно напомнить, что и Дмитрий Иванович был непримиримым противником сколько-нибудь гигиенического распределения занятий. Он верил и завещал верить: создать что-то ценное можно только при односторонних и непрерывных усилиях, направленных к одной цели — «хотя бы и отзывающихся болезненно на организме».

Хотя бы и БОЛЕЗНЕННО.

А вы говорите, уснул и открыл…

Существует более полусотни серьезных научных версий о том, что происходит с мозгом во время сна — жаль, ни одна не дает вразумительного ответа на вопрос, как же выходит, что гениальные сны снятся не кому попало, а лишь кому следует. И закрывая глаза на «односторонние и непрерывные» усилия, положенные на приближение вещего, главного в жизни сна, мы получаем простую и короткую формулу — ту самую, из желтых таблоидов: заснул — и придумалось.

Именно во сне увидел РЕЗЕРФОРД модель атома…

Во сне угадал формулу бензольного кольца КЕКУЛЕ — ему счастливым образом приснились змеи, вцепившиеся друг дружке в хвост. А приснись они нам с вами — и что?..

Во сне успешно интегрировал уравнение, которое не давалось ему весь день, ПУАНКАРЕ. И в очередной раз удивимся: ведь это как же надо было себя целый день накачивать, чтобы такое приснилось?..

А ЛЁВИ за вынесенный из сна механизм регулирования нервной системой сердечных сокращений получил законную половину Нобелевской премии… По его словам было так: проснувшись посреди ночи, он «набросал несколько пометок на клочке тонкой бумаги» (тут улыбаемся все вместе — С.С.), а утром «не смог расшифровать свои каракули». Но была и следующая ночь, и «…ровно в три часа, та же мысль вновь осенила меня. Это была схема эксперимента, призванного определить, верна ли гипотеза химической передачи импульса, высказанная мной 17 лет назад. Я тотчас встал с постели, направился в лабораторию и поставил простой эксперимент на сердце лягушки в соответствии с возникшей ночью схемой»…

А ХОУ приснился принцип усовершенствования швейной машины: он догадалься, что отверстие для нитки нужно сделать внизу, у самого острия иглы. Но как догадался! — ему привиделся кошмар: бежит он от дикарей, а у тех копья, в острие каждого из которых зачем-то дыра в виде глаза. Хоу, конечно, не гений, всего лишь средней руки изобретатель, но идея-то и способ её явления — разве не гениальны?..

Свою самую известную из 175 сонат — «Сонату дьявола» (другое название «Трель дьявола») основатель Падуанской музыкальной академии ТАРТИНИ записал, разбуженный кошмаром же: ему привиделся собственной персоной дьявол и мастерски исполнил эту самую сонату на его же скрипке…

Напомним: МОЦАРТ уверял, что замыслы у него возникали «точно в прекрасном, очень отчетливом сне»…

ШУМАН божился, что однажды ночью «получил от Шуберта мажорную тему в тональности си-бемоль». Еще чаще ему диктовали мелодии — непосредственно «из своих могил» — Бетховен с Мендельсоном…

Мелодия начала Первого концерта для фортепьяно с оркестром приснилась ЧАЙКОВСКОМУ

Совершенно бесцеремонно пользовался своим умением творить в бессознательном состоянии ГЛАЗУНОВ. Когда в сочинении что-то не ладилось, он отправлялся спать. А утром ПРОСТО записывал нахлынувшее ночью…

Так выходил из затруднений и КОНДИЛЬЯК. Утро вечера мудренее, говорил (наверное) он себе и лез под одеяло. И уже спросонок доводил работу до ума…

Так же поступал и старенький ГЕТЕ, работая над второй частью «Фауста». Он, кстати, утверждал, что и «Вертера» своего («сочиненьице») писал подобно лунатику, а многие песни сочинял «находясь как бы в припадке сомнамбулизма».

