ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Он проснулся от яркого солнца, слепящего сквозь незакрытые шторы. За окнами мягко рокотало. Он вдруг разом припомнил ужасный вчерашний день, фантасмагорию встреч, кружение по огненным лабиринтам. Воспоминания были столь гнетущими, что он снова спрятался в сон, надеясь в сновидениях обрести утраченную, благодатную жизнь. Второй раз он был разбужен телефонным звонком. Не поднимался, не брал трубку, позволяя звуку разлетаться по комнатам огромной квартиры, отражаться от дорогой мебели, красивых стен, лепного потолка. Полетав по комнатам, звонок умолк. Он принял ванную, окунувшись в ее фарфоровую глубину с теплой зеленоватой водой, куда выдавил содержимое флакончика с заморским шампунем. Лежал в белой пене, глядя на свое мокрое колено, на слипшиеся в перламутровых пузырях волоски. Раздумывал над случившимися с ним переменами, не находя им объяснения. Стоял перед зеркалом, разглядывая свое похудевшее лицо, обрамленное золотой бородкой, синие встревоженные глаза, высокий лоб с пушистыми бровями — подарки безвестных отца и матери, которые незримо и неотступно ему сопутствовали. Набросив белый пышный халат, вышел в столовую, где чьей-то заботливой рукой уже был приготовлен завтрак — омлет с ветчиной, гренки, нарезанный сыр, стакан с апельсиновым соком. Из стеклянного, еще горячего кофейника налил себе кофе и позавтракал. Достал из гардероба свежую рубашку, новый элегантный костюм, оказавшийся ему впору, и не без удовольствия, поворачиваясь перед зеркалом, надел на себя. Из коллекции галстуков выбрал шелковый, с черно-золотыми полосами, напоминавшими цвета имперского флага. Будто предчувствовал появление визитера и продолжение злоключений. Действительно, в дверь позвонили. Пошел открывать, ожесточенный и недоверчивый, ожидая встречу с опасными и вероломными посетителями.

На пороге стоял высокий господин с холеными пышными усами, которые топорщились от добродушной улыбки. Глаза, умные, проницательные, зорко осмотрели Алексея, и было видно, что ему понравился костюм и галстук, он остался доволен лицом Алексей, его лбом, бровями, бородкой. Сам же он был одет в легкий плащ, под которым виднелся изысканный серый пиджак, рубаха с полурасстегнутым воротом, артистический галстук с толстым небрежным узлом. Он был похож на чеховского героя из фильма известного режиссера Басманова, которого играл сам Басманов. С великим изумлением Алексей вдруг понял, что на пороге стоял сам Басманов. Его плутоватые, веселые глаза, известные по кинофестивалям, рассматривали Алексея. Его пушистые, узнаваемые усы топорщила еще не произнесенная дружески-насмешливая фраза.

— Позвольте, сударь, переступить порог. Извините, что без предупреждения. Но счел необходимым засвидетельствовать вам мое почтение, — Басманов уже был в прихожей, кинул на вешалку плащ и как-то незаметно и естественно переместился в гостиную. Уселся удобно в кресло, закинув ногу на ногу, — везде он был свой, везде ему было уютно, везде были рады его появлению. — Видите ли, мои влиятельные друзья сообщили мне о вашем появлении в Москве. Являясь убежденным монархистом, не мог лишить себя чести представиться вам. Поверьте, мы, Басмановы, всегда служили династиям. Сначала Рюриковичам, будучи стряпчими, постельничими и сокольничими. А затем и Романовым, будучи если и не вельможами, то видными деятелями губернского дворянства.

— Это я читал…. Вы где-то писали об этом…. Постельничий у Ивана Грозного…. Но, видите ли, здесь вышло недоразумение…. Не знаю, как объяснить… — Алексей смущался, не находил слов, догадываясь о природе визита, пугаясь упоминания о влиятельных друзьях.

— Конечно, многие нас упрекают, меня и моего отца. Что, дескать, служили большевикам, отец был приближенным Сталина, а я снимал картины о чекистах и революционерах. Но, уверяю вас, в душе мы всегда оставались монархистами. Тайно сберегали светоч, чтобы, как говорится, свеча не погасла. В самые страшные годы отец хранил в гардеробе, под кипами одежды, портрет Государя Императора. А у меня в коллекции марок присутствовала серия, выпущенная к трехсотлетию дома Романовых. Вся блистательная плеяда русских царей. Конечно, есть доля вины. Я искупаю ее. Все мои последние фильмы пронизаны любовью к Российской Империи, к русским Государям. — Басманов говорил доверительно, оправдывался, будто его вина была именно перед ним, Алексеем, и он искал у него прощения.

— Но, поверьте, я оказался здесь совершенно случайно… То есть почти насильно… Какая-то ошибка… Какое-то недоразумение… — Алексею было неловко, он робел перед именитым режиссером, мучился нелепостью своего положения.

— Я вас понимаю. Вы долго хранили тайну, и теперь она вдруг открылась. Но вы должны знать, дорогой Алексей Федорович, что сегодня в России открыть эту тайну не опасно, а, напротив, весьма своевременно. Есть множество людей, причем в высших кругах, и среди военных, среди политиков, среди иерархии церкви, которые вас поддержат. Придут к вам, как верноподданные. Сегодня монархические идеалы, благодаря тем, кто их сберегал в страшные годы большевизма, эти идеалы востребованы. Вы можете на меня рассчитывать, я познакомлю вас с людьми, для которых вы станете путеводной звездой.

— Но право же, я не тот, за кого вы меня принимаете…. Это досадное недоразумение… Я был бы вам крайне признателен, если бы вы помогли рассеять это недоразумение.

