Главное забыли…

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Главное забыли…

Рядом с рукописью В. Шполянского у меня на столе лежат другие папки — с официальным грифом «МВД СССР. ГУВД Леноблгорисполкомов. Отдел виз и регистрации иностранцев». Все как и положено в официальном делопроизводстве: «Начато…», «Окончено…», «На… листах», «Срок хранения…». Я взял некоторые из этих папок с уже прошитыми и пронумерованными страницами. Перед сдачей этой рукописи в печать позвонил в ОВИР — мне сообщили, что документы все поступают, заведены новые папки.

В отличие от рукописи Шполянского, эти документы свидетельствуют не об одной, а о сотнях и сотнях человеческих судеб — о людях, ставших невольными объектами сионистских провокаций, о тех, кто сам, своими руками искалечил, искорежил свою жизнь и теперь переживает самую тяжкую из всех возможных трагедий — трагедию потери Родины.

Выше уже рассказывалось о заявлениях ленинградцев, гневно протестовавших против попыток выманить их в Израиль. Здесь подшиты десятки таких заявлений. В этой главе хотелось бы рассказать о других — о тех, кто уехал, кто покинул Родину.

Разные это люди, разного возраста, разных профессий, разные мотивы побудили их выехать в Израиль. Но судьба у всех оказалась общей: они задыхаются там — и в Израиле, и в других странах «свободного мира», они поняли, слишком поздно поняли, что совершили непоправимую ошибку.

С некоторыми из этих людей мне довелось встречаться, о некоторых — писать. К их судьбам я и обращусь.

«Я задыхаюсь в чуждом мне мире»

Гойхман Вольф Анатольевич, кандидат медицинских наук, бывший доцент Ленинградской больницы имени В. И. Ленина.

«Мне 69 лет. Я хирург и нейрохирург с полувековым стажем, старший научный сотрудник, жизнь которого складывалась так: школа, революция, в годы гражданской войны — красноармеец-доброволец. Закончив в 1926 году медицинский институт, работал в различных медицинских учреждениях, преимущественно в Ленинграде.

Незадолго перед революцией умерла моя мать. Нас осталось двое сирот — я и сестра. Приехавшая на похороны тетя увезла ее к себе в Бессарабию, я остался с отцом. После революции, когда Бессарабия отошла к буржуазной Румынии, сестра осталась там. В дальнейшем связь с ней утратилась, а после Отечественной войны восстановилась. Оказалось, что она бежала от фашистов в Палестину, а теперь проживает в Израиле, куда приглашала и меня.

Встреча была волнующей, но жизнь меняет людей. Мы оказались совершенно разными людьми с сестрой, и особенно со всем ее окружением. Довольно скоро начались горькие будни. Что же меня разочаровало в Израиле?

Неприкрытое стремление к безудержному стяжательству, поганя за „золотым тельцом“, неистовая борьба друг с другом за тепленькое и доходное местечко в жизни по принципу „Человек человеку волк“. Расцвет самого страшного недуга человечества — циничного эгоизма: каждый живет только для себя, а не для коллектива. Нажива, „гешефтмахерство“, бизнесменство — почти только на этом сосредоточен у большинства интерес к жизни. Этот торгашеский дух с жадным стремлением к личному материальному благополучию и обогащению пронизывает все области жизни и даже медицину. Особенно неприятно было наблюдать отчетливые проявления классовых и даже кастовых противоречий, а в ряде случаев и национального шовинизма.

Приходилось сталкиваться с проявлениями недружелюбного и даже враждебного отношения со стороны коренного населения к евреям из Советского Союза. Протекционизм и бюрократия процветают вовсю.

И на фоне этого — безудержная продажа порнографической литературы, в том числе и на „священном“ древнееврейском языке. В Тель-Авиве и Иерусалиме — специализированные „эротические“ магазины, торгующие разнообразной похабщиной. Демонстрируются фильмы, большей частью лишенные всякого смысла, поверхностные, гнусные, смакующие похабщину, развращающие, растлевающие молодежь и вызывающие отвращение у нормального человека. Изобразительное искусство в основном сводится к нелепой абстракционистской мазне и абсурдным скульптурным трюкачествам. Бандитизм, воровство, проституция.

Вот что мне приходилось наблюдать в Израиле, этой несомненно капиталистической стране с явным „американским стилем“ жизни.

Я буквально задыхался в этой обстановке, повседневно встречаясь с чванливыми, самодовольными и самовлюбленными, заносчивыми хвастунами, лишенными настоящей культуры, не терпящими никакой критики.

…Я начал долгий, трудный путь подготовки к отъезду. Вое это было нелегко, не так просто и не так быстро. Только спустя полгода, проживая с большими лишениями, впроголодь и невероятно экономя, накопив необходимые средства, получив документы и достав билет, я смог, наконец, тронуться в обратный путь, вырвался из „израильского рая“…

Долгими бессонными ночами, перелистывая свой жизненный путь, я не раз задумывался над тем, что же в действительности является родиной каждого человека? Пройденная жизнь безошибочно ответила на этот вопрос. Это та земля, где человек родился.

Это та земля и страна, на чьем языке прозвучал первый невнятный лепет ребенка, где рос, мужал и сам вместе со всеми строил страну, где сам стал частицей этой земли.

На обратном пути мне пришлось проехать через некоторые страны западного мира. И всюду одна картина — процветание цинично неприкрытой, самой страшной болезни капитализма — эгоизма. Каждый строит свою жизнь на костях другого. Явная „культура“ брюха вместо культуры духа. Этот американский образ жизни не может импонировать нормальному человеку. Никакой свободы и демократии я в этом мире не нахожу, Демократия сводится тут только к межпартийным дрязгам, борьбе за власть и выгодное место, а свобода — к разнузданной волчьей борьбе за личное преуспеяние. Так какую же свободу ищут на Западе некоторые заблудшие наши души?

