Взлет китаебоязни

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Взлет китаебоязни

Осенью 2011?го Китай был призван к спасению Еврозоны. Европейским журналистам сообщили, что тогдашний президент Франции, Николя Саркози, председательствующий на встрече Большой двадцатки, собирается в ближайшее время позвонить своему китайскому коллеге Ху Цзиньтао. Нам сказали, что сговорчивый Ху согласится вложить изрядную порцию государственных накоплений своей страны в европейскую схему страхования государственных долговых обязательств (которая отличалась такой сложностью, что даже лучшие брюссельские умы были не в состоянии объяснить, как она работает). «Придет ли Китай на помощь Западу?» — вопрошал редактор отдела бизнеса Би-би-си. «Китай придет на выручку?» — вторил ему «Экономист». Конечно же, ничего подобного не произошло. Очевидно, никто заранее не проинформировал Ху о французском сценарии. И Пекин в конце концов решил, что если европейцы не желают взять на себя финансовый риск, чтобы поддержать собственную валюту, то Китаю и вовсе не стоит этого делать.

Помимо картины потрясающего нахальства Саркози и отчаянности положения, в котором оказались еврократы, этот эпизод продемонстрировал глобальное перераспределение финансового могущества. Характерно, что никому не показалась странной идея, что Китай может выручить Европу из финансовых затруднений. Почему бы и нет? Всем известно, что Китай теперь богат. Будучи новой экономической супердержавой, он, если пожелает, может себе позволить кредитование любого государства на планете.

Реальное положение вещей в современном Китае опровергает подобные построения. Страна велика, но в то же время сравнительно небогата. Исходя из расчетов, основанных на покупательной способности национальной валюты, к 2016 году Китай может обогнать Соединенные Штаты и стать крупнейшей экономикой мира. Однако если поделить этот огромный объем производства на почти столь же огромное население, получится, что подавляющее большинство людей живет чрезвычайно скромно. В 2012 году доля ВВП, приходящаяся на душу населения, составляла чуть больше 9000 долларов США. Сравните эту цифру соответственно с 50 000 долларов на душу населения в США и 37 000 долларов в Великобритании. Даже в самом бедном государстве Еврозоны, Греции, ВВП на душу населения в том же году составлял 25 000 долларов, превосходя китайский показатель более чем в два с половиной раза.

В 2012 году среднегодовой располагаемый доход городского населения Китая составлял всего 4000 долларов, в то время как сельским жителям, которые до сих пор составляют более половины от общего населения страны, приходилось выживать на 1300 долларов — в США это цена примерно двух с половиной планшетников. По Индексу развития человеческого потенциала ООН, использующего такие показатели, как уровень грамотности и ожидаемая продолжительность жизни, Китай занимает 101?е место в общемировом списке. Даже такие не отличающиеся высоким уровнем развития страны, как Шри-Ланка и Алжир, оказались и богаче, и здоровее. За последние десятилетия Китай проделал большой путь, однако для того, чтобы встать в ряды самых развитых стран планеты, ему предстоит идти еще очень далеко.

Несмотря на это, страх перед экономическим возвышением Китая буквально носится в воздухе. Согласно проведенному в 2012 году социологическому опросу, почти половина американцев считает, что рост китайской экономики окажет негативное воздействие на экономику США. Часто приходится слышать, что экономический рост Китая представляет собой «вызов» процветанию Запада. «Мир получит больше, а мы — меньше», — сокрушается обозреватель либеральной газеты «Гардиан», комментируя предсказывающий усиление Китая прогноз о состоянии мировой экономики на 2060 год. Тревога, которую я ранее назвал словом «китаебоязнь», обыкновенно пронизывает общественные дискуссии на эту тему.