— Ничего, ничего, не робейте. Я пришел пригласить вас в одно благородное собрание. Сегодня в «Фонде культуры» собирается кружок монархистов. Далеко не весь цвет, разумеется. Профессора истории, потомки именитых родов. Будет прослушана лекция на тему: « Монархический проект» — вчера, сегодня, завтра». И главное, наш известнейший художник Андрей Андреевич Нащокин, тоже, как видите, с генеалогическим древом, представляет свою новую картину: «Великий князь Николай Александрович н поездке по Дальнему Востоку». Поверьте, вам будет интересно. Я вам представлю цвет монархистов. Они будут польщены.

— Вы не хотите меня выслушать…. Вы тоже верите в эту легенду, — в изнеможении произнес Алексей.

— Дорогой Алексей Федорович, — шумно перебил его Басманов, — я счастлив, что смог предстать перед вами. В моем лице вы найдете не просто друга, но и подданного. Если у вас возникнут затруднения, материальные или житейские, финансовые или политические, знайте, что я всегда рядом. Все мое влияние, связи, в конце концов, состояние — в вашем распоряжении. Мы все виноваты перед династией. Не сумели ее защитить, участвовали прямо или косвенно, в грехе цареубийства. Теперь мы отмаливаем этот грех. Я приношу к вашим стопам мое покаяние, мою готовность служить вам. В любое время дня и ночи обращайтесь ко мне за поддержкой. Верьте мне, Ваше Высочество! — Басманов поднялся, поискал в углах икону, не нашел. Истово перекрестился на крестовидную раму, за которой гуманно и солнечно пламенел московский день, переливался всеми звуками и цветами огромный город, суля Алексею опасный и волнующий опыт.

— Ну что ж, Алексей Федорович, карета подана! — шутливо поклонился Басманов, ласково и любовно оглядывая его бледно-голубыми, чуть навыкат, глазами. — Господа монархисты ждут вас

Они подкатили к старинному особняку на бульваре. Поднялись по широкой, стертой бесчисленными стопами лестнице. Оказались в просторном зале под расписным плафоном с изображением эллинских богинь, колесниц, купидонов. В одной половине зала были расставлены удобные кресла, еще пустые, предполагавшие какое-то заседание. Среди кресел стоял изящный старинный столик, по-видимому, председательское место.

В другой половине зала не слишком многочисленная публика медленно кружила по паркету, собиралась в группы, которые существовали некоторое время, распадались и вновь собирались, уже в другом составе. Публика, как показалось Алексею, делилась на две, не похожие одна на другую породы. Одна была представлена экзотическими старцами, бородачами профессорского, кафедрального вида, в помятых, плохо сидящих костюмах. У иных длина бород была такова, словно они не стригли волосы с самого конца девятнадцатого столетия. Другие были молоды, современны, в элегантных костюмах и модных галстуках — держались чуть поодаль от архаичных профессоров. Среди тех и других были женщины, казак-генерал в ладно сшитом мундире, усыпанный «Георгиями» Бог весть с каких победных войн и баталий, священник в облачении. На пиджаках у многих красовались значки, золоченые двуглавые орлы, гербы с древней дворянской геральдикой. У молодого человека с утонченным болезненно-красивым лицом был в петлице эмалевый портрет последнего Государя, усыпанный крохотными бриллиантами. Среди гостей расхаживали официанты с подносами, на которых золотились бокалы шампанского. Многие уже обзавелись бокалами и беседовали, поднося к губам игривый напиток.

Басманов, принятый, как свой, водил по залу Алексея, представляя его то тем, то другим:

— Прошу любить и жаловать, Алексей Федорович Горшков, — при этом выпукло-синие глаза режиссера заговорщески и плутовато подмигивали. Те, кому он представлял Алексея, называли свои имена и фамилии, звучавшие, как эхо исторических хроник. Беклемишев, Нарышкин, Голицын,Трубецкой. Внимательно всматривались в Алексея, желая понять, чем таким особенным отмечен этот молодой человек, если он заслужил внимание именитого режиссера. Не понимали, вежливо улыбались и тут же о нем забывали.

— Пусть они не догадываются о вашей тайне, — усмехался Басманов, у которого, видимо, уже существовал режиссерский план, неведомый Алексею. Басманов ненадолго оставил своего подопечного и ушел, высокий, вальяжный, пожимая на ходу протянутые ему ладони, отпуская остроумные шутки.

Алексей, смущенный, не имея знакомых, переходил от одной группы к другой, вслушиваясь в малопонятные речи.

— Господа, мне кажется, страшней всего наши распри. Эти распри погубили монархию в семнадцатом году, погубят монархическое дело и теперь,— пылко изъяснялся краснощекий молодой человек с золотистым знаком, на котором поверх короны было начертано: «За Веру, Царя и Отечество». — Давайте совершим хотя бы одно, несомненно, важное дело. Привезем наследника в Россию, купим ему здесь квартиру, поможем устроиться на работу. Ведь должен же он где-то работать, чем-то зарабатывать на хлеб. Я был у Марии Владимировны в Мадриде — самая обычная квартира. Великий князь Георгий служит менеджером в компании. Давайте найдем в Москве олигарха, который поможет наследнику российского престола найти квартиру и работу.

— Наши московские олигархи в кипах ходят. Едва ли они станут помогать будущему православному монарху, — отвечал немолодой, едкого вида, с горчичным лицом мужчина, пощипывая себя за редкие колючие усики.— Впрочем, если Георгий наденет кипу, могут и помочь… — Он засмеялся, обнажив прокуренные желтые зубы.

— Какая дичь, какая бестактность! — возмущался розовощекий. — Вы повсюду видите жидовские корни. Исследуйте родословную. Ни капли еврейской крови! Грузинские князья Багратиони-Мухранские.