Гете вообще был не дурак поспать — порой ему ничего не стоило продрыхнуть более суток…

Прежде чем помолиться на сон грядущий, Шарлота БРОНТЕ долго и целенаправленно размышляла о том, что собирается писать утром. Проснувшись, садилась к столу с готовыми уже сюжетами. Мы, разумеется, немного упрощаем ее схему пользования бессознательной дейтельностью мозга. Но повторим: описанное поведение прославленной беллетристки было вполне преднамеренным. Добавим, что и сюжет «Грозового перевала» ее сестре Эмилии приснился — вы будете смеяться: «страшной ненастной ночью»…

Во сне явилась Мэри ШЕЛЛИ идея Франкенштейна… Для запамятовавших: молоденькая вторая жена безумного развратника Шелли, Мэри была одной из самых одаренных писательниц своего времени, но прославилась именно как автор романа «Франкенштейн, или Современный Прометей».

Прохлаждались как-то они с гражданским еще мужем Перси на берегу какого-то из швейцарских озер (скрывались от гнева родственников и прочих ханжествующих соотечественников). Супруг с возлежавшим неподалеку закадычным Байроном бурно обсуждали секреты зарождения жизни (традиционный способ ее дарения был обоим хорошо знаком и применялся обоими на практике вот разве что не налево-направо). Наконец, уставший спорить лорд решил сменить тему и предложил всем что-то вроде игры: взять да и придумать по страшной истории.

В ту ночь Мэри не спала…

Или спала, но как-то необычно. Вот ее собственный рассказ: «…было уже за полночь, когда мы отправились на покой. Положив голову на подушку, я не заснула, но и не просто задумалась. Воображение властно завладело мной, наделяя явившиеся мне картины яркостью, какой не обладают обычные сны. Глаза мои были закрыты, но я каким-то внутренним взором необычайно ясно увидала бледного адепта тайных наук, склонившегося над созданным им существом. Я увидела, как это отвратительное существо сперва лежало недвижно, а потом, повинуясь некой силе, подало признаки жизни и неуклюже задвигалось»…

Она рассказывала историю своего монстра несколько вечеров подряд. Потрясенный фантазией хорошенькой леди, Байрон настоятельно посоветовал ей перенести наговоренное давеча на бумагу… И чем это не иллюстрация к знаменитому «сон разума рождает чудовищ»?..

СТИВЕНСОН, который был не чужд сочинительству в постели, иногда задремывал там полусидя. Именно так он НЕОДНОКРАТНО «досматривал» какой-нибудь не завершенный наяву сюжет и благополучно продолжал его уже после пробуждения. Писатель утверждал, что творить во сне ему помогает обитающий там «маленький народец».

Он называл их домовыми. Считается, что эти домовые и подбросили ему сюжеты малоизвестной повести «Олалла» и мало кому незнакомой «Странной истории Доктора Джекила и Мистера Хайда»… Поговаривали и об опытах Стивенсона с кокаином и опиумом. Но как бы там ни было — «маленький народец» приходил на выручку писателю во сне…

Опийный след несомненен и в известнейшем из снов КОЛРИДЖА. Как-то летом 1797-го он отдыхал по болезни в деревне. Отхлебнул на предмет болеутоления немного (речь о поглощаемых им дозах у нас впереди) прописанной доктором опийной настойки и уснул с книжкой в руках…

Не станем утомлять вас долгим и подробным авторским пересказом того, что приключилось с ним в следующие два часа. Скажем лишь, что после пробуждения он с пылом схватил перо и лихорадочно записал поэму строк в триста. Он так и назвал ее: «Кубла Хан, или Видение во сне».