Это не более чем заблуждение. Как правило, судить о государствах, как если бы они были людьми, — занятие неблагодарное, однако мне кажется, что в данном конкретном случае такой эксперимент может быть оправдан. Вообразите, что ваш бедолага-сосед вдруг каким-то образом сумел изменить свою судьбу и вытащил сам себя из нищеты. Может ли это ухудшить вашу собственную жизнь? Значит ли это, что лучшие условия жизни вашего соседа и его семьи теперь несут в себе угрозу благополучию вашей семьи? Большинство из нас ответит на этот вопрос отрицательно, а реакцию тех, кто ответил «да», будет считать несправедливой, может, даже отчасти параноидальной. При этом, воспринимая рост благосостояния в Китае как некую угрозу, мы руководствуемся такими же эксцентричными, предвзятыми умопостроениями. Были ли бы мы на самом деле счастливее, если бы жизненный уровень китайцев не повышался, а, напротив, падал? Отбросьте в сторону все клише о «перемещении сил на Восток», и обнажатся довольно несимпатичные эмоции, лежащие в основе нашего отношения к экономическому подъему в Китае.

Когда-то мы умели смотреть в будущее дальше. Политические деятели понимали, насколько выигрышным для мировой экономики и безопасности было бы освобождение Китая из маоистской изоляции; антикоммунистически настроенный американский президент Ричард Никсон ошеломил мировое сообщество, первым посетив Срединное государство в начале 1970?х. В 1980?е американские и европейские транснациональные компании, переводя в Китай капиталы, делясь технологическими и организационными наработками, помогали стране интегрироваться в мировую экономику, так же как поступали их викторианские предшественники в позднюю эпоху Цин, а затем во времена республики. После открытия Китаем своих границ американские и британские университеты стали с удовольствием принимать на обучение китайских студентов. Правительства поощряли торговлю. Это была мудрая политика, поскольку именно благодаря ей жизненные стандарты в Китае выросли и страна интегрировалась в мировое сообщество. «Если мы будем свободно торговать с Китаем, время окажется на нашей стороне», — сказал в 2000 году Джордж Буш, объясняя, почему сотрудничество с репрессивным режимом лучше, чем его изоляция. Бывший президент был в этом абсолютно прав. Жаль, что в наши дни столь многие из нас, кажется, теперь с сожалением относятся к неизбежным следствиям этого полезного экономического сотрудничества.

Что можно сказать о пагубном воздействии экономического «вызова», которым, как часто утверждают политики и эксперты, угрожает нам Китай? Правда ли, что усиление Китая наносит нам реальный вред, поскольку рабочие места и центр мира неотвратимо перемещаются на восток? Ответ на это отрицательный. Идея о предполагаемой опасности подъема благосостояния в Китае не только основана на заведомо предвзятом отношении, она еще и базируется на ложных с точки зрения экономики выводах. Несомненно, с момента открытия границ рост китайской экономики в колоссальной степени стимулировался за счет дешевизны производства. По этой причине на Западе действительно была потеряна определенная доля рабочих мест, они переместились в Китай (хотя более всего пострадали от «китайских цен» как раз другие развивающиеся страны, утратившие собственную нишу дешевого производства). Однако следует учесть, что потери в значительной степени компенсируются для нас выгодами от более дешевого импорта готовой продукции. Произошел стремительный рост экспорта в Китай со стороны таких стран, как Германия, с ее специализацией в области точного машиностроения.

Хотя у нас и принято переоценивать объем китайского рынка, все же нельзя не признать, что в ближайшие годы многие фирмы будут использовать открывающиеся возможности для торговли с Китаем и, следовательно, для создания новых рабочих мест. В наши дни свободная торговля, как и всегда, взаимовыгодна, пусть даже некоторые из нас утеряли веру в эту истину.