— Менахем-Бегенские, — язвил желтолицый, дергая костлявым плечом, отчего в его петлице вздрагивал серебряный двуглавый орел.

— Господа, мне тяжело все это слушать, — благодушного вида толстяк, поднося к губам бокал с шампанским, отходил от них с расстроенным лицом.

В другой живописной группе Алексей подслушал разговор, столь же мало ему понятный.

— Царство Небесное Вячеславу Михайловичу Клыкову, гениальный был человек. Его памятник Государю Императору дважды взрывали нынешние цареубийцы. Но все-таки я не могу до конца согласиться с его деятельностью по избранию царя «из народа своего», как он любил говорить. Слишком много гордыни. Ведь не зря был слух, что он себя самого выдвигал в цари. Хотел собрать поместный собор, чтобы его всенародно, как Михаила Романова, нарекли царем, — плотный, средних лет господин в костюме-тройке, похожий на провинциального чиновника, укоризненно качал головой, не одобряя замысел, казавшийся ему сомнительным.— Гордыня одолела Вячеслава Михайловича, хотя, конечно, гениальный был человек.

— Как можно избирать, если нет таинства крови! Династия держится на таинстве крови. Если нет таинства, то сами изберем, сами и свергнем. Так было с Годуновым, так было с Шуйским. Нельзя выбирать, хоть и гениального, — кипятился белокурый, с нежным лицом юноша, в ком трагическая судьба поколений не истребила аристократическую породу. — Царь дается от Бога, и на Божественном промысле утверждается династия.

— Но коль скоро династия оборвана, — возражал ему сухенький, похожий на козлика старичок, с длинной бородкой и торчащими седыми вихрами.— Значит, вовеки не быть царю? Я слышал, что были намерения провозгласить императором внука маршала Жукова, Георгия. Да тому масоны пригрозили убийством, пришлось отступить. Была молва, что и Сталин хотел венчаться на царство тайным обрядом.

— Ну, уж увольте. Самозванцев на Руси всегда было хоть отбавляй. От них были одни только беды. Да и оканчивали они, кто на плахе, кто на дыбе, — это говорил могучего сложения мужчина с лысым черепом и холеными бакенбардами, напоминавший царя Александра Первого. На отвороте его пиджака красовался родовой герб с барсом, щитом и стрелами… — Давайте искать подлинную династическую ветвь. Корневище династии может залегать очень глубоко, — он многозначительно замолчал, и можно было подумать, что, говоря о подлинном, глубоко залегавшем корневище, он подразумевал себя самого.

Алексей, услышав о самозванце, отошел, словно его обожгли.

Третья, сошедшаяся группа, где каждый держал золотистый бокал, чем-то напоминала заговорщиков, — водили по сторонам настороженными глазами, приближали говорящие рты чуть ли не к уху слушателя.

— Я, господа, считаю, что мы чрезвычайно близки к моменту восстановления монархии. Нынешний режим, который является продолжением большевистского строя, окончательно обанкротился. Вор на воре, бандит на бандите. Я слышал, господа, что Запад готов объявить Россию «криминальным государством», новой «империей зла», а здесь не помогут никакие «духовные лидеры». Единственно, что может спасти этих Лампадниковых и Долголетовых, так это провозглашение монархии. Только монарх восстановит образ России, как легитимного государства, — сказав это, господин с офицерской выправкой тотчас же отвернулся от своих товарищей. Увидел проходившую мимо бледную даму в бриллиантовом колье, щелкнул каблуками, изогнулся в почтительном поклоне.

Алексей заметил, как в зале появился телеоператор с камерой и ассистент, переносивший штатив. Оператор направлял камеру на гостей, на плафон, водил по стенам, по пустым креслам, снимая предварительные, необязательные планы. Им сопутствовала молодая женщина, указывала оператору объекты для съемки, поводя рукой по сторонам. Алексей отметил ее красивое, бледное, чем-то опечаленное или даже огорченное лицо. Под большими зелеными глазами лежали темные тени. Брови, золотистые, яркие, были приподняты, словно она минуту назад была чем-то испугана. Волосы, светлые и гладкие, были зачесаны на прямой пробор, собраны на затылке, скреплены гребнем. Этот прямой пробор, открытый лоб и белая шея с ниткой зеленых изумрудов тронули Алексея своей благородной сдержанностью. Шелковое платье было темно-зеленое, с малахитовыми переливами, и этот глубокий зеленый тон, смешанная волна серебра и зелени, всегда волновали Алексея. Она в очередной раз повела рукой, он отметил ее тонкие пальцы и хрупкое бледное запястье. Когда она сделала несколько шагов вслед за камерой, он залюбовался ее длинными ногами и узкими щиколотками, которые упруго напрягались, словно она чувствовала себя неустойчивой на высоких каблуках.

Телевизионная группа переместилась в дальний конец зала, и он на минуту потерял женщину из вида. А когда снова увидел, ему показалось, что она смотрит издалека прямо на него. Этот взгляд, удаленное, чуть затуманенное лицо, обнаженная ярко-белая шея, высокая грудь под малахитовым платьем — все это породило вдруг странную вибрацию света, взволновало воздух, словно он вдруг расплавился, по нему побежала волна. Достигла Алексея и беззвучно ударила, разбиваясь о лицо. Он задохнулся, как если бы и впрямь был накрыт волной. Волна прокатилась над ним, он опять смог дышать и, вынырнув, почувствовал, что глаза его стали зорче, краски на плафоне стали свежее и ярче, люди вокруг казались помещенными в легчайшие радужные оболочки, словно их запаяли в хрустальное стекло. Это странное состояние длилось мгновение. Женщина исчезла, заслоненная говорливой публикой, а он стоял, чувствуя, что это уже случалось когда-то — не с ним, из иной, не его жизни. То же волнение, мимолетное ощущение счастья, и разочарование, быстротечность пленительной, необъяснимой секунды.

