99

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

99

Несколько опор ЛЭП были изуродованы и сорваны с мест крепления. Ужасную картину представляли собой степные орлы и соколы, подвергшиеся световому облучению: обуглившееся с одного бока оперение и белые глаза. Птицы сидели на проводах телефонной связи и не пытались сдвинуться с места, когда мы к ним приближались. В одном месте мы увидели мертвого, сильно раздувшегося и опаленного до черноты поросенка — медики не успели его увезти. Такие вот страшные последствия оставило это изобретение, будучи примененным в ходе эксперимента. Невольно спрашиваешь себя: что же пережили жители Хиросимы? А на «Ш» все еще продолжалась бурная жизнь: множество военных, снующих туда-сюда, из окон гостиниц и казарм слышны громкие голоса и пение, но все было в пределах дозволенного. 31 августа 1949 года на «Ш» прибыло режимное начальство, и увеселительные мероприятия немедленно прекратились. Воцарилась тишина, народу будто поубавилось. Было приказано — все, что люди увидели и услышали, должны забыть навсегда. Нам была дана команда собирать и паковать все оборудование, кроме стульев, столов и шкафов, грузить в машины и посылать в Семипалатинск для отправки домой железнодорожным эшелоном. Руководители технологических групп было велено переехать на площадку «М», остановиться в гостинице и ждать дальнейших указаний. Мы полагали, что предстоит детальный разбор всего комплекса работ, и каждому придется доложить во всех деталях о проделанном. Однако ничего такого не произошло, и с 4 сентября группами на самолетах стали разъезжаться по домам. Я попал в первую партию, старшим в которой были А.П.Завенягин и Н.И.Павлов. Предстоял тяжелейший перелет с площадки «М» до Свердловска — это восемь часов болтанки. На следующий день после ночевки в Кольцовском аэропорту Свердловска — перелет без посадки до Москвы (аэропорт Люберцы). А еще через день — снова летим, уже до нашего, ставшего родным, атомграда. Так закончилась эпопея, длившаяся почти два с половиной года. Работа колоссального напряжения, начинавшаяся с нуля и на пустом месте, при полном отстутствии опыта и необходимых знаний, закончилась большим успехом. В нашей стране была создана первая атомная бомба с мощностью взрыва, эквивалентной 20 тыс. тонн ТНТ. Был положен конец атомной монополии США, снята угроза безответного атомного нападения на нашу страну, еще толком не залечившую тяжелые раны, нанесенные фашистской агрессией. А что все мы, участники разработки атомной бомбы, приобрели в научном плане? Основательно расширись наши познания в области ударной сжимаемости материалов, в области природы детонационных волн в конденсированных ВВ. Были разработаны и успешно применены на практике новейшие методы исследования быстропротекающих процессов, происходящих в детонационных и ударных волнах. Была разработана уникальная аппаратура, не имевшая до сих пор аналогов в нашей стране. Все изучаемые процессы получили соответствующее физико-математическое описание. Далеко продвинулись мы в области познания физических характеристик делящихся материалов плутония и урана и других веществ. Вместе с разработкой заряда, с завоеванием перечисленных научных и технических достижений создавался и сплачивался большой коллектив теоретиков и экспериментаторов в области газовой динамики и физики, разработчиков систем и приборов автоматического управления процессами, конструкторов, технологов и производственников. К такому выводу приходишь, оглядываясь на пройденный в течение тех 2 лет путь. К середине сентября 1949 года весь личный состав экспедиции вернулся на рабочие места. В узких кругах сослуживцев ее участники делились впечатлениями об увиденном и услышанном на полигоне, но разговоры шли также и о работе здесь на месте, в лабораториях. Все руководство нашего института находилось в Москве и не подавало о себе никаких вестей. В лабораториях установилось затишье, не было заметно того подъема, с которым жили на протяжении двух лет все, от лаборанта до научного руководителя. Никто не мог объяснить причины наступившего затишья: то ли вынужденная остановка после длительного галопа, чтобы перевести дух, то ли ожидание чего-то сверхъестественного. Все произошло как бы само собой. Люди чего-то ждали. Такое состояние продолжалось и до Октябрьских праздников, и после них. Мы у себя в лаборатории, не торопясь, анализировали результаты полигонных работ с зарядом и системой управления подрывом, и думали, что вряд ли проведенное только что первое испытание будет последним. Ведь еще до отправки на полигон первого ядерного заряда уже для многих было очевидным, что его можно значительно усилить и при этом весьма ощутимо сократить габариты и вес. Но в то время всякие предложения по улучшению конструкции отвергались руководством, памятующем о том, что лучшее — враг хорошего. И действительно, улучшение не имеет предела, а время на то, чтобы дать армии атомную бомбу, было ограничено. Тем не менее, каждый из нас верил в неизбежность работ по ее совершенствованию. Но пока «добро» на это не выдавалось. А исподволь в каждой лаборатории велись кое-какие исследования, и уже намечались обнадеживающие результаты. Мы разрабатывали предложения по усовершенствованию аппаратурных комплексов и методик исследований, полагая, что в недалеком будущем это пригодится. Кроме того, испытания-то были проведены не бомбы, а только ядерного заряда, применение которого по назначению в то время представлялось возможным только в составе авиабомбы и ее носителя-самолета. Значит, должно быть проведено полигонное испытание полной системы: ядерный заряд, авиабомба, самолет-носитель — и к этому надо готовиться. После тихо прошедших Октябрьских праздников начало появляться институтское начальство, но это каких-либо изменений в спокойное течение жизни лабораторий не внесло. Как-то в середине ноября, проводя очередной эксперимент на площадке № 3, я получил по телефону указание от секретаря — срочно явиться в кабинет директора П.М.Зернова; с какой целью — мне не объяснили. Я ответил, что немедленно приехать не могу, т. к. проводится взрывной эксперимент, да и транспорта у меня нет. Каково же было мое недоумение и волнение, когда через 15 минут после телефонного разговора на площадку приехал на автомашине П.М.Зернова его адъютант и потребовал незамедлительно садиться в автомобиль, т. к. меня давно ждут. На вопрос, почему такая спешка и по какой надобности, адъютант ответил, что ничего не знает, ему велено лишь незамедлительно доставить меня на место. На протяжении всего пути от площадки до административного корпуса у меня из головы не выходила мысль: где и когда я допустил промах в работе, что же такого я мог незаметно для себя натворить, из-за чего придется сейчас неожиданно объяснять. Так ничего путного за всю дорогу придумать и не удалось. Поднявшись на второй этаж, я пришел в еще большее недоумение: в коридоре и приемной сидело множество моих сослуживцев, причем, как мне показалось, вид у них был растерянный. На ходу я спросил у В.К.Боболева: "Зачем вызывали?". Не изменив лица, он ответил: "Иди, там узнаешь!". Адъютант без разговоров открыл дверь в кабинет к П.М.Зернову и подтолкнул меня — проходи. Когда за мной закрылась дверь, я окинул взглядом кабинет — в нем, кроме П.М.Зернова, находились К.И.Щёлкин и начальник политотдела Н.И.Разоренов. У всех троих веселые улыбки на лицах. Значит — сразу мелькнула мысль — вызвали не для экзекуции. Это уже легче. Все трое по очереди подошли ко мне, поздоровались за руку и Павел Михайлович спросил, как я доехал. Я поблагодарил за заботу и стоял в растерянности, не понимая причины вызова. Затем Павел Михайлович спросил: — Знаешь, зачем тебя пригласили? Я ответил, что не имею понятия.