Мне, человеку, воспитанному Советской властью, нет места в этом капиталистическом мире. До сих пор он был мне известен только в теории, теперь я познал его на горькой практике. В нем я задыхаюсь и погибаю…»

В погоне за «золотым тельцом»

Найда Леон Борисович, 53 лет, доктор медицинских наук. Выехал в Израиль 23 марта 1973 года. 14 мая этого же года, распродав все пожитки, чтобы расплатиться с долгами и приобрести обратный билет, буквально бежал из «страны обетованной». После длительных мытарств по Европе смог вернуться в СССР.

«Я проклинаю тот день и час, когда обратился с просьбой о выезде в Израиль. Проклинаю легкомыслие и слепую доверчивость, с которыми относился к сионистской пропаганде, слушая радиопередачи из Израиля, принимая на веру сплетни и вымыслы, распространяемые сионистами…

Никогда за всю мою сознательную жизнь в Советском Союзе я не чувствовал себя евреем в том смысле, о котором твердят сионисты, то есть человеком второго сорта, которого в чем-то ущемляют. В школе я учился на Украине, медицинский институт окончил в Казахстане, докторскую диссертацию защищал в Эстонии, работал в городах Грузии и Российской Федерации. И везде, в любой из этих республик, пользовался общими и равными для всех советских граждан правами. Теперь с большим, к сожалению, опозданием я понимаю, как мало думал в то время об обязанностях, о чести советского человека. Ее я уронил и готов на все, чтобы искупить свою вину…»

Л. Найда протягивает нам, журналистам, продолговатую тоненькую книжечку, которую привез из Израиля. Заголовок на русском языке: «Руководство для оле». Провокация всегда цинична. Здесь цинизм поставлен на поток, тиражирован в тысячах экземпляров. Обращаясь к «олим» (иммигрантам. — Б. К.), авторы-провокаторы лицемерно приветствуют «радостный шаг, который приведет вас в ваш настоящий дом — Израиль… У вас часто будет такое чувство, будто вы родились заново-Поэтому государство Израиль вкладывает такие большие усилия, чтобы облегчить вам ваше „второе рождение“».

С горечью и негодованием говорит Найда о том, что полтора месяца, проведенные им в Израиле, были для него отнюдь не «рождением», а похоронами всех и всяческих иллюзий об этой стране, сионизме, о капиталистическом обществе вообще.

В аэропорту Лод, под Тель-Авивом, куда самолет прибыл на рассвете, люди «с усталыми, злыми физиономиями» (я цитирую Найду) распределяли вновь прибывших по местам поселения — большинство в пустыню Негев. Никакие просьбы, жалобы, возражения не принимались во внимание.

Здесь же всем вручили по «долговой книжке» и, еще не выйдя из здания аэропорта. Найда оказался должником израильских властей — деньги за перелет Вена-Лод, за полученные «на расходы». Вскоре к ним прибавилась немалая сумма — месячная плата за комнату и вексель-гарантия за сохранность имущества этой комнаты. Затем месячная плата за уроки иврита, а учиться надо шесть месяцев…

«Позже я понял, какое это страшное оружие закабаления иммигрантов — „долговая книжка“. Израильским властям нет никакого дела до несчастных людей, которых они обманом вынудили покинуть свою настоящую родину. Для них нет ни работы, ни жилья, они обречены на полунищенское существование. Я встретил человека, который в Ленинграде занимал пост коммерческого директора крупного завода, здесь он с трудом устроился сторожем в банке. Его жена — уборщица в отеле, в одной смене с ней работают еще пять женщин, бывшие советские гражданки, все с высшим и средним специальным образованием…

Это не „обетованная“, а проклятая богом земля — так называют ее не только несчастные и разуверившиеся иммигранты, но и многие местные жители. Это — ложь о „единой еврейской нации“, о том, что Израиль якобы „родина всех евреев“. Люди, прибывшие из Марокко, Ирака, из европейских стран или из Советского Союза, ничего общего не имеют друг с другом — ни языка, ни общих интересов, ни общей цели. Вряд ли еще где-нибудь можно найти такое разделение людей, как в Израиле, — социальное, религиозное, расовое: бедные и богатые, черные и белые, верующие и неверующие. Местные уроженцы — сабры враждуют с выходцами из афро-азиатских стран — сефардами, те, в свою очередь, о ашкенази, приехавшими из Европы. Власти эту вражду всячески поощряют, спекулируя на противоречиях. И все это в мрачной обстановке безудержного шовинизма, милитаризма, религиозной нетерпимости. Даже находясь в тылу, далеко от выстрелов, люди чувствуют себя как на фронте: каждый должен бороться за себя и против всех. Бороться каждый день и каждый час. Иначе не выживешь.

Человек боится всего: боится потерять работу, боится роста цен и долгов, боится призыва в армию, боится говорить правду. Цензура перлюстрирует всю корреспонденцию, поэтому родным и близким в СССР идут письма, содержание которых очень далеко от действительного положения иммигрантов…

К приехавшим из Советского Союза местные жители и власти относятся особенно плохо. Работы по специальности, как правило, нет, особенно для людей с высшим образованием. Надо униженно наниматься на любую работу, какую дадут, самую грязную, самую низкооплачиваемую, причем хозяин может выгнать в любую минуту, едва найдет работника за более низкую плату. И стоит только выразить недовольство, как услышишь в ответ: „Кто тебя звал к нам в страну? Я тебя не звал. Можешь убираться, откуда пришел…“

Какими лживыми оказались посулы израильского радио о том, что каждый приехавший из СССР найдет якобы свое место „в строительстве великого еврейского государства“! В первый день приезда в Израиль Найду уверяли: „Вы доктор наук, вам не надо искать работу, к вам придут из министерства абсорбции{19}, из „Сохну-та“, вы будете работать в университете…“

Никто не пришел, никто не предложил никакой работы. Найда пытался частно практиковать, но оказалось, что нужна собственная квартира для приема больных, а она стоит огромных денег. Тогда он решил обратиться к ректору университета в Тель-Авиве, профессору религиозной истории Симонсону с просьбой предоставить работу по специальности на медицинском факультете.