Правда, закончить поэму господину Колриджу не довелось: его совершенно некстати отвлекли на пару часов, а, вернувшись за стол, он уже не смог вспомнить ничего, кроме трех-четырех разрозненных строк…

Под действием наркотиков и спиртного чаще всего смотрел сны, из которых черпал сюжеты своих мистических стихов и новелл, ПО

Идею и способ гравирования по меди иллюстраций для своих песен БЛЕЙКУ подсказал навестивший его во сне покойный брат… И тут мы не без удовольствия отвлечемся ненадолго от простых сновидцев и вставим несколько реплик о великих ДУХОвидцах и прочих контактерах.

СВЕДЕНБОРГ утверждал, что ему «свыше приказано писать то, что он пишет». Это стряслось в 1736-м. Ему было уже полных 48 лет, и он занимал весьма высокое положение среди естествоиспытателей не только Швеции, но и всего мира. Однако вскоре заявил об отставке со всех занимаемых постов, погрузился в медитацию, обморочное состояние «прочистило его мозг», и рекрутер неведомой силы начал скрупулезно записывать свои сны. А со снами у Сведенборга обстояло благополучно: в одном из них, например, он лично присутствовал на страшном суде, состоявшемся на небесах — педантично зафиксировано — в 1757 году. И это была уже самая настоящая шизофрения, которой мы посвятим совершенно самостоятельную главу в отдельной книге…

КРЫЖАНОВСКАЯ печаталась с 18 лет. Миллионными тиражами. Настоящие литераторы, конечно, морщились при одном ее имени. А поклонники дежурили у дверей, чтоб одним глазом взглянуть на «мистическую леди». Писала она исключительно в состоянии транса и строго по-французски. И лишь потом переводила на русский — либо сама, либо кто-то из близких. Работала она так: «внезапно бледнея, просила: «Скорее бумагу и карандаш» — и писала очень быстро, как под диктовку, без помарок и ошибок. За полчаса исписывала до 30 страниц мелким почерком».

Штука в том, что романы ей диктовал собственной персоной дух английского поэта, философа и алхимика Джорджа Уилмота, графа Рочестера. Живший за двести лет до нее граф-де сам предложил леди писать под его мысленную диктовку — дабы послужить всеземному Добру. Фамилию его Вера Ивановна непременно ставила рядом (не вместо — всего лишь рядом) со своей в качестве псевдонима.

И всё бы ничего — ну пишет и пишет. У знавших же леди лично вопрос был всего один: как с таким посредственным французским ей удается создавать на нем столь мастерские творения? Удивлял не столько слог, сколько содержание. Вера Ивановна живописала то, чего не только не знала — не могла знать в принципе! Однако «за точное описание быта древних египтян в романе «Железный канцлер Древнего Египта» французская академия удостоила ее титула почетного академика» (если точнее — звания Офицера с вручением ордена «Пальма Академии»). А Российская академия наук прислала ей «почетный отзыв за достоверное описание быта и жизни чехов времен Яна Гуса»…

Вот откуда что?..

Истории литературы известны всего четыре автора, утверждавших, что творят под диктовку из небытия — Даниил Андреев, Елена Блаватская (это была ее фирменная фишка), англичанка Алиса Бейли и собственно Вера Ивановна…

К ним же можно с известным допуском отнести и создательницу «Хижины дяди Тома» госпожу Гарриет БИЧЕР-СТОУ. Дочь ортодоксального пастора-пуританина (все шестеро его сыновей приняли духовный сан), а впоследствии и жена небогатого профессора богословия (у них с мужем тоже было шестеро детей), она впитала кальвинистские доктрины буквально с молоком матери. И немудрено, что сцена смерти дяди Тома, глубоко по-христиански прощающего своих мучителей, пригрезилась ей не где-нибудь, а в церкви, непосредственно во время причастия. Пафосно настроенные биографы добавляют: именно в эту минуту в ее мозгу сложился замысел «величайшего в истории американской литературы» пропагандистского романа. Сама уточняла: «Это не я написала роман. Его написал Бог. Я просто записывала, что он диктовал»…

Господне участие в создании шедевров — дело обычное. Если уж вообще всё от Бога, то всё лучшее — несомненно. Ваш автор произносит это не без некоторой иронии. Многим же художникам такая позиция была близка предельно всерьез.

