ВЗАИМНОСТЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ВЗАИМНОСТЬ

За всяким словом неизбежен шлейф. Любовь — без взаимности. Взаимная вежливость — порядок на дорогах. Я бы даже сварьировал: взаимность свыше нам дана, замена счастию она…

А химеру не хотите? Славянское единство — как умозрительная фикция. Как интеллигентская выдумка, не имеющая под собой почвы. Как пропагандистская уловка для наивных душ. Тут и за «взаимность» схватишься, как за соломинку…

Но в самом деле: какая реальность прощупывается под «славянством»? Когда-то считали: это племя. Самые рисковые антропологи говорили: раса. Однако попробуйте, вычлените общий этнотип славянина, вытащите из-под наслоений. На западе обнаружится высокий, светлоглазый, похожий на прибалта блондин. На юге — полная противоположность: брюнет, черноглазый, да еще и с формой носа, характерной для кавказцев. На востоке с формой носа все в порядке, и русые волосы в законе, но — скулы! Разумеется, найдутся теоретики славянства, которые скажут, что русские — это уже не вполне славяне, что в них полно финских, тюркских и прочих примесей. Но тогда и болгары с их тюркским происхождением — не вполне славяне. Тогда в любом чехе, пьющем пиво и экономящем кроны, вы найдете столько же немецкого, сколько и славянского. Поляк же, романтической героищизной своей немцу явно противостоящий, долго будет искать свои корни, мучительно соображая, когда и как порусское превратилось в прусское.

Разумеется, в веках и тысячелетиях не всегда уследишь, какая бабушка ведет род от какой прабабушки: в таких вопросах важна не столько этногенетика, сколько этнологика. То есть: кем люди себя числят, кем хотят быть, тем и будут. Так что если хорваты в лице Павелича заявляют, что они по происхождению не славяне, а готы, — попробуем признать их таковыми. Если о своем готском происхождении в 1943 году докладывают Гитлеру босняки, можно только пожелать им идти туда, куда им так хочется. Да ведь, кроме готов, есть еще спасительные, всеевропейские, неславянские кельты, и если учесть, что следы их присутствия обнаружены прямо под Краковом….

Впрочем, если реконструируемых кельтов наделить такими чертами характера, как щедрость, широта души и любопытство ко всему новому, — то между кельтами и славянами наметится полная взаимность….

А еще — язык! В ХIХ веке, когда после окончательного исчезновения средневековых религиозно-государственных единств начали складываться современные нации, — главной объединительной чертой этноса сделался именно язык. И ХХ век это утвердил. В энциклопедии 1904 года славяне — «племя», в энциклопедии 1930 — «народы, говорящие на славянских языках». Последнее чистая правда, но подвох в том, что языковая близость — вовсе не залог единения, а чаще — причина яростного отталкиванья. Это верно, что словак и чех скорее поймут речь друг друга, чем речь немца или мадьяра. Но не сливаются близкие языки! Украинцы отделились от русских не из-за «сала», которые якобы съедали у них русские, а ради спасения мовы, и если насчет сала можно посмеяться (а сало — перепрятать), то тревога за язык — дело святое, и украинцы правы, считая, что от далекого английского они свою мову уж как-нибудь уберегут, а вот от близкого русского им ее не спасти — и раздолбали Союз ради языковой незалежности!

Так что насчет близости славянских языков — не будем строить иллюзий. Не напоминайте хорватам, что у них с сербами один язык, они ответят, что этот общий язык — соблазн имперской эпохи, как и славянское единство (а если югославянское, так это для них еще опаснее), ибо корни у хорватов издревле — свои, особенные, отдельные (так что, глядишь, они и от «готов» без сожаления отложатся).

Конечно, Югославия — это крайний, трагический случай внутриславянской разборки, но что-то в этой модели брезжит сокровенно родное…

Желание жить на особицу?

История свидетельствует: для того, чтобы славяне почувствовали, помимо трудноуловимой «взаимности», реальное единство, их надо очень сильно прижать извне. Крик «гей, славяне!» раздается, как правило, тогда, когда надо спасаться: от немцев ли, от турок, от австрийцев, от мадьяр, от кавказцев. Но как только внешняя угроза ослабевает, — тотчас всплывает вечное, неизбывное наше: «кичливый лях иль верный росс?» Заметьте, что самое громкое стихотворение Пушкина на славянскую тему пронизано ненавистью к французам за то, что они мешают нам, славянам, разбираться между собой, влезают чужаки в наши всегдашние домашние споры! Эти споры и есть наша вечная реальность? Русские вовсе не собираются вливаться в славянское море, напротив, они хотят поглотить славян в русском море. А те — упираются, не хотят тонуть в море, что раскинулось «от Перми до Тавриды, от финских хладных скал до пламенной Колхиды»…

Но тогда что же это все-таки такое: славяне? Дуновение слова? Некий общий дух в восточно-европейских культурах? Конечно, и это. То есть, можно вычленить славянское в ритмах Дворжака, в пафосе Наровчатова, в истовости Селимовича, в юморе Чапека, в горечи Вайды… Можно проследить, как славянскими мотивами подкрепляют свои геополитические концепции публицисты (юго-западный вектор Константина Леонтьева, северо-восточный — Александра Солженицына). И всегда обнаружится — какой-нибудь «фронт»….

Хочется в «тыл». Хочется понять славянство не как оборонительный щит, а как тип душевной организации.

Русские — по Ключевскому — соединяют три душевных наследия: славянское, финское и тюркское.

Что от кого?

Пойдем от последнего, самого очевидного: от тюрок. От них у русских государственный инстинкт, вселенский размах-замах (греками в свой час маркированный). От финнов — мистика, таинственность (варягами маркированная): «мысли, тайны от туманов».

Что же от славян?

Я бы так сказал (опираясь не только на Ключевского, но на всех историков, описавших дотатарскую Русь): от славян в нас — любовь к нестандартным ситуациям. Эмоциональная взрывчатость, мгновенная мобилизация сил с мгновенной же демобилизацией. И — заражаемость. И — открытость. То, что русской классикой маркировано как всеотзывчивость, непредсказуемость, широта души…

Широта «русского моря».

Что же до островков, морю не поддающихся, то вот старый чешский диалог, вполне выражающий эту эмоциональную стихию.

Ян Коллар: «Кто ты? Чех… Русский… Серб… А ты? Поляк. Сотрите это, пишите: славянин».

Карел Гавличек: «Сначала я чех, потом славянин».

Современный автор резюмирует: «Чех вспоминает, что он славянин, после четвертой-пятой кружки пива».

Моя взаимность пану!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.