Тот ответил коротко: „Ну и что, что вы доктор наук?“ „Я вышел, — пишет Найда, — обескураженный, и сквозь неприкрытую дверь до меня донеслись слова ректора, который говорил своей секретарше: „И чего они сюда лезут…““.

И еще одна исповедь — на этот раз в письмах.

Несколько лет назад мне довелось присутствовать на собрании в Ленконцерте. Могу засвидетельствовать: свободных мест в зале не было. Люди стояли в проходе между стульями, вдоль стен, у дверей в коридоре. Председательствующий дважды предлагал прекратить прения, но они продолжались, пока не выступили все желающие. Обсуждалось письмо, присланное руководителям Ленконцерта бывшим артистом отдела музыкальных ансамблей Фридрихом Иосифовичем Вишинским из Соединенных Штатов Америки.

Это письмо, а также два других, присланных Вишинским своим знакомым в Ленинграде и переданных ими в общественные организации Ленконцерта, были зачитаны полностью. Поскольку эти письма публиковались в печати, привожу из них выдержки, опустив имена, повторы, интимные подробности, нецензурные слова и те места, в которых были допущены грубые выражения в адрес страны, где находился тогда Вишинский.

ИЗ ПИСЬМА В ЛЕНКОНЦЕРТ

„….Уважаемый товарищ… товарищи… многие, многие другие члены моей бывшей организации. Я, конечно, понимаю, какая грустная ирония для меня в том, что я обращаюсь к вам с привычного для меня слова товарищ (подчеркнуто Вишинским. — Б. К.), такого обычного в СССР и такого странного здесь, в США, где я сейчас живу.

Я понимаю, что я теперь вам не товарищ, а просто малодушный человек, чья незрелая жизненная философия привела его к выезду из СССР, — все же обращаюсь к вам с этим словом…

Я совершил в ноябре 1974 года роковую ошибку. Оставив мать, жену, любимую работу и товарищей под влиянием писем своего дальнего родственника, который проживает в Израиле, уехал из Советского Союза. Уже во время первой нашей встречи с родственником в Вене я понял, что ничего общего между мной и сионистами нет и быть не может. Я никогда не подвергался в СССР никаким ущемлениям как еврей, всегда пользовался правами, которыми пользуется любой гражданин СССР, кто бы он ни был по национальности. Об этом я прямо заявил своему родственнику, и мы разошлись. Я переехал в Италию и после пяти месяцев жизни там получил визу и теперь живу в США.

Долгие годы я, к сожалению, развивался однобоко. Интересуясь музыкой, в частности джазом, я пренебрегал общественной стороной личности. Эта узость и непонимание связи искусства со всем многообразием жизни, непонимание того большого и великого, что делает наша страна — СССР, привели меня на чужбину. Моя политическая незрелость и близорукость теперь мне понятны очень хорошо.

За долгие месяцы жизни на Западе я встречался со многими людьми… Я разговаривал с ними, анализировал, думал и понял и осознал самую важную вещь — Родина, не просто родина, а СССР — это великая вещь, заменить которую не могут никакая экзотика и философия остального безыдейного, тусклого, несмотря на внешние эффекты, общественного устройства. Понял я, что те газетные строчки, которые, будучи дома, я рассматривал как надоевшие прописи, полны глубокого смысла и правды.

…Невыносимо трудно мне жить на чужбине, вдали от родного языка, близкого и человечного общества. Долгими бессонными ночами я обдумывал, что я натворил…“

ИЗ ПИСЬМА ЗНАКОМОМУ

„…Извини, что не писал. На собственный страх и риск и на одолженные деньги переехал в пригород Вашингтона… Встал на учет по безработице. Работу найти почти невозможно. Нужны время, деньги, автомашина, телефон — на все это нужны деньги и, стало быть, работа, так что получается замкнутый круг…

Жизнь здесь, как в кошмарном сне. Все боятся. Кучи безработных. Кругом блат и связи. Культуры, в нашем привычном понимании, почти нет… Под сердцем все время камень… Каждую ночь кошмары и бессонница…

Люди, в основном, задерганные жизнью и кредитом. Все убоги и скучны. Жизнь такими сделала. Весь этот разговор о свободе — одни слова… Как только подворачивается работа — начинают откладывать. А как поговоришь поглубже, то оказывается, что долги на 20 лет и больше. Система садистская, и, если нет денег платить, часть вещей могут отобрать, и тогда уже в долгу совсем пожизненно. Налоги с зарплаты — 30 процентов. Жилье стоит 25 процентов. Потом, страховки — без них здесь пропадешь, так как один день в средней больнице стоит 100 долларов. Операция по удалению щитовидной железы — 6000 долларов. Аппендицит — 2500 долларов (к настоящему времени цены возросли еще больше. — Б. К.) Расстояния громадные, и общественный транспорт — это миф. Интервалы между автобусами 40 минут и более, и цены 50 и 70 центов в один конец… Я уже должен кучу денег…

…Очень трудно передать в письме те ощущения напряженности, неестественности и какой-то мертвящей „ненастоящности“ этой жизни…

…Вдруг начинаешь понимать, что ты труп. В Ленинграде и в Союзе ты — личность, такая же, как все. Здесь нет личностей. Есть жратва. Есть страх. Нет будущего. Нет личностей. И все это ощущают… Заботы, страх, страховки, газолин, взносы. Вечный ужас за завтра, за сегодня, за жизнь, за кредит… Не думал я, что это так ужасно, хотя и читал об этом. Все время казалось, что это пропаганда. А это оказалось чистой правдой, только еще хуже…“

* * *

Уж коли речь зашла об Америке, откуда прислал свои письма Вишинский, то вот несколько фактов об отношении в США к евреям.