ГАЙДН признавался, что свою знаменитую ораторию «Сотворение мира» творил на пару с Всевышним: «Когда работа моя плохо подвигалась вперед, я с четками в руках удалялся в молельню, прочитывал Богородицу — и вдохновение снова возвращалось ко мне»…

ГОФМАН часто говорил друзьям, что, сидя за фортепиано, всего лишь воспроизводит то, что подсказывает ему «кто-то со стороны»…

А вот из БЕРНСА: «Мои страсти бушуют во мне, как демоны, пока не найдут исхода в стихах…» Дописав стихи (изгнав демонов?), он чувствовал себя облегченным и успокоенным…

Упомянутый же чуть выше БЛЕЙК интересен тем, что придерживался своеобразной промежуточной точки зрения. Именно он узаконил возникшее, разумеется, за много веков до него подозрение насчет того, что искусство В ПРИНЦИПЕ демонично. А вдохновение, соответственно, инфернально. И всей своей жизнью и творчеством доказывал сей постулат…

Это ныне он — типичный пример непризнанного гения. Для современников же Уильям Блейк остался несчастным безумцем, не помещенным в психушку лишь по причине своей абсолютной «безвредности».

А ведь начиналось всё не так уж и безнадежно…

К четырнадцати годам юноша профессионально освоил гравировальное дело. В шестнадцать сочинял довольно необычные мелодии (записей не сохранилось — Блейк не знал нот) и распевал на них свои — вполне зрелые уже к десяти годам — стихи. Да вот печаль: долгое-предолгое время за отсутствием достаточных средств он был лишен возможности публиковать написанное. И бедный поэт нашел выход: он стал вгравировывать свои странные вирши в свои фантасмагорические рисунки.

Это впечатляло.

Это было много серьезней пушкинских профилей и фигурок на полях рукописей. Особенно, учитывая, что писал он свои «пророческие» поэмы «…непосредственно под диктовку по 12, а иногда и по 30 стихов за раз, без всяких обдумываний и помимо своей воли». Творить гению кто только не помогал: и Моисей, и Гомер, и Вергилий, и Данте с Мильтоном, и многочисленные иные поэты, герои и принцы. Раз его навестил даже «отвратительный признак блохи» (?). Библейский Лот позировал ему лично, причем в присутствии посторонних лиц, для которых оставался незаметен. Блейка посещали ангелы и собственной персоной дьявол. А лик божий явился ему впервые в четыре года — Уильям углядел его в окне комнаты старшего брата. Не забывал художника-рифмача и призрак рано умершего младшего брата Роберта. Тот тоже немножко рисовал и тоже немножко фантастическое (несколько его произведений сохранились). В связи с чем то и дело являлся из загробного мира и давал ценные советы — делился, как уже было отмечено, секретами гравировки и окраски…

Любопытно, что Блейк галлюцинировал (сначала слухово, а потом и зрительно) без помощи каких-либо психотропов, но с эффектом, весьма схожим с производимый героином и ЛСД. Не потому ли друг семьи, которому вдова художника перед смертью передала на хранение все мужнины рисунки, гравюры и неопубликованные рукописи (а тех набралось бы «на добрую сотню томов»), вскоре заклеймил изображения как «внушенные дьяволом» и сжег дотла — два дня управлялся. И человечеству осталось лишь то, что наш герой успел издать при жизни.

Каноническими иллюстрациями к «Божественной комедии» считаются офорты Доре, но если бы Блейку довелось закончить цикл своих акварелей — как знать…

Литературоведы и философы лишь делают первые шаги к расшифровке мифологических образов и иносказаний Блейка, не признанного при жизни никем, кроме верной жены да узкого кружка почитателей….