— Вот вы где, дорогой Алексей Федорович! — раздался бравый голос Басманова. — Позвольте, я вас представлю!

Алексей оглянулся. Рядом с Басмановым, ниже его ростом, с благородной седой гривой и слегка одутловатым усталым лицом стоял человек, показавшийся ему знакомым. — Любезный, Андрей Андреевич, позволь тебе представить Алексея Федоровича Горшкова, который согласился провести сегодняшний день в нашем обществе! … А это, дорогой Алексей Федорович, наш неповторимый и непревзойденный художник Андрей Андреевич Нащокин, любите и жалуйте. — Басманов отошел на шаг, любуясь обоими, словно их знакомство доставляло ему неподдельное наслаждение.

Ну, конечно же, Алексей знал это лицо, с благородной усталостью, проницательными, печальными, настрадавшимися глазами и узким, презрительно сжатым ртом. Его мягкий подбородок утонул в артистическом банте. Нащокин был похож на камергера, который забыл надеть алую ленту и оставил в шкафу шитый золотом придворный мундир. Альбом с его живописью хранился в тобольской библиотеке, и Алексей не раз перелистывал мелованные страницы с репродукциями великолепных картин — мистерии русской истории, апокалипсические зрелища русской революции, портреты русских философов, воинов и пророков. Теперь знаменитый художник пожимал ему руку и внимательно, остро оглядывал его золотую бородку, высокий лоб, овал лица, всматривался в глаза, точно сравнивал его с каким-то неведомым образцом. Было нетрудно догадаться, что Басманов успел обсудить с художником его, Алексея, родословную, и от этого было неловко. Алексей собирался, было, отойти, но в это время к ним приблизился оператор с камерой и женщина в зеленом платье. Что-то негромко приказала оператору, и тот стал снимать всех троих, переводя объектив с огорченного лица Алексея на пышный бант Нащокина, на шевелящиеся усы Басманова. Басманов поманил пальцем официанта, разносившего шампанское. Когда тот подошел, снял с подноса бокалы, передал Нащокину и Алексею.

— Сударыня, присоединяйтесь к нам, — с развязностью светского волокиты обратился он к женщине. Та чуть смутилась, но подошла, приняла из рук Басманова бокал.

— А ну, голубчик, увековечь этот исторический момент, — приказал оператору Басманов, — Быть может, за этот кадр ты получишь премию «Тэффи».

Они чокнулись вчетвером. Алексей, глядя в близкие зеленые глаза женщины, сладостно услышал звон их соприкоснувшихся бокалов. Она пила, улыбалась, ее брови над краем бокала изогнулись, глаза смотрели, не мигая.

— Ну, что ж, Андрей Андреевич, начинай показ своей картины.

Басманов захлопал в ладони, привлекая внимание гостей. Приказал всем рассаживаться. Усадил Алексея в первом ряду, приглашая Нащокина сказать вступительное слово.

— Господа, — начал Нащокин с легким поклоном. — Вы знаете, что я убежденный монархист, пронес мои идеалы сквозь советский ад, и нигде, никогда не изменил белому знамени. Нас малая горстка в современной России, тех, кто не поклонился Мамоне, не стал слугою Ваала, не осквернил себя гонениями на великую идею, на незабвенную память о Государе Императоре, перед которым Россия бесконечно виновата. Тогда, в черные дни семнадцатого года, когда закатывалась золотая звезда русской монархии и восходила бриллиантовая звезда Царя Великомученика, мало было тех, кто кинулся защищать престол. Царь, всеми преданный и оставленный, даже церковью, почти в одиночестве, окруженный любимой семьей, взошел на Голгофу. Тем неустаннее должны быть труды в искупление нашей общерусской вины. Вы знаете, все мое творчество я посвятил Великой России, стараясь показать моим современникам образ святой, великой, благородной державы, которую еще не источили черви масонства, не исклевали вороны мирового заговора. Предлагаемая вам картина называется: «Великий Князь Николай Александрович посещает Дальний Восток».

В то время как он говорил, служители внесли в зал деревянный штатив и установили на нем картину большого размера, с наброшенным холщовым покрывалом.

— Вы увидите молодого цесаревича в расцвете духовных и физических сил, среди своего народа, готового присягнуть ему на верность. Ничто не предвещает будущих бурь, ничто не пророчит время войн и революций. Только над тайгой, над засохшими вершинами, летит черный ворон, словно несет недобрую весть, — с этими словами Нащокин подошел к штативу, сдернул покрывало, и во всем великолепии, обрамленная золотой рамой, открылась картина.

В бесконечную даль, в волнистую синеву тайги уходит колея Транссибирской магистрали с далеким дымком промчавшегося паровоза. На насыпи, выйдя из литерного, украшенного двуглавым орлом вагона, стоит Великий Князь Николай, молодой, статный, в кавалергардском мундире, отороченном собольим мехом. Спокойное, приветливое лицо, властная осанка, взгляд, устремленный в бескрайние просторы державы, где предчувствуется Тихий океан. Его окружает свита — офицеры, чиновники, советники — опора трона, соратники будущего Государя. К насыпи пришел народ приветствовать дорогого гостя. Строители Транссибирской — молотобойцы, геодезисты, инженеры, показывают Николая карту будущих городов, рудников и заводов. Переселенцы из Центральной России — крестьянская семья, многолюдная, дружная. Хозяйка с поклоном подносит цесаревичу хлеб с солью. Охотники, явившиеся из тайги, увешены добытыми соболями, белками и куницами. Туземец-шаман в одеждах из шкур, с колдовским бубном. Казаки в мундирах с красными лампасами, мужественные усачи. Священник в золоченой ризе держит икону Николая Чудотворца. В картине много воздуха, света, таинственной лазури, нежной, разлитой в просторах синевы. И только в стороне, над высохшими деревами, где легла тревожная тень, летит одинокий ворон, предвестник несчастья.