Приводя примеры того, что еще в предвоенные годы мировой империализм „играл немалую роль в финансировании и создании фашизма и что одновременно этот же капитал финансировал и сионизм“, английский публицист Паям Датт подчеркивал: „Империализм во время гонок всегда охотно садится на обе лошади“.

Американский империализм охотно „садится на обе лошади“ — сионизм и антисемитизм. Это помогает ему держать в духовной узде миллионы американских евреев, а с помощью капитала, принадлежащего крупной еврейской буржуазии, и сионистских правителей Израиля обеспечивать экономическое, политическое и военное „присутствие“ США во многих районах мира. Поддерживая и разжигая антисемитизм, правящая Америка опять же держит в страхе, изолирует евреев от совместной с другими трудящимися борьбы за свои социальные и политические права, а с другой стороны, использует антисемитизм как своего рода клапан для выпуска пара из перегретого котла социального недовольства.

„Надо было бы стать дураком, — писал известный американский политический обозреватель Джеймс Рестон, — чтобы отрицать, что в Америке существует антисемитский импульс, и он, очевидно, сильнее всего среди белых протестантов и католиков…“

„Американский антисемитизм, — свидетельствует общественный деятель Генри Эдвард Шульц, — находит выражение в методах дискриминации, вросших во многие основные институты нашего общества… Это громадный скандал“.

Вот только некоторые факты, взятые из книги буржуазных авторов Б. Эпстейна и А. Форстера, озаглавленной „Некоторые из моих лучших друзей“.

Ответ на заявление о приеме в высшее учебное заведение:

„Мы ценим вашу заинтересованность в поступлении в наш колледж. Однако, к сожалению, сообщаем, что наша квота на студентов иудейского вероисповедания заполнена“.

Объявления на бирже труда:

„Требуются только протестанты. Никаких евреев или восточных людей“.

„Эта фирма для джентайл (то есть неевреев. —Б. К.). Еврейской девушке здесь работать неудобно“.

„Мы в отчаянном положении, но не настолько отчаянном, чтобы принимать евреев“.

Как-то, сообщают авторы, были обследованы 933 отеля в разных районах страны, и обнаружилось, что в 214 из них не принимают евреев.

В конце 1982 года в США был опубликован документ комиссии по гражданским правам, озаглавленный „Запугивание и расизм. Расовый и религиозный фанатизм в Америке“. Его авторы пишут, что обыденным делом становятся в стране убийства представителей национальных меньшинств, ритуалы сожжения крестов членами ку-клукс-клана, осквернения синагог. Это — результат „присущего американскому обществу расизма и антисемитизма“.

В конце мая 1983 года печать сообщила о наглой антисемитской выходке в американском городе Фармингтон-Хиллс (штат Мичиган). Прихожане, пришедшие утром в синагогу, обнаружили, что ночью хулиганы размалевали свастиками, антисемитскими ругательствами и рисунками ее стены, а также тротуар и автостоянку около нее. Подобные случаи, сообщает печать, — не редкость в США, где в последние годы наблюдается беспрецедентный рост антисемитизма. По данным газеты „Нью-Йорк тайме“, в 1982 году в США было зарегистрировано свыше 820 антисемитских выходок. „Рекорд“ по этим „актам вандализма“, писали газеты в феврале 1984 года, держит Нью-Йорк: там в прошлом году было отмечено 215 случаев проявления антисемитизма, связанных с совершением тяжких преступлений. Генеральный прокурор штата Нью-Джерси Дж. Ленган сказал: „Антисемитизм является отражением расистской и религиозной ненависти, глубоко укоренившейся в американском обществе“.

Но пожалуй, в самом худшем положении находятся в США так называемые „новые граждане“ еврейского происхождения, выехавшие из СССР. В печати уже приводились многочисленные факты и примеры этого. Сошлюсь на одну из сравнительно недавних публикаций в западногерманском журнале „Шпигель“.

„Шпигель“ — осведомленный журнал, выходящий тиражом около миллиона экземпляров, и если он обращается к какой-либо проблеме, значит она назрела. В мире конкуренции журналистика — это бизнес, и товар надо подавать к столу, как говорится, тепленьким. Журнал старается выглядеть внешне беспристрастным и объективным, но эти беспристрастность и объективность, естественно, буржуазные, и, когда читаешь, важны не столько текст, сколько подтекст, не примеры, а выводы, которые следуют из публикаций.

В августе 1982 года «Шпигель» (№ 33) опубликовал большую статью своего корреспондента Зигфрида Когельфранца о бывших советских гражданах, проживающих в Нью-Йорке. Статья, как я уже говорил, большая, тем более для «Шпигеля» (4 страницы убористого печатного текста), поэтому привожу ее в сокращении, но без ущерба для авторского смысла, не опуская и «острые места» — недоброжелательные выпады против нашей страны и нашего образа жизни.

