I.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

I.

Четыре часа заполдень и полтора графина сухого, церковь Санто-Стефано и жареный окунь: я сидел на площади, покинутой даже американскими пенсионерами, в дремотном одиночестве, не имея сил и желания подняться. Надо бы посмотреть Фрари, пора допивать и отправляться во Фрари, - убеждал я самого себя, поглаживая запотевший стакан. Куда там: венецианские campo устроены так, что околачиваться на них можно вечно, - и если бы тревожное, беспокойное чувство туристической вины не погнало меня в сторону францисканского храма, я бы, верно, так и остался в кафе, любуясь запертыми черными ставнями окрестной готики, сокращая усыпляющий винный запас. Правда, я уже знал, что пьяную лавочку по всей Венеции закрывают с закатом. То был мой первый закат.

Я приземлился возле Лагуны за день до этого и почти сразу же оказался предоставлен себе. Друг мой Глеб, тамошний житель, к которому я прилетел, вынужденно отбыл в Россию, едва меня встретив. Впрочем, он успел показать мне нечто существенное. «Что вы хотите смотреть?» - «Тлен, пыль и камни». - «Извольте». Мы поднялись на колокольню острова Сан-Джорджо-Маджоре («И вам наверх, ребята?» - покосился на нас русский лифтер), парой монет бросили лучик на «Тайную вечерю» Тинторетто, зашли в самую лучшую, по словам Джозефа Б., подворотню на свете, выпили spritz, непременный местный напиток безделья и праздности. Глеб показал мне места, некогда обжитые Вяземским и семьей Фикельмон, с моста Академии махнул рукой в сторону коллекции Гуггенхайма (я по-хрущевски нахмурился) и, наконец, в непосредственной близости от моста Вздохов завел меня в ренессансный тюремный подвал.

Вот оно! Склепы, карцеры, цепи, подвалы! - начал я восторгаться. Не тут-то было. В бывшей тюрьме прогрессивно мигали и крякали телевизоры, крутились прожекторы, и механический голос сообщал концептуальную весть на дальневосточном наречии. «Современное искусство, биеннале, корейцы», - улыбался мне Глеб, объясняя, а я вертел головой: в том, как беспечно и ловко среди темных камней были разложены праздничные «артефакты», было что-то неправильное. Что-то чужое для камня. «Лучше уж быть здесь арестантом, чем куратором», - хотелось пожаловаться, но из вежливости к голосящим на все лады произведениям я промолчал. В ту же ночь мне отдали ключи от мансарды палаццо графини де Полиньяк, а до того - семьи Контарини, выход с лестницы справа на улицу, слева - прямо на пристань Большого Канала. Я распрощался с хозяином и остался на всю неделю один. Завтра иду смотреть церковь Фрари, - порешил я, укладываясь.

Наутро, ковыляя через мост Академии, я еще раз взглянул на музей Гуггенхайма, эти «наносы дряни», как выругался классик. Эрнст, Малевич, Дюшан и Дали, рождение, прости Господи, жидких желаний. Хорошо, что они хоть не ставили в древних камерах воющие телевизоры. Зачем и кому, кроме чертей и балбесов, нужно видеть их именно здесь, по соседству с храмом Салюте, где резная Мадонна спасает Венецию от чумы? Стало быть, от новейших ис кусств не спасла и она. К счастью, меня ждет Беллини. Но, с поправкой на окуня и сухое, к нему я подался значительно позже, побаиваясь ажиотажа. И не напрасно: около Фрари всегда столпотворение, а я уже еле стоял на ногах от жары и графина. Пенсионеры, блондинки, экскурсанты, матерящиеся на родном, японки с мороженым, арапы, недозволенным образом продающие сумки, и снова пенсионеры - в гондоле, с нанятым аккордеоном.

«Как смешно, - думал я, глядя на ровную стену из спин, рюкзаков, длинных локонов и ядовитого цвета маек. - Та девушка, в десяти шагах впереди, под руку с кавалером, странным образом напоминает другую, мне донельзя знакомую. Рост, фигура, походка». Я чуть ускорился, догоняя, - и гулявшая пара моментально перестала казаться забавной. Дело в том, что на свете есть люди, которых, как бы вы того ни хотели, вы уже не научитесь не узнавать.