Зрители встретили картину аплодисментами, поздравляли художника. Нащокин сдержанно принимал поздравления. Алексей всматривался в картину, в лица персонажей, в облик Николая, испытывая болезненное недоумение, мучительное прозрение, — картина была нарисована так, что в ней было запечатлено не только благодатное время той давнишней поездки, но и другие, последующие времена, где каждому из нарисованных персонажей была уготована трагическая судьба.

Сын крестьянина, красивый парень, в косоворотке с узорной вышивкой, будет призван в армию и погибнет под Порт-Артуром от японской шрапнели. Молодой геодезист в форме железнодорожника с золочеными пуговицами примет участие в революции пятого года, выйдет на баррикаду с красным знаменем и будет забит казачьими нагайками до полусмерти. Офицер свиты с лихими гусарскими усиками падет на Германской, в Пинских болотах, подняв в атаку поредевшую цепь гвардейцев. Вкрадчивый чиновник с папкой документов, стоящий за спиной Николая, войдет в масонскую ложу и станет передавать Временному правительству секретные сведения о царе. Казак с карабином через плечо вступит в отряд барона Унгерна и, отбиваясь от наседающих красных частей, скроется в Маньчжурии и умрет под Харбином. Охотник, смешанный пушниной, возглавит «красный» партизанский отряд и прославится зверскими расстрелами «белых» офицеров. Шаман станет проводником «красного» отряда, наведет красноармейцев на бивак утомленных «белых» и станет спокойно смотреть, как тех рубят шашками. Сам Николай, постаревший, с сединой в бороде, с залысинами на выпуклом лбу, будет пилить бревно вместе с сыном в Тобольской ссылке, а потом, умирая от пуль, видеть кричащее, окровавленное лицо цесаревича. Все это страшное будущее уже присутствовало в картине, таилось в черной летящей птице, воздействовало на зрителя ошеломляющим образом.

— А теперь, господа, — руководил собранием Басманов в своей развязно-дружелюбной манере, — приступим к обсуждению книги нашего замечательного профессора, чьи знания соизмеримы с эрудицией исследователя русской монархии Льва Тихомирова,— обсудим книгу «Помазанник», которую написал уважаемый Антон Леопольдович Космач. Обсуждение, я полагаю, проведем в форме вопросов и ответов. Прошу, займите столик, Антон Леопольдович.

На это приглашение откликнулся господин фантастического вида. У него было изможденное, почернелое от недугов и духовных терзаний лицо с огромными глазами, в которых трепетало черно-фиолетовое негасимое пламя. Над глазами дыбом стояли спутанные брови, напоминавшие разворошенные птичьи гнезда. Нечесаные волосы спадали до плеч косматой гривой, посыпая мятый пиджак обильной, как пепел, перхотью. Но главной примечательностью была борода — косая, клочьями растущая из разных частей лица, сходящаяся в длинный, узкий, до пояса клин, имевший на конце всего несколько волосинок. Он нес эту бороду, как Черномор, величественно и священно. Казалось, в бороде, не знавшей бритвы и гребня, кроется колдовская мощь человека, его бессмертие, способность перемещаться по воздуху, принадлежность к сказочным персонажам русского фольклора. Имя «Космач» как нельзя лучше соответствовало его облику, и было скорее не именем, а наименованием языческого существа, обитающего в чащобах, лесных болотах, в сплетениях древесных крон.

Профессор занял место за столиком. Сцепил костлявые желтые пальцы. Стал яростно водить глазами, словно готовился сжечь ими всякого, дерзнувшего задать вопрос.

— Уважаемый и любимый Антон Леопольдович, — умная, похожая на библиотекаря старушка в крупных очках и девической блузке, какие носили слушательницы Бестужевских курсов, рискнула первая обратиться с вопросом, формулируя его так, чтобы показаться достойной ума и эрудиции профессора. — Все-таки как вам видится судьба «монархического проекта» в современной России?

Профессор грозно плеснул из глаз чернильное пламя, испепеляя дерзкую слушательницу. Болезненно и громко откашлялся:

— Гм, да, так сказать, рассуждение… Должен вам заметить, сударыня, что понятия «проект» и «монархия» не совместимы. Проектируют дом, машину, табуретку или, в конце концов, заговор или общественное мероприятие. Русская монархия — не дело рук человеческих, не продукт ума, а божественная данность, которая никуда не исчезала, а пребывает в современной России, как она пребывала сто лет назад. Рискну привести слова из апокрифического евангелия от Фомы, разумеется, не для того, чтобы вы уверовали в апокриф, а исключительно из-за яркости образа. «Царство Божие находится вокруг нас, но мы его не видим». Так вот, сударыня, монархия по сей день существует в России, но мы ее не видим…. Гм, да, не более того.

Космач произнес это сердито, почти гневно. Но Алексею казалось, что гневной интонацией профессор скрывает свое нездоровье, его раздражение направлено против себя самого, и страшный облик ученого не может никого обмануть. Он добрый, смертельно усталый, всю жизнь посвятивший любимой идее, спасая ее от поругания, отпугивая от нее недоброжелателей своей колдовской, лесной внешностью.

— Господин профессор,— едкий господин с крашеными хной волосами, в бархатном пиджаке, на котором красовался значок с фамильной геральдикой, был готов полемизировать с прославленным авторитетом, не желая уступать ему в учености. — Мне кажется, вы недостаточно четко обосновали мысль, почему православная монархия не совместима с Конституцией. Если вы правы, то восстановление монархии в настоящих русских условиях потребует от нас полной отмены конституционного строя. Но возможно ли это?