Итак, Нью-Йорк, район Брайтон-Бич, «маленькая Одесса», «самое большое в мире еврейское эмигрантское гетто» (все слова, взятые в кавычки, принадлежат 3. Когельфранцу. — Б. К.). «Хотя магазин называется „Интернациональная пища“, ассортимент товаров рассчитан на „ограниченный круг покупателей“: копченая рыба, селедка, „изрядно прочесноченная колбаса“ и… минеральная вода (по 1,49 доллара за поллитровую бутылку, поскольку она доставлена с другого конца света) „Боржоми“ с Кавказа. Расположенный по соседству магазин грампластинок предлагает покупателям последние „боевики“ Аллы Пугачевой, в книжном магазине „Черноморец“ — литература на русском языке, в киоске — газета „Советский спорт“, рядом — контора консультанта и переводчика. За углом, „в одноэтажном внешне невзрачном ресторане типа винного погребка“ под названием „Золотой дворец“ посетители танцуют под аккомпанемент ансамбля, музыкальные усилия которого удесятеряются динамиком, включенным на полную мощность. „Меню обещает многое, но имеет в наличии мало. Почти как дома: шашлык и цыплята по-киевски“ (надо думать, котлеты по-киевски или цыплята „табака“. — Б. К.). „Единственная уступка свободному миру — к минеральной воде подаются кубики льда“. В кинотеатрах демонстрируются преимущественно советские фильмы („Москва слезам не верит“). „К ближайшей пивной любители пива тащатся в тренировочных костюмах (подумать только! — Б. К.), играют они в шахматы вместо флиппера…“

„Местечко в Атлантике настолько быстро превратилось в гетто, что нью-йоркские полицейские, несущие там службу, должны приспосабливаться к особенностям жителей; поскольку большинство пожилых иммигрантов не учит английский язык и не нуждается в нем в своем квартале — даже телевизионные передачи идут на русском языке, — дорожные патрули прибегают к исковерканному русскому. Они реагируют на крик „помогите“ и могут на ломаном русском спросить, „что случилось?“…“

„Эта тоска по дому, эта проклятая ностальгия — мучительная болезнь…“ — сетует художник Владимир Г. „Но больше всего страдают те, которые скрывают это в разговорах…“ Они в „чисто русской манере“ любуются „своей болью“, „бредят медом родных полей, хотя в Нью-Йорке имеются всевозможные сорта меда со всего света“.

Честно говоря, читая эти строки, я, несмотря на атрибуты современного мира, почему-то вспомнил слова Шолом-Алейхема, в начале века побывавшего в США. „Если б я не знал, что я в Америке, — писал он, — то я определенно подумал бы, что я в местечке Брод…“ Однако вернемся к „Шпигелю“.

„Выход своим депрессиям они дают в еврейских организациях, которые заботятся о них тут: „Зачем вы вызвали нас сюда?“ Другие штурмуют советские представительства. Некоторые кончают жизнь самоубийством…“ Автор статьи в „Шпигеле“, судя по всему, не испытывает симпатии к людям, о которых пишет, как, впрочем, и к стране, которую они покинули. Ему не нравится наш образ жизни, он изображает его примитивно, карикатурно, впрочем, другого от него и ожидать было трудно — „Шпигель“ журнал буржуазный со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но как говорится, дальше — больше. Если следовать логике Когельфранца, то во всех страданиях выехавших из Советского Союза виноваты… Советская власть, наш образ жизни. Это они-де не подготовили (?!) „бедняг“ к восприятию „свободного мира“, „развитой культуры“ или, как он пишет, с иронией ссылаясь на советскую пропаганду, „волчьего общества капитализма“. И теперь „бедняги“, лишенные привычной „регламентации“, терпят крушение „в естественных задачах свободного гражданина в свободном обществе“ — найти самому себе работу и квартиру, врача или школу для детей… они „не знают, чему и кому они должны верить“ в условиях „слишком большой свободы“.

„Они (то есть выходцы из СССР — Б. К.), — пишет Когельфранц, — считали капитализм именно из-за того, что его так проклинала их пропаганда, просто сказочной страной, которая автоматически, без применения собственных усилий, предвещает богатство. И если получается иначе (а получается именно иначе — ни одного примера преуспеяния Когельфранц не приводит. — Б.К.), они реагируют раздраженно“.

„Если капитализм означает, что надо так надрываться, то лучше его забыть“, — сетует продавец магазина в Куинси.

„Нью-Йорк тайме мэгэзин“ писал: „Они просто не допускают мысли, что здесь улицы не выложены золотом, а матрацы не набиты долларами“.

„…Труднее всего приходится работникам умственного труда, художникам, артистам, которые никому не нужны…

Художник становится курьером, кибернетик — водителем такси (ниже он замечает, что специальность таксиста в Нью-Йорке, кажется, скоро будет в руках выходцев из СССР. — Б. К.), артист — смотрителем здания, человек разочаровывается в существовании, капитулирует перед вызовами, к которым его никто не подготовил, и спрашивает себя, для чего он покинул тот мир…“

В письмах домой, — продолжает Когельфранц, — „они рассказывают красивые сказки“. Отрицание действительности доходит до исступления: в одном магазине по продаже фруктов и деликатесов одна женщина рассказывает своей соседке, что написала своей сестре, желающей выехать, как превосходно у них всех идут дела, как они счастливы, как они в полной мере наслаждаются тут жизнью.

„Ты с ума сошла? — спросила соседка. — Мне ты все время говоришь, что лучше всего покончить с собой“. — „Ну и что? — отвечает первая. — Почему же я должна лишать свою сестру такого опыта?..“

Статья сопровождается фотографиями. Расскажу о них и приведу подписи, которые дает под ними журнал. Полупустой ресторан, на переднем плане — танцующая пара (подпись: „Почти как дома“); берег пляжа, ребенок и женщина сидят на песке, мужчина в шезлонге читает русскоязычную газету „Новое русское слово“ (подпись: „Ностальгия“); улица, вывески на русском и английском языках: „Продовольственный магазин, Новый“; фото — свадьбы, бар-мицвы (совершеннолетие. — Б. К.), юбилейные торжества (подпись: „Разговоры, разговоры, разговоры“); лохматые юнцы несут по улице плакат с надписью: „Свободу советским евреям“ (подпись: „Много свободы, мало дисциплины“).

Хватит, пожалуй, и так все ясно: грустная статья. Все время мне казалось, что автор закончит ее словами: „И куда и зачем они поехали?“ Нет, он завершает сообщением о том, что в Лос-Анджелесе существует такое же гетто, но вот мэр там относится к евреям хуже, чем в Нью-Йорке. А вот нью-йоркский градоначальник настолько ценит своих еврейских граждан, что даже позволил один из переулков, кстати, расположенный рядом с местом, где живут советские дипломаты, работающие в ООН, переименовать в „площадь Щаранского“, шпиона, осужденного советским судом.

