«Картошка» и «сады»
«Картошка» и «сады»
Две вековые экономики — летняя и зимняя, на Русской равнине длились до 1930?х годов.
Строго говоря, смута 1917 года не могла изменить суть уклада жизни русских крестьян. По-прежнему главной заботой у них и после 1917 года было: в полупериод «тепло» — работа на земле, а в полупериод «мороз» — промыслы.
Но к концу 1920?х годах на Руси все круто переменилось. Началась массовая специализация.
Ну и чем все это закончилось?..
Прошло несколько десятилетий и мы, русские, стали покупать продукты на Западе.
Слава Богу, в Москве не все идиоты. Нашлись в конце 1950?х годах люди, близкие к Политбюро КПСС, которые убедили Кремль: надо восстанавливать связь русского человека с землей.
В результате появились «коллективные сады». А в русских людях немедленно проснулись «гены».
Ведь абсолютное большинство всех работающих и на заводах, и в институтах — это дети русских крестьян. Так что нет ничего удивительного в том, что получать желаемые «сотки» устремились и рабочие, и инженеры, и служащие.
В результате вот уже 60 лет эти «садоводы» ловят летом любой момент, чтобы поработать «на земле».
Ведь каждый хочет иметь доход «от сада». В рублях или в огурцах — это уже неважно. А важно то, что до 70% семей имеют свои «сотки». И в Ухте Коми АССР и в Апатитах Мурманской области. Про Подмосковье и Зауралье — это уж и говорить нечего.
Теперь вспомним как «ездили на картошку».
С 1960?ых годов любой руководитель завода, учреждения или института планировал производственный год с учетом «картошки». С началом летнего сезона, везде в райкомах и горкомах составлялись разнарядки: кто? когда? сколько? куда? — выделяет людей на работы в «подшефные хозяйства».
Ну, а мы добросовестно ездили. То садить, то полоть. То косить, то собирать. Ведь кроме картошки непременными были работы на свекле, моркови, сене, зерне и т. д.
Так что «сады» и «картошка» — это был всего лишь возврат на Русскую землю двух экономик — летней и зимней. И период, когда на Руси не было двух экономик, составлял всего лишь 20–25 лет. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Русская равнина осталась и без хлеба, и без мяса, и без масла.