Геополитические аспекты терроризма

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Геополитические аспекты терроризма

Геополитика исходит из видения конфликтной природы политической географии современного мира. Она рассматривает не столько противоречия между государствами, сколько противоречия между цивилизациями и, шире, между метацивилизациями, между типами цивилизаций. Поскольку геополитика постулирует существование двух полярных субъектов мировой политической истории (атлантизм и евразийство, Море и Сушу), геополитический анализ любой проблемы становится верным лишь в том случае, если рассматриваемая ситуация приводится к изначальному геополитическому дуализму. Говорить о геополитической подоплеке терроризма – значит говорить о тех случаях, когда террористическая деятельность используется в интересах одного из двух мировых полюсов против другого.

Геополитика утверждает, что приоритетной зоной столкновения интересов двух полюсов является береговая зона – римланд, простирающаяся по евразийскому материку с Западной Европы к Дальнему Востоку, захватывая все Средиземноморье, Центральную Азию и Индию. Здесь нагляднее всего дает о себе знать противоречие между геополитическими векторами. Эти территории, а также другие периферийные зоны мировой политики, такие как Африка или Латинская Америка, представляют собой полосу потенциальных конфликтов, так как по правилам геополитической игры и атлантизм, и евразийство стремятся усилить свои позиции – естественно, за счет ослабления позиций соперника. Не случайно именно эта географическая зона является ареной наиболее радикальных террористических действий.

В период холодной войны геополитический, по сути, террор был сопряжен с идеологическими формами – с противостоянием двух систем. После распада Варшавского договора и СССР идеологическое оформление было упразднено, но геополитическое содержание игры за контроль над береговой зоной сохранилось, на этот раз с серьезным перевесом атлантистского полюса. В связи с этим геополитические процессы и соответствующая им расстановка сил на данном этапе претерпевают важные качественные изменения. С одной стороны, продолжая логику атлантистской стратегии, США изолируют и оказывают давление на те политические образования, которые на предшествующем этапе входили в несущую конструкцию евразийской геополитики или могут быть потенциально интегрированы в евразийский блок на новом этапе. Одним из таких геополитических инструментов является исламский фундаментализм или исламизм (особенно ваххабизм), который был использован Западом для противодействия просоветским режимам в исламском мире или тем версиям политизированного ислама, которые, основываясь на традиционных мазхабах (юридических школах толкования) и шиизме, стремились отстоять определенную независимость как от Запада, так и от социалистического Востока. Таким образом, в основе радикальных версий современного исламизма лежит атлантический геополитический вектор. Следовательно, это направление терроризма является генетической производной атлантизма. К этой же категории относятся наиболее непримиримые террористические группы чеченских повстанцев или вчерашних афганских талибов. Из этого следует, что структура террористической сети исламизма неразрывно связана со спецслужбами Запада и является результатом развития геополитической логики в борьбе за контроль над римландом.

Однако резкое ослабление стратегических позиций восточного полюса, евразийства качественно изменило баланс сил в этой сфере. В частности, резко ослабли, а то и вообще рассеялись радикальные политические и террористические организации, которые ранее являлись инструментом геополитики Евразии. Так, с арены политической жизни сошел крайне левый сектор террора, ранее довольно влиятельный и опасный, особенно в странах Ближнего Востока, в Африке и Латинской Америке. Лишившись мощной структурной поддержки со стороны «внешнего легкого», структуры евразийского терроризма постепенно рассосались либо были законсервированы. Сохранение сети атлантического терроризма при распылении организаций с противоположными геополитическими целями привело к определенным изменениям. Можно сказать, что нацеленный на довольно масштабное противостояние с противоположным полюсом атлантистский террор, благодаря накопленной инерции и быстрой самоликвидации евразийского стратегического пространства, обратился против тех, кто его породил, оснастил и финансировал. Таким образом, произошла существенная мутация террора: в однополярном, пусть номинально, мире обнаружился симметричный ему фактор влияния, получивший название «международный терроризм» и новую функциональную нагрузку. Отныне этот термин стал приблизительно обозначать радикальные действия всех противников однополярного глобализма.

В то же время речь идет не о законченном факте, но о диалектическом процессе – несмотря на небывалое могущество атлантического полюса и небывалую слабость полюса евразийского, окончательного триумфа однополярности пока не произошло и возможность восстановления в новом масштабе сухопутного евразийского блока остается вероятной. А так как геополитическая теория утверждает, что определенный баланс в этом вопросе является исторической константой, то евразийские тенденции проявляются повсеместно – хотя бы как препятствие для глобализации. Однако автономизация терроризма и его выход в оппозицию своим организаторам не могут быть признаны абсолютными, так как определенный антиевразийский потенциал этого явления все же сохраняется. В конечном смысле «Аль-Каида», созданная ЦРУ, продолжает служить стратегическим интересам атлантизма, даже позиционируя себя как его непримиримого врага, – последствиями терактов 11 сентября в Америке стало закрепление американского военного присутствия в Центральной Азии и укрепление влияния в береговой зоне.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.