Право же, не знаю, станет ли в результате этого лучше положение иммигрантов, или нью-йоркский мэр тоже решил подыграть модному на Западе шлягеру о „бедственном положении“ советских евреев.

Во всяком случае, несколькими строками выше „Шпигель“ пишет, что согласно данным американских иммиграционных властей 28 процентов „новоприбывших хотят снова вернуться“ в Советский Союз, „даже в большинстве случаев при любых условиях, которые реальный социализм никогда не сможет выполнить“ (подчеркнуто мною. — Б. К.). Вот уж поистине с больной головы на здоровую! При чем тут „реальный социализм“? О каких условиях может идти речь? Каждого, кто покидал Родину, предупреждали, что он лишится гражданства СССР, а следовательно защиты, помощи и заботы Советского государства. Так что будем считать, что для Когельфранца это, так сказать, дежурная дань антисоветской пропаганде.

И чтобы завершить „американский раздел“ — несколько слов о судьбе Аси Семеновны Вольпе, бывшего заместителя главного врача поликлиники АН СССР в Ленинграде, кандидата медицинских наук. Вот отрывки из некоторых ее писем в Ленинград, из дневника, который она вела в США, хотела опубликовать, надеясь, что ее откровенная исповедь предупредит тех, кто мог бы повторить ее ошибку.

„…В моей семье произошла трагедия. Младший сын категорически настоял на отъезде в США в связи с выездом туда семьи его невесты. Тогда я решительно отказалась вместе с ним покинуть Родину. А через полтора года какое-то бесконтрольное материнское чувство и грусть взяли верх, и я в 1976 году выехала по израильской визе к сыну, в связи с чем лишилась советского гражданства. Мне хватило недели, чтобы понять весь ужас совершенного мною поступка. С сыном мы стали совершенно чужими. Он уехал в другой штат со своей семьей, оставив меня в Вашингтоне одну. От состояния „невменяемой материнской тоски“ я быстро вылечилась… Но жизнь моя из-за ложного шага превратилась в сплошную трагедию. Здесь я совершенно чужая, никому не нужна. Дело не в том, что я работаю сиделкой у богатых американских пациентов (на квартиру и еду хватает — больше ничего не нужно). Дело в полной моральной опустошенности, в ощущении жуткого одиночества, жизни вне общества, вне пользы. Никакое материальное обеспечение не может дать и капли счастья, если ты не чувствуешь себя полезной своей стране, своему народу… Страшное это чувство — бесполезности, никчемности. Здесь на первом месте — личная нажива. Но она не приносит счастья.

…Даже когда я шла по газетным объявлениям с предложениями работать медсестрой, мне отвечали, что я не подхожу как не имеющая американского диплома. Везде я чувствовала свою полную непригодность и беспомощность. Вскоре начали приходить письма, в которых мне предлагалось начать возмещение затраченных на переезд в США денег. В письмах говорилось, что „так же, как помогли вам, надо помочь и другим евреям из Советского Союза“. На конвертах часто можно было увидеть надпись: „Спасите советских евреев!“ От чего надо их спасать? От полноценной, интересной, свободной жизни на Родине?

«Силы тают. И не знаю, на сколько их еще хватит, чтобы влачить эту страшную, морально полностью опустошенную жизнь. Пожалуйста… не считайте это рисовкой. Это — крик души. Это — отчаяние, которое я уже с трудом выдерживаю…»

Точку в этой трагедии поставила сама А.С.Вольпе: она покончила с собой…

Да, неслучайно говорят в народе: без корня и полынь не растет, чужбина не по шерсти гладит.

Но ведь Шполянский «не пропал» — не пропали, наверное, и некоторые другие. Правда, я что-то не встречал в израильской и другой зарубежной прессе ярких рассказов о их жизни. Но вполне допускаю, что есть и такие. Кое у кого обнаружились богатые родственники, кто-то сделал «карьеру» в армии, кто-то «торгует идеологией» в сионистских организациях, кое-кто приспособился к «обществу потребления», оттолкнув от кормушки других, неудачников.

О некоторых, в частности о бывших ленинградцах, я и хочу рассказать…

Итак, благополучные…

Вот, например, Евгений Бродский — его интервью, его портреты, очерки о нем я встречал в ряде израильских журналов. В Ленинграде работал начальником бюро киноэкспедиций студии «Ленфильм».

Из интервью еженедельнику «Круг» (1979, № 8):

«— Интересная работа?

— Безусловно. Масса новых лиц, постоянные разъезды по большой стране. Я также отвечал за встречи с зарубежными гостями. Сами понимаете, что эта работа интересная, живая.

— Вы были хорошо устроены в СССР?

— Вполне. По советским стандартам, очень хорошо…

— Что же вас сорвало с места?

— Разочарование…»

Выехал с семьей по фальшивому вызову. В Вене расстались — жена в Канаду, он с маленьким сыном — в Израиль. Мыкался, выполняя самую черную работу, пока не обнаружился дальний родственник: в Израиль из США приехал дядя, богатый, но старый. Пришлось теперь, как рассказывал сам Бродский, «ухаживать за двумя детьми — старым и малым». Наконец создал посредническое бюро «Полина».

«…Абсорбция, — заявил он корреспонденту журнала „Израиль сегодня“ (1981, № 61), — даже для крепкой, жизнерадостной семьи — дело нелегкое… Там, в нашей прошлой жизни, мы праздновали одни и те же праздники, читали одни и те же стихи, смотрели те же фильмы. Куда от этого денешься…» И в другом интервью: «Нам очень трудно найти общность души с людьми, воспитанными в другой среде, на другой культуре…»

Вот реклама его бюро:

«Международное бюро „Полина“ предлагает вам помощь в подыскании друга жизни.