—            Гм, да… — Космач одарил дерзкого полемиста таким огнедышащим взглядом, что, казалось, его крашеные, с медным оттенком волосы вот-вот задымятся и истлеют прямо на голове. — Если бы вы, господин Провоторов, удосужились с большим вниманием прочитать соответствующую главу, вы бы уразумели в ней сказанное. Православный Государь не несет юридической, конституционной ответственности перед народом, поэтому не может быть свода законов, устанавливающих такую ответственность. Однако Государь несет нравственную ответственность перед Богом, что включает в себя его ответственность перед верноподданным народом. Ответственность же перед Богом закрепляется не Конституцией, а чином венчания на царство, — Космач выдыхал из се6я огонь, который сжигал его легкие, и казалось, вокруг него, на стол, на бороду, на костистые пальцы, сыплется горячая сухая окалина. — Православный Государь не является просто Правителем, он является образом, которому поклоняется верноподданный народ. Преподобный Максим Грек, не только дивный богописец, но и несравненный богослов, утверждал, что православный царь есть образ Самого Царя Небесного. Он — икона, через которую мы восходим к Первообразу, то есть, ко второй ипостаси Пресвятой Троицы — Господа нашего Иисуса Христа. Мистические энергии первообраза транслируются в земную, государственную жизнь через образ. То есть, чрез Царя. В этом онтологический смысл царской власти. — Он сделал глубокий, захлебывающийся вздох, от которого в груди его жарко закраснел невидимый уголь, причиняя ему страдание. — Но и это не все. Монархия не является правлением одного человека. Правит династия. В династии осуществляется преемство от отца к сыну, передается из поколения и поколение один и тот же образ. Отсюда понятие царской крови, которая является священной. Проливающий царскую кровь, совершает святотатство, и очень часто это святотатство принимает характер ритуальной жертвы. Не случайно происхождение всех сакральных легитимных династий связано с некоей тайной. Их происхождение всегда окутано тайной. Это говорит о том, что цари ниспосланы на землю из иного мира. Недаром, историки по сей день гадают, откуда взялся Рюрик. Призвание Рюрика безусловно связано с тайной, которую мы тщимся разгадать. И это касается абсолютно всех наших царей…. Гм, да.

Профессор боролся с недугом, из последних сил удерживаясь на стуле. Иногда он хватал свою бороду, будто черпал из нее целящую силу. Он был похож на мученика, стоящего у рва, или на столпника, торчащего из своего аскетического гнезда. Алексей, не понимая его рассуждений, сочувствовал ему всей душой.

— Династия Романовых — это тоже, по-вашему, тайна? — запальчиво воскликнул розовощекий монархист с буйными молодыми вихрами, словно повторявшими завихрения его юношеских переживаний и мыслей. — По-моему, с происхождением Романовых все достаточно ясно.

Следовало ожидать гневного всплеска профессора на этот неучтивый возглас. Но болезненное лицо схимника посветлело, и глаза излили на юношу свет отцовской любви и нежности.

— С Романовыми, дорогой Арсений, все гораздо сложнее, нежели это изложено в хрестоматиях. Династия Романовых, мой молодой друг, происходит от прусско-литовских царей — жрецов. По отношению к Рюриковичам они выступали в качестве второго, вспомогательного дома, который в чрезвычайных обстоятельствах должен был заменить первый дом. Не случайно братом Андрея Кобылы, Рюриковича, был предок Романовых Федор Кошка. Слово «кошка» происходит от «кош», что означает корзина или чаша. Сакральная чаша с царской кровью, которая в Западной Европе имеет аналог в виде чаши святого Грааля. «Кощей» — тот, кто ведет запасную лошадь царя. Таким образом, дом Романовых существовал, как второй, запасной дом на случай трагедии. Так и вышло. Московская династия Рюриковичей погибла, пришел запасной род Романовых, выбранный земским собором 1613 года.

Все эти специальные знания профессор излил на голову пылкого юноши, как изливают елей на любимое чадо. Юноша был смущен, ухватил далеко не все, но продолжал вопрошать с дерзостью неофита.

— Но в чем же тогда трагическая участь Романовых, которая, если я вас правильно понял, привела к убийству царя в Ипатьевском доме?

Профессор тяжело вздохнул, и было слышно, как сипло прошумел воздух в его больных трахеях. Так гудит осенний ветер в печных дымоходах. Он устало закрыл веки, похожие на выпуклые и морщинистые грецкие орехи. Снова поднял, поражая лихорадочным блеском пророческих глаз.

— Видите ли, мой молодой друг, надо сказать, что присутствие жреческой крови у Романовых не послужило во благо роду. Подобные смешения всегда дурно заканчивались. Именно жреческое начало побудило Алексея Михайловича Романова вмешаться в дела веры, способствовало исправлению Никоном священных книг, что привело, в конце концов, к трагическому церковному Расколу. Не случайно Государь Николай Александрович в дневнике оставил загадочную надпись: «Наверное, нужна искупительная жертва. Ну что же, тогда этой жертвой буду я». В чем искупление? Думаю, в драме XVII века. Во время Раскола было уничтожено людей в два раза больше, чем во время коммунистических репрессий. Не случайно Соловецкий лагерь особого назначения находился на том же месте, что и Соловецкий монастырь. Иноки монастыря мученически погибли во время «Соловецкого сидения», зверски убитые царскими стрельцами. Тогда же погибли тысячи свитков и рукописей, открывавших тайну древнего славянства, божественную историю Древней Руси, Государь Николай Александрович взял на себя вину династии и церковных иерархов, повинных в уничтожении лучшей части русского народа. В уничтожении святой Руси.