Итак, БЛАВАТСКАЯ

Блаватская была эзотеричкой (звучит как «истеричка», правда? хотя разница не так уж и велика), если не сказать больше. А ее называют великим учителем, движителем эволюции и участником космического процесса. Господи! Ну почему у нас все, кто плюет на школьный курс физики и строит какой-никакой храм — уже боги?

Плотное знакомство с Еленой Петровной мы отложим до другого тома, но пару слов об этой «Калиостро в юбке» всё-таки позвольте уже теперь.

Женщина она и вправду великая. Мировую известность заработала испытанным способом: рассказывая о себе небылицы. В точности как ее выдающиеся учителя из века галантного — упомянутый граф и прочие Казановы с Сен-Жерменами. Чего стоили одни только письма от Махатмы Мориа, падавшие ей в руки прямиком с потолка! Уж разоблачали-разоблачали эти фокусы, ан воз и ныне на ходу — жаждущее чуда человечество не желает верить разоблачениям…

А началось все (ЯКОБЫ) в раннем детстве, когда навестил маленькую Леночку безымянный «Индус в чалме» (тот самый Махатма). Навестил, да и привязался к ней, что ваш Карлсон-с-крыши к Малышу. И далее Леночка пудрила свету мозги уже непосредственно под мудрым руководством этого Покровителя, как прозвала она своего визитера…

Продолжательнице дела Елены Петровны Алисе БЕЙЛИ стукнуло 15 лет и две недели, когда к ней в комнату тоже явился человек и тоже в тюрбане и надавал кучу заданий, которые она и выполняла потом полвека с лишком самыми исправным образом. Тоже книг понаписала, школ по всему миру понаоткрывала (до сих пор работают)…

Тюрбан-голова (его звали Кут Хуми Лал Сингх) навещал Алису чуть реже, чем Махатма Леночку: выдерживал паузы ровно в семь лет… То было время, когда в духовные гуру подавались чуть не через одного. Правда, попасть в историю удалось лишь наиболее отвязным. Это как с астрологами: гадают по звездам тысячи, а на слуху один Глоба…

Что же, нам сюда и остальных, что ли, помещать? — Вивекинанду, Гурджиева, Штайнера, прости господи… Пересказывать их байки — дело, конечно, нехлопотное, а по-своему даже и благодарное (в смысле, куда прибыльней нашего). Но это отвлекает и расхолаживает. Мы же тут о серьезных людях повествуем, реально наследивших на отдельно взятых тропинках типа Живописи, Музыки, Изобретательства и этой самой Литературы…

Впрочем, кто же разберет, какой сон был в руку, какой — шарлатанская выдумка, а то и вовсе плод нездорового воображения. Нам ведь теперь важна лишь продуктивность приснившегося. А с продуктивными снами мы, как вы догадываетесь, еще очень даже не закончили…

Во сне явилась РАФАЭЛЮ его Мадонна… Однажды ночью он пробудился от сильного волнения и увидел во мраке — против самого ложа — «висевший на стене еще недоконченный образ». При этом видение «блистало кротким сиянием и казалось совершенным и будто живым». Больше того: «образ хотел двигаться, даже мнилось, что он двигается в самом деле»… В общем, Рафаэль нашел в нём то, что искал и предчувствовал всю жизнь. Он не мог припомнить, как заснул опять, но, вставши утром, будто вновь переродился: видение, как пишут, навеки врезалось в его душу и чувства.