(Адрес, телефон)

Переезд из СССР в свободный мир нередко влечет за собой развал семьи. Женщины и мужчины с детьми (взрослыми и малыми) хотели бы соединиться, создать новую семью. Одинокие люди ищут опору и любовь. Мы не гарантируем вам успеха, но мы обязуемся честно помогать вам, пока вы не обретете искомое. Мы обслуживаем выходцев из СССР в Израиле, Европе, Америке. Гарантируем секретность».

Ну что же, внешне все благородно. Почему бы и не помочь одиноким людям? Предприимчивость вполне в духе «свободного» предпринимательства: бизнес на несчастье, обещание призрачного счастья. Состоится оно или нет — фирма не гарантирует. Но что-то сообщений о счастливых случаях я в его интервью не встречал. Впрочем, как вы заметили, — «гарантируем секретность…»

«Не пропал» и Иосиф Винокуров — в свое время я встречал этого человека в Ленинграде. Не для того, чтобы бросить камень вслед, а объективности ради скажу: материалов его не читал, хотя он и числился по спортивной журналистике. Но вот о его нахрапистости, о том, что он редкий пройдоха, слышал.

В Израиле он стал издателем и главным редактором «независимого общественно-политического и литературно-художественного» журнала «Шолом». Мне попадались некоторые номера этого журнала. Где-то в серединке или в конце номера критика в адрес израильских бюрократов, плохо относящихся к олим. На первых страницах — а это было во время выборов в кнессет — призыв к «сильному режиму национальной власти», агитация за Ликуд — блок правых партий во главе с М. Бегином. Негодование по поводу бегства бывших советских граждан из Израиля. Вот выводы «независимого» журнала: «Причины отсева: включение в число евреев, выезжающих из СССР, несионистских элементов. Предлагаемые меры: усиление сионистского сознания среди евреев Советского Союза».

В 1981 году в Новосибирске вышла повесть Валерия Тарасова «Посиди на камне у дороги…» — о тех, кто, поддавшись сионистской пропаганде, покинул Родину, а в Израиле познал одни лишь разочарования. Повесть почти документальна — автор подчеркивает, что в работе над книгой использовал письма многих выехавших из СССР, их рассказы, материалы израильской прессы. Все герои вымышленны, лишь Иосиф Винокуров, один из всех, назван своим настоящим именем. Кратко перескажу, по какому поводу.

Героиня повести, Наталья Моисеевна, получившая в СССР юридическое образование, не может получить в Израиле место адвоката, от нее требуют сдачи специальных экзаменов, вообще не может найти никакой работы. Человек способный, она решила попробовать свои силы в литературе. На один из ее рассказов обратил внимание «писатель» Винокуров. Цитирую: «Он здесь редактирует довольно смелый журнальчик. Недавно на его страницах поместили сообщение, например, о крупной стычке в городе Димоне между иммигрантами и местной полицией… Случилось настоящее побоище с применением огнестрельного оружия…»

И вот этот «смелый» журналист предложил Наталье Моисеевне публиковаться у него. Цитирую книгу:

«…Зашла а редакцию вычитать гранки. Свои рассказы (о тяжелом положении олим из СССР. — Б. К.) она узнала с трудом: Иосиф Винокуров тщательно обкорнал их, сгладил углы и резкие фразы…

Разъяренная Наталья ворвалась в кабинет редактора-издателя и натолкнулась на миленькую улыбочку. Она хотела высказать „стилисту“ все, что думает о нем, но не успела. Он ошарашил ее:

— Вы готовы в дорогу, Наталья Моисеевна?

— В какую дорогу?

— Наши друзья договорились с несколькими издательствами.

Вам нужно выехать в Италию, Францию, Англию и, возможно, в Швейцарию…

— Нужно много денег?

— Вам ссудят любую сумму… под проценты…»

Об этом предложении Наталья рассказывает своему другу, кинорежиссеру, тоже бывшему советскому гражданину.

«…Когда Наталья помянула Винокурова, Роман Яковлевич насторожился. Попросил подробно рассказать о встречах и разговорах с „бывшим советским писателем“. Она с удивлением заметила В его глазах брезгливость.

— Ты никогда не спрашивала „святого Иосифа“, на какие деньги выпускает он свой журнал?

— На пожертвования…

— Точнее сказать, на подачки. Лижет зады богатым туристам и клянчит „христа ради“ для „бедненьких еврейских талантов“.

Швейцары солидных гостиниц знают его и гонят в шею.

— Его журнал выписывают в Европе и в Америке…

— Он рассылает его сам и канючит, а сердобольные старцы шлют милостыню…

— Его знают все европейские издатели. Они хотят выпустить по его рекомендации мою книжку.

— Значит, хорошо зарекомендовал себя у тех, кому это очень нужно. Плевать им на твои литературные таланты. Им подавай пасквили на Россию, и чем гнуснее, тем лучше…»

Наталья Моисеевна показывает Роману свои рассказы — острые, обличительные, вскрывающие истинное положение бывших советских граждан в Израиле.

«— Попробуй в таком виде предложить рассказ Винокурову. Открестится, как черт от ладана. Нет выпадов против России. А твоему Винокурову нужны потоки грязи из помойного ведра…

— Недавно Винокуров агитировал меня проехать по Европе и Америке.

— За чей счет?

— Он говорит, что его друзья оплатят все расходы и обещают хороший заработок.

— Интересно… Откуда такая щедрость? И что ты должна делать?