Алексей жадно слушал, стараясь постичь новые, прежде неведомые истины, лежащие в основе гигантского творения, именуемого Государством Российским. Это творение представлялось ему храмом загадочной архитектуры, где было множество стен и опор, фундаментов и столпов, скрепляющих тяг и замковых камней. Этот храм продолжал строиться, и ни одна его часть не подвергалась разрушению, — то попадала в тень и почти скрывалась от глаз, то озарялась ослепительным светом. Храм гудел от тектонических сдвигов, менял объемы, в нем возвышались то одни купола, то другие. В конструкции храма была важна каждая частность, каждая фреска и изразец, каждый уступ в стене, на котором притаился голубь или поселилась выросшая из зернышка травинка. Он, Алексей, не был чужд этому сооружению. Чьей-то волей, чьей-то загадочной властью ему было уготовано место среди опор, куполов, перекрытий. Он не понимал своего места. Только чувствовал огромность стройки, сосредоточенность мастеров, потаенный замысел архитектора.

— Но все-таки, господин Космач, много теории и истории, но мало, что называется, практики, — сердито заметил суровый, офицерского вида, монархист с платиновыми усами и жестким бобриком. — Как вы видите восстановление монархии теперь, когда срезаны две эпохи и нет легитимного обоснования?

— Я имел с вами, господин Разумовский, отдельную на эту тему беседу. Но, видимо, был не слишком доходчив. Повторение — мать учения…. Гм, да… — на фиолетовых губах профессора, почти невидимых среди путаницы бороды и усов, промелькнула снисходительная усмешка.— Я пытался вам доказать, что восстанавливать монархию не надо, потому что ее никто не отменял. Она по-прежнему существует. Факт отречения Государя находится под большим вопросом. Акт, предложенный царю предателями-думцами, подписан не чернилами, а карандашом, но согласно законам Российской империи, акт, подписанный карандашом, не действителен. Почерк на указе отличается от почерка Государя. В любом случае, этот документ юридически недействителен. А значит, нелегитимным является объявленная Временным правительством республика. Нелегитимен замысел Учредительного собрания. Нелегитимен его разгон. С юридической точки зрения в России продолжает существовать монархия. Это проливает свет на некоторые деяния Сталина.

— Об этом и хотел вас спросить, — перебил монархист с платиновым бобиком. — Читая вас, ловил себя на том, что вы как бы оправдываете Советы, даете индульгенцию Сталину.

— Я не папа римский, чтобы раздавать индульгенции, господин Разумовский. Вряд ли кто-нибудь сможет упрекнуть меня в снисходительном отношении к Советам, при которых был почти полностью вырезан мой род. Но объективность историка заставляет меня утверждать, что советская власть обрела некоторую легитимность с середины тридцатых годов. Была восстановлена территориальная целостность Российской Империи, утраченная в период либеральных реформ. Была уничтожена так называемая «ленинская гвардия», повинная в русском геноциде и разгроме Православной церкви, а также в убийстве Государя Императора. А мистическая русская Победа сорок пятого года показала, что Господь простер свою длань над Сталиным. Есть свидетельства того, что в последние годы жизни Сталин спрашивал у Святейшего Патриарха Алексия, существует ли в Русской православной церкви чин тайного венчания на царство. Для кого он это узнавал, неизвестно. Быть может, для себя?

Профессор изнемогал от усталости. Он был болен, и каждое слово давалось ему с трудом. Он был похож на умирающего лешего, шевелящего своими космами и замшелыми складками, готового упасть и затихнуть под вывороченной корягой. Алексею было жаль этого величественного человека. Всю жизнь он охранял забытую святыню, от которой отвернулось время и которая питала это время тайными соками. Так лесовик охраняет в чащобе крохотное лесное болотце, из которого истекает ручеек, — набирает силу, сливается с другими ручьями, превращается на равнине в полноводную Волгу с кораблями, плотинами, прибрежными городами.

Телевизионный оператор неслышно перемещался по залу, снимал профессора с одной, с другой стороны. Женщина в малахитовом платье появлялась и таяла. Алексей боялся останавливать на ней взгляд, продолжая чувствовать необъяснимый ожог, который она ему причинила.

Прошу у благородного собрания прощения, — профессор прижал к груди большие костлявые руки, защемив ими бороду,— Я весьма нездоров и оставил постель, только вняв настояниям уважаемого коллеги Басманова. Но хочу сказать в завершение. Многие современные православные люди верят, что истинный русский царь существует сегодня в сокрытом виде. Новый Государь — среди нас, но пребывает в сокрытом неведении.

Mногие православные люди доверяют пророчествам старцев, которые говорили, что русский царь появится неожиданно, и все русские люди поймут, что это он. Духовник царской семьи архиепископ Феофан Полтавский говорил о том, что это будет отпрыск Романовых, но сам не будет носить фамилию Романов. Давайте ждать, когда Чудо проявится. Станем вглядываться вокруг очами, полными любви и веры! — Он повел своими черными, со слезным блеском глазами, словно отыскивал среди собравшихся и потаенного царя.

Неожиданно встал Басманов, театрально раскрыв руки, словно отбирал к себе все внимание публики.

— Господа, это тот самый момент, которого я ждал, чтобы сделать особо важное заявление. Среди нас находится тот, о ком только что пророчески упомянул глубокочтимый Антон Леопольдович. Среди нас пребывает прямой наследник Царя Николая Александровича, внук чудом избежавшего смерти цесаревича Алексея, доселе никому не известный, пребывавший в сокрытом неведении, Алексей Федорович Горшков. Он же Романов. — Режиссер обратился к Алексею, делая взмах руками, словно желал поднять его с кресла в надежде на аплодисменты. Алексей испытал мучительную неловкость, панический стыд:

— Ну что вы такое говорите?.. Зачем вы так?..