Представить себе тот таинственный лик вам не составит особого труда: с тех пор Рафаэль списывал своих Мадонн именно с этого видения…

«Сновидцем» называли друзья ДЮРЕРА. Как следует из дневников художника, по ночам он видел фантастические сны, которые оказывали серьезнейшее влияние на его деятельность. Не секрет, что и днем Альбрехт частенько и не без удовольствия впадал в сноподобное состояние. Будто нарочно забирался в непостижимое, чтобы подсматривать там яркие картинки и образы…

Из жутких, надо полагать, кошмаров таскал персонажей и сюжеты для своих офортов и ГОЙЯ

Но фанатичней всех верил в освобождающую силу сна ДАЛИ. Почему чаще всего и принимался за письмо сразу же по пробуждению. Нередко из тех же соображений он вставал работать среди ночи. Особенно, с тех пор как «научился подкарауливать сновидения»: укладываясь, ставил подле ложа серебряное блюдо и свешивал над ним руку с зажатой в ней связкой ключей, а задремав, понятное дело, разжимал кисть, ключи падали, гремели и он пробуждался, успевая зафиксировать в памяти те или иные образы…

Из ФЕТА: «Случалось мне и во сне сочинять стихи, казавшиеся мне способными своей силой столкнуть с места земной экватор, но утром они оказывались недосягающими даже обычного моего лирического уровня»…

ТОЛСТОЙ (Алексей Константинович) вспоминал, как во время болезни сел записать пришедшее в голову коротенькое стихотвореньице. Писал себе, значит, писал, да вдруг мысли помутились, и он потерял сознание. Пришел в себя, вспомнил и решил поглядеть, чего же там получилось-то. И: «…бумага лежала передо мной, карандаш тоже, ничего в обстановке окружающей меня не изменилось, а вместе с тем я не узнал ни одного слова… Я начал искать, переворачивать все мои бумаги и не находил моего стихотворения. Пришлось признаться, что я писал бессознательно, а вместе с тем, мною овладела какая-то мучительная боль, которая состояла в том, что я непременно хотел вспомнить что-то, хотел удержать какую-то убегающую от меня мысль. Это мучительное состояние становилось так сильно, что я пошел будить мою жену, она велела будить доктора, который велел мне сейчас же положить льду на голову и горчичников к ногам, и тогда равновесие установилось. Стихотворение, которое я написал совершенно бессознательно — недурно и напечатано в «Вестнике Европы». Во всяком случае, это явление патологическое, довольно странное. Три раза в моей жизни я пережил это чувство. Хотел уловить какое-то неуловимое воспоминание, но я не желал бы еще раз пройти через это, т. к. это чувство очень тяжелое и даже страшное…»

Совершенно колриджевская история. А уж сон это был или нет — решайте сами…

Наконец — и ПУШКИН. Спроста ли появился анекдот, будто Александра Сергеевича не взяли в декабристы именно за то, что он писал во сне? Поэт лично хвастался Смирновой-Россет: что однажды разбудил «бедную Наташу» и продекламировал ей явившиеся ему в забытьи стихи. Из самого: «Два хороших стихотворения, лучших, какие я написал, я написал во сне». И дальше: «Я иногда вижу во сне дивные стихи; во сне они прекрасны, в наших снах всё прекрасно, но как уловить, что пишешь во время сна?»

Что там ещё о нашем всём в учебники не попало?

Ну, например, что Пушкин не считал необходимым дожидаться вдохновения — как-то не особенно на слуху. А между тем, именно так: вдохновение Александр Сергеевич припасал для особых случаев. Во всех же иных творил нахрапом: «ПИШУ и ДУМАЮ». Так было во время работы над «Годуновым»: «…когда я дохожу до сцены, требующей вдохновения, я пережидаю или перескакиваю через неё». Его черновики свидетельствуют о чрезвычайно интенсивном процессе рождения великих строк. Он пишет и зачеркивает, тут же вставляя поверх новый вариант. Зачеркивает и его, и так снова и снова. Слов не дописывает (некогда дописывать — прёт же!). Порой ограничивается лишь заключительными рифмами строк и мчит дальше за мыслью. Но вот мысль потерялась, растерялась, замерла, и на полях возникают те самые профили и силуэты, имеющие, как правило, самое непосредственное отношение к творимому. И вдруг:

…Перо, забывшись, не рисует,

Близ неоконченных стихов,

Ни женских ножек, ни голов…

И снова скоропись вперегонки с шепотом музы. Мысли, которые не успевают оформиться в стихи, он фиксирует прозой. Исписанные листки один за другим валятся на пол… Испещренные помарками, они тщательно переписываются набело, но это не механическое копирование — по ходу он перерабатывает и их. Вскоре и «беловик» весь исчеркан, и Пушкин переписывает его опять и опять.