— Подготовить лекцию о несовершенстве советских законов…

— Так… так… Я думал, твой Винокуров просто лизоблюд, а оказывается, птичка-то покрупнее, точнее, поподонистее… С людьми вроде твоего Винокурова познакомился ох как близко. И крепко попал в их сети. А для тебя сети только расставляют. Они даже не удосужились сменить приманку, да у них на другую и ума не хватит — слава и деньги в обмен на гнусность, которую они сами сочиняют. Уж что-что, а замешивать помои и выливать их чужими руками они мастаки. Вот и закупают оптом и в розницу таких, как мы. Посадят на мель, а когда человек окончательно сломается, являются в роли добрых дядюшек. И деньги у них есть, и целые списки влиятельных знакомых… Совесть, правда, где-то порастеряли, да она им и не нужна. Им за то не платят, что совести нет…»

Вот таков он, «писатель» Винокуров. И судя по страницам его журнальчика, портрет выписан точно. Впрочем, журнальчик-то, говорят, прогорел. По последним сведениям, ревнитель «усиления сионистского сознания среди евреев СССР», как говорят в Израиле, «йерданул» в Америку и живет сейчас в Филадельфии. Как видно, за клевету на СССР там больше платят…

* * *

Буквально из небытия «всплыл» Гилель Бутман. В Израиле вышла его книга «Ленинград — Иерусалим с долгой пересадкой». Чтобы не интриговать читателя мнимой многозначительностью заголовка, поясню: «пересадка» в данном случае не литературный образ и не фигуральное выражение — слово это надо понимать в буквальном смысле. На «пути» из Ленинграда в Иерусалим Бутман провел ряд лет в заключений за участие в попытке группы националистов и уголовников летом 1970 года разбойным путем захватить в аэропорту «Смольное» самолет гражданской авиации для бегства за границу. Среди участников попытки угона эта операция получила кодовое название «Свадьба».

Судебный процесс по этому делу состоялся в Ленинграде в мае 1971 года, и ход его широко освещался в советской и зарубежной прессе. Все подсудимые, подчеркиваю — все, признали себя виновными как в попытке совершить этот бандитский акт, так и в предшествовавшей ему антисоветской деятельности. Мало того. На процессе была вскрыта причастность к этому не только израильских спецслужб, но и правительства этой страны. В соответствии с буквой и духом закона подсудимые понесли наказание, после отбытия которого некоторые из них, в том числе и Бутман, выехали в Израиль.

После первой русской революции, когда враги марксизма обрушили на большевистскую партию потоки лжи и клеветы, В. И. Ленин писал А. В. Луначарскому: «Надо бы собрать ряд таких статей и брошюр, осветить грубую ложь, поймать ее так, чтобы вывернуться было невозможно, пригвоздить и заклеймить именно как „черносотенную литературу“.

…Невеселая работа, вонючая, слов нет, — но ведь мы не белоручки, а газетчики, и оставлять „подлость и яд“ незаклейменными непозволительно для публицистов социал-демократии».

Книжка Бутмана — образчик именно такой черносотенной литературы. Она незамысловата по сюжету, начинается с момента ареста и завершается первым допросом. Несколько часов между этими событиями и составляют всю остальную «начинку», двести с лишним страниц, и все это, так сказать, ретроспективная «исповедь» националиста, злобного антисоветчика.

С местечковым позерством, ерничеством, перемежая текст пошлыми анекдотами, Бутман издевается над всем, что свято и дорого каждому советскому человеку, независимо от национальности: над нашей историей и современностью, над революцией и гражданской войной, над освоением Северного полюса, строительством Магнитки и Днепрогэса, над подвигом советского народа в Великой Отечественной войне.

В архивах гитлеровского рейха, захваченных в поверженном Берлине, обнаружены документы и среди них, например, рапорт командира одного из специальных фашистских отрядов, созданных для массового уничтожения еврейского населения. Этот гитлеровец, орудовавший на территории оккупированной Белоруссии, «жалуется», что он не смог выполнить приказ о ликвидации евреев, так как во многих «советских населенных пунктах большинство еврейского населения было заранее эвакуировано…» Об этом в тех невероятно тяжелых условиях, когда каждый вагон, каждый эшелон, каждая автомашина были остро необходимы для переброски войск, вооружения, позаботилось Советское правительство. Позаботилось, зная о злодейских планах гитлеровцев в отношении евреев. Эти факты приводились на Нюрнбергском процессе, но Бутман делает вид, что он их не знает.

Ни белорусские и украинские партизаны, которые не только били фашистов, но и спасали от уничтожения тысячи и тысячи евреев, ни советские патриоты, ни участники движения Сопротивления в оккупированных фашистами странах Европы, в том числе в Польше, которых гитлеровцы расстреливали и казнили за попытки спасти евреев — и об этом также говорилось на Нюрнбергском процессе, — по Бутману, не существовали. Судьбой еврейского населения оккупированных районов, обреченного фашистами на заклание, по Бутману, были обеспокоены лишь… сионисты (?!).

В 1956 году в Израиле состоялся сенсационный «процесс Кастнера и Гринвальда», который, как сообщала пресса, «потряс Израиль и привел к падению правительства». Суть его состояла в том, что бывший узник фашистского концлагеря в Венгрии М. Гринвальд опознал в высокопоставленном правительственном чиновнике Р. Кастнере того самого представителя так называемого сионистского «Комитета по спасению», который, как пишет израильская журналистка Ханна Арендт, пришел к соглашению с фашистским душегубом Эйхманом «нелегально отправить (в Палестину. — Б. К.) несколько тысяч евреев под защитой немецкой полиции взамен на то, чтобы Кастнер обеспечил „тишину и порядок“ в концлагерях, из которых сотни тысяч будут отправлены в Освенцим (в крематории. — Б. К.) — Спасенные в результате этого сговора состоятельные евреи и члены сионистской молодежной организации были, в понимании Эйхмана, лучшим биологическим материалом, так что доктор Кастнер, с его точки зрения, принес своих соплеменников (полмиллиона человек. — Б. К.) в жертву идее…»

Сам Эйхман в интервью журналу «Лайф» рассказал по этому поводу следующее:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.