Сокращение дистанции, разделяющей Китай с развитыми странами, не несет угрозы снижения нашего жизненного уровня. В любом государстве повышение заработков напрямую связано с длительным ростом производительности труда или, иными словами, с количеством продукции, производимой за час работы. Как уже говорилось ранее, Китай в состоянии и, более того, должен повысить производительность в целях дальнейшего роста доходов населения. Тем не менее, каковы бы ни были действия Китая, ничто не мешает нам двигаться в том же направлении. Конечно, вполне вероятно, что зазор между доходами наших граждан и доходами китайцев будет сокращаться, поскольку нереально рассчитывать на то, что мы можем сравняться с ежегодными 7–10-процентными темпами роста китайской экономики, однако история учит нас, что между относительным экономическим спадом и реальным обнищанием дистанция огромного размера. В 1870?х американская экономика переросла британскую, тем не менее сегодняшние британцы гораздо богаче, чем их предки во времена королевы Виктории. Почему? Потому что за это время в Великобритании увеличилась экономическая продуктивность, вызвав, таким образом, постепенный рост жизненного уровня населения.

Может ли развитие экономики повлиять на какие-либо еще процессы? Станет ли Китай после обретения статуса крупнейшей мировой экономики самым могущественным государством планеты? Вовсе не обязательно. Большой ВВП — это далеко не единственное условие экономического лидерства. Несмотря на впечатляющий рост китайской экономики, в стране до сих пор не возникло ни одной высокотехнологической компании мирового уровня, способной вступить в соревнование с такими фирмами, как «Эппл», «Роллс— Ройс» или «Сони». Какими бы многообещающими ни были «Леново» или «Хэйер», им еще далеко до такого же уровня. Китайские фирмы богаты, а принадлежащие государству фонды национального благосостояния с удовольствием скупают западные компании, однако находящиеся в государственной собственности отечественные предприятия неэффективно управляются и малопроизводительны. Результаты их работы в области инновационных технологий достаточно плачевны. Несмотря на то что количество зарегистрированных патентов на изобретения в Китае растет, каких-то существенных плодов это пока что не принесло. Многие из этих патентов, как кажется, скорее прикрывают собой попытки получения государственных субсидий, нежели знаменуют реальный прорыв в мире инновационных технологий. Если лишить китайские корпорации их охраняемой государством монополии, большинство из них вынуждено будет уступить иностранным соперникам свое место на отечественном рынке. Как подметил художник-диссидент Ай Вэйвэй, хотя планшетник «Эппл» собирают в Китае, пока еще трудно представить, чтобы подобное устройство было здесь же и разработано.

В любом случае смещение экономического центра тяжести в сторону Китая скорее всего не приведет к тем драматическим последствиям, о которых нас часто предупреждают. Согласно отчету Организации экономического сотрудничества и развития, в 2011 году доля США в мировом производстве составляла 28 процентов, доля Китая — 17 процентов, на долю Еврозоны также приходилось 17 процентов. ОЭСР предполагает, что к 2030 году эти показатели распределятся таким образом: Китай — 28 процентов, США — 18 процентов и Еврозона — 9 процентов. Поразительно, что прогноз на 2060 год почти такой же: Китай — 28 процентов, США — 16 процентов, Еврозона — 9 процентов. Если предсказанные цифры верны, столь популярный образ правящего миром китайского экономического колосса кажется нескоторым преувеличением.

А что же насчет финансового могущества? В последние годы китайские лидеры действительно часто говорят о создании альтернативной американскому доллару резервной мировой валюты, и некоторые крупные западные банки, чуя возможность получения прибылей на этом новом рынке, начали пропагандировать юань в качестве альтернативы. Однако скорее всего это не более чем фантазии. Захотят ли международные инвесторы выражать свои активы в китайской валюте при том, что деятельность финансовых органов в Китае непрозрачна, а рынки ссудного капитала в стране закрыты для внешних инвесторов? Уже сам поставленный вопрос демонстрирует смехотворность этой идеи. Пока китайская финансовая система остается закрытой, большинство инвесторов будет хранить свои сбережения в привычной для них валюте. Как бы то ни было, Китай выдвинул эту идею скорее от отчаяния, нежели по здравому размышлению. Пекину хотелось бы иметь новую резервную валюту, поскольку, как мы видели в последней главе, он перевел колоссальную часть государственных накоплений в долларовые активы, которые теперь, по мере падения юаня по отношению к доллару, медленно тают.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.