Известны случаи, когда он возвращался к таким листочкам ГОДЫ спустя. После смерти поэта обнаружили массу безупречных, казалось бы, стихотворений, ждавших, однако, своего часа — Александр Сергеевич не считал их завершенными и хранил для дальнейшей доработки…

Болдинская осень, Болдинская осень…

Да, холера заперла. Да, практически от некуда деваться творил. Да, разлюбезная осень стимулировала. Но он пахал, точно к смерти готовясь, точно торопясь привести в порядок все свои дела. Но дел помимо литературных Пушкин не знал, и знать не желал. Но смерти не намечалось. И получалась феноменальная продуктивность на пустом, вроде бы, месте.

Вот хронологический календарь осени 1830-го. Хотите — пропустите, хотите — пробегитесь.

Сентябрь:

7-го — «Бесы»;

8-го — «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…»);

9-го — «Гробовщик»;

10–13-го — «Сказка о попе и работнике его Балде», «Сказка о медведихе», «Станционный смотритель»;

14-го «От издателя» (к Повестям Белкина);

15–18-го — «Путешествие Онегина» (задумывалось как Восьмая глава);

19–20-го — «Барышня-крестьянка»;

21–25-го — Восьмая глава «Евгения Онегина» (тогда считалась Девятой);

26-го — «Труд», «Ответ анониму»;

27–30-го — письма Плетневу, невесте (письма в изрядном количестве пишутся им все три месяца, мы не упоминали их выше, опустим и далее).

Октябрь:

1-го — «Царскосельская статуя», эпиграмма «К переводу Илиады», «Румяный критик мой…»;

2-го — «Глухой глухого…»;

3-го — «Дорожные жалобы»;

5–9-го — «Домик в Коломне», «Прощание», «Паж, или Пятнадцатый год», «Я здесь, Инезилья», «Пред испанкой благородной…»;

10–11-го — «Рифма», «Отрок»;

12–14-го — «Выстрел»;

15–16-го — «Моя родословная», «Два чувства дивно близки нам», «Когда порой воспоминанье…»;

17-го — «Стамбул гяуры нынче славят», «Заклинание»;

18–19-го была сожжена 10-я глава «Евгения Онегина» (скорее всего, в эти дни шла работа над ней — не с бухты-барахты ж жечь бросился!);

20-го — «Метель»;

21–23-го — «Скупой рыцарь»;

24–25-го — набросок о критике, статья «Об Альфреде Мюссе», «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», «В начале жизни школу помню я…»;

26-го — «Моцарт и Сальери», «Отрывок» («Несмотря на великие преимущества…»);

27–29-го «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений», «Опровержения на критики и замечания на собственные сочинения», «Заметка о поэме «Граф Нулин», стихи к Дельвигу («Мы рождены, мой брат названый…»);

30–31-го — «Герой».

Не утомились?

Наберитесь терпения: НЕМНОЖЕЧКО еще — ноябрь…

1-го — наброски статьи «О втором томе «Истории русского народа» Полевого, «История села Горюхина» (тут, безусловно, дата окончания);

2–4-го — «Каменный гость»;

5-го — «Возражения критикам «Полтавы», статья «Баратынский»;

6–8-го — «Пир во время чумы»;

далее — письма, статьи;

27-го — «Для берегов отчизны дальной», «Пью за здравие Мэри»;

28-го — Предисловие к «Евгению Онегину», стихотворение «Цыганы»…

Если представить себе на минуту, что ничего кроме Пушкин не написал — УЖЕ же Пушкин!