Но Басманов патетически продолжал:

— Вы вправе удивляться, вправе не верить. Но чудо, о котором я вам поведал, уже себя обнаружило.

Пока Басманов говорил, профессор Космач бледнел, трепетал, перебирал костлявыми пальцами прикрытую бородой грудь, словно там находились клавиши невидимой флейты, из которой он силился извлечь звук. Наконец, этот звук был исторгнут, надрывный, страдающий вопль:

— Не сметь!.. Святотатство!.. Самозванец!.. Позор осквернителям! — Он с грохотом повалился со стула на пол, прямо переду картиной художника Нащокина. Стукнул о паркет стариковскими костями, словно упал скелет. Все кинулись к нему. Алексей первый наклонился над ним, повторяя:

— Боже мой!.. Разве так можно!.. Какое несчастье!..

Сумятица вокруг старца, его косматой бороды, бездыханного тела продолжалась несколько минут. Кто-то раздвинул путаные космы, расстегнул несвежую рубашку, обнажив тощую грудь с серебряным крестиком. Кто-то пытался влить в губы старца стакан воды. Наконец профессор пришел в себя. Открыл черные, бездонные глаза, провалившиеся в глубь черепа. Безумно переводил их с картины Нащокина на лицо Алексея и обратно. Что-то соображал, что-то пытался вспомнить из того, что открылось ему во время обморока. Собравшиеся вслед за ним переводили глаза с картины на Алексея. Наследник престола Николай, стоящий на насыпи Транссибирской дороги, был полным подобием Алексея. Та же золотистая бородка. Тот же взгляд синих задумчивых глаз. Та же потаенная печаль застенчивого лица. Казалось, художник выбрал Алексея натурщиком и с него писал портрет будущего Государя. Это внешнее сходство и внутреннее подобие открылись профессору, когда его душа на несколько минут обморока оставляла землю и пребывала в общении с духами. Схватив холодными костлявыми пальцами горячую руку Алексея, он прошептал:

— Верю… Наследник… Ваше Высочество… — И опять забормотал и забредил. И уже вбегали с носилками врачи, клали на них старика, уносили.

Алексей поспешно покидал собрание, отмахиваясь от говорливого, не желавшего отставать Басманова:

— Как вы могли!.. Это злой вымысел!.. Чья-то бездарная шутка!..

— Ничего, мой дорогой, не надо стесняться. Все тайное становится явным. Вы — среди друзей, среди верноподданных. Басмановы всегда служили царям. Располагайте мной, моей честью, моей репутацией и, если угодно, — моим состоянием.

Они мчались по Москве в роскошном автомобиле Басмано ва. Постовые, завидев именитого режиссера, отдавали честь.

Виктор Викторович Долголетов, он же Ромул, покинул общество российских футболистов, получивших бронзовые медали на престижном европейском чемпионате. Их встречали, как кумиров нации, так, словно медали были золотые. Ромул посчитал нужным для Духовного Лидера России присутствовать на чествовании. Был в центре внимания, обнимал футболистов, перед телекамерами произносил здравицы в честь российского спорта, славил русскую волю побеждать. Сравнивал спортсменов с воинами Александра Невского, разгромивших тевтонов на Чудском озере. С «преображенцами» Петра, опрокинувшими шведов под Полтавой. С пехотинцами Жукова, взявшими штурмом Берлин. Снискавшие победу спортсмены получали пухлые пакеты наградных денег, тут же подписывали контракты с испанскими, английскими, немецкими клубами.

Ромул остался доволен мероприятием, поместившим его в центр народного ликования, в сияние национальной победы и национальной мечты. После упоительной встречи ему не хотелось возвращаться домой, в загородный дом, где поджидала его жена. Мысль о ней вызывала в нем скуку, чувство вины, глухое против нее раздражение. Перестав быть «первой леди», она совсем опростилась. Не следила за собой, отказалась от парикмахера и стилиста, забросила фитнес-центр и бассейн. Много ела, особенно сладкие торты и сливочные пирожные, спала или смотрела остекленелыми глазами «мыльные оперы». Располневшая, неряшливо одетая, с копной плохо уложенных волос, она стала не интересна ему и почти враждебна. Ибо в ее деградации он усматривал знак того, что она больше не готовится вернуть себе статyc «первой леди», а значит, не верит в возможность мужа вновь стать президентом. Он чурался ее, редко бывал в загородной резиденции. И, как обычно, направил машину не в загородную усадьбу, а к «Дому Виардо».

Там он продолжал упиваться спортивными достижениями молодой России, возрождению которой посвятил свою президентскую деятельность. Эту молодую Россию представляла олимпийская чемпионка по художественной гимнастике Алина Кара-Караева, прелестная, женственная, излучавшая сребристое свечение, когда вылетала на ковер пустой гостиной, освободившейся от всех покровов, танцуя для своего покровителя и обожателя танцы, не входившие в олимпийскую программу. Она утверждала, что в ней течет древняя ассирийская кровь, и ее танцевальные фигуры и пируэты символизируют древние культы, жреческие приемы, иероглифы тайных учений, с помощью которых волхвы и волшебники древности управляли ходом звезд, разливами рек, победами царских войск. Продлевали долголетие царям и вызывали внезапную смерть недругов. Ромул возлежал на шелковых подушках, пил из пиалы приготовленный Алиной дурманящий напиток из африканских плодов, слушал завораживающую музыку поющих раковин, свистящих тростников, знойных бубнов. Смотрел и не мог насмотреться на колдовской танец.