За восемьдесят дней!..

Разумеется, предъявленные им даты разночтивы. Иные свидетельствуют об окончании произведений (либо какой-то из редакций), иные — намеренно искажены (Александр Сергеевич и этим грешил). И тем не менее: нигде, ни у одного из биографов мы не найдем ссылки на то, что, готовя сенсацию, поэт несколько лет собирал в баулы рукописи полуготового, чтобы, доехав до Болдина, вооружиться пером, скоренько понавписывать последних строк, победно датировать и причитать «Ах да сукин сын!»…

Однако имелись и гении, пользовавшие сон строго по назначению — для отдыха. Правда, отпуская себе на это дело лишь гигиенически необходимый минимум.

Эразму РОТТЕРДАМСКОМУ требовалось на это не больше трех-четырех часов: остальные двадцать он читал, писал, выверял, правил, вёл диспуты…

ПАРАЦЕЛЬС часто проводил за столом по нескольку суток кряду почти без сна…

По нескольку ночей не спал, вынашивая очередную идею осчастливливания человечества, ФУРЬЕ

Из письма 56-летнего ФЛОБЕРА, обогащавшего национальную и мировую литературу лишь в ночные часы: «За последнюю неделю я спал в целом не больше десяти часов (буквально так!). Поддерживал я себя только кофе и холодной водой. Словом, я был во власти какого-то пугающего умственного возбуждения»…

В самом начале своей политической карьеры Теодор РУЗВЕЛЬТ обходился всего двумя часами сна в сутки…

ТЕСЛУ называли гением интуиции. Его как только не звали. Резерфорд — вдохновенным пророком электричества. Коллеги — чокнутым с «космическим видением». Эдисон — шарлатаном. Газетчики — чернокнижником. Вокруг его имени было наверчено столько домыслов, что и иная правда выглядит очередной байкой. По одной из версий, он получал информацию непосредственно от инопланетян (скорее всего, марсиан), установлением связи с которыми сам хвастался не раз и не два. Ему не верили. Не верили еще со школы, где он слишком уж быстро решал в уме самые сложные задачи, отказываясь объяснять, как именно это делает.

Оно и впрямь: пойди-разъясни, как тебя озаряет!

Но озарения озарениями, а рыбка из пруда давалась Тесле колоссальным трудом. На заре карьеры, вкалывая еще на Эдисона, он начинал работу в половине одиннадцатого утра и заканчивал ранним утром следующего дня: в пять. И так изо дня в день. А напав на след открытия, мог не покидать лаборатории по двое-трое суток. Сосредоточившийся на решении какой-нибудь из задач, он нередко входил в состояние транса, и убиравшие его номер горничные сновали с веником вокруг постояльца, стоящего столбом и не шевелящего ни единым мускулом…

Когда Томас Алва элементарно кинул Теслу на 50 тысяч долларов, из работодателя с наемником они превратились в конкурентов. Причем злопыхал по этому поводу преимущественно Эдисон. Он, например, категорически отказывался признавать перспективы предлагавшегося Николой переменного тока. Чтоб доказать его небезопасности для здоровья человека безжалостный Эдисон даже публично убил разрядом переменного тока собаку. Согласитесь, при желании и достаточной ловкости он мог бы убить ее и сковородкой… Впрочем, тут энтузиазм Эдисона как раз принес свои плоды: электрический стул по сей день отправляет приговоренных к праотцам «опасным» переменным, а не «безопасным» постоянным током…

Их рассудила история. Эдисон умер в относительном забвении. В смерть Теслы, о которой было объявлено 7 января 1943 года, поверили единицы. Прогрессивная общественность сочла, что похороны на другой день после кончины (и противоречившей его вере кремации после) были инсценировкой, а самого целого и невредимого 86-летнего ученого тайно переправили в Англию для продолжения каких-то сверхсекретных исследований…