«Обратная колонизация»: России осталось 5–10 лет?
«Обратная колонизация»: России осталось 5–10 лет?
«В ближайшие 5–10 лет произойдет окончательный выход на общественно-политическую арену России мигрантов (особенно второго поколения, уже родившегося в стране, но не интегрированного в культурном плане), причем как внешних, так и внутренних (с Северного Кавказа). Тенденция к участию мигрантов в рядах исламских фундаменталистов, например в Поволжье, стала ощутимо заметной в последнее время».
От этого прогноза по спине пробегает холодок. И это не безответственная говорильня оппозиционных политиков. Этими словами начинается научный Доклад «Карта этнорелигиозных угроз», подготовленный в 2013 году группой независимых и наиболее компетентных в России социологов, религиоведов и политологов — Ярослава Бутакова (эксперт Института национальной стратегии), Андрея Епифанцева (руководитель аналитического бюро AlteetCerte), Сергея Маркедонова (научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, Вашингтон, США), Михаила Ремизова (президент Института национальной стратегии), Романа Силантьева (доцент МГЛУ, директор Правозащитного центра Всемирного русского народного собора), Раиса Сулейманова (руководитель Приволжского центра региональных и этнорелигиозных исследований Российского института стратегических исследований).
Авторы доклада так описывают главные три процесса, идущие на Северном Кавказе:
«1) Иждивенчество северокавказских республик по отношению к остальной России, подпитывающее религиозную, этническую и социальную архаику региона. Его экономика стала на 60–80 % дотационной. Причем средства, воруемые местными этническими элитами из федеральных дотаций, инвестируются в более «спокойные» и благоприятные для бизнеса регионы РФ (Ставропольский, Краснодарский края, Ростовская и Астраханская область), куда мигрирует и значительная часть населения с Северного Кавказа.
2) Значительная часть населения, особенно молодежи, чувствует презрение и превосходство по отношению к России. Исходя из привитой им в последние годы идеологии, уроженцы Северного Кавказа считают, что принадлежат к «более древним, более благородным» и т. п. этносам и исповедуют наиболее «великую и правильную» религию. Россия же в их понимании является страной, принесшей их предкам и им самим много бед и обязанной сейчас за это расплачиваться.
3) Вместе с тем по российским законам эти люди являются полноправными гражданами России. Складывается очень удобная для них ситуация, когда они могут действовать исходя из своей этнической и клановой идентичности, но в нужные моменты прибегать к защите своих интересов на основе официальной принадлежности к идентичности общегражданской.
В результате вышеописанной ситуации многие выходцы из северокавказских республик широко расселяются по территории России (но главным образом в больших благополучных городах) и формируют «доминантные» клановые структуры, не слишком считаясь с интересами, правами и обычаями местного населения».
«После распада СССР власти суверенной России стали опираться в каждой республике Северного Кавказа на один из местных кланов, принадлежащих к титульному этносу, предоставили ему контроль за крупными федеральными дотациями и широкие полномочия во внутренней политике, закрыли глаза на его многочисленные нарушения законов и коррупционные проделки. Все это было дано в обмен на демонстрацию республикой внешней лояльности по отношению к Москве и поддержку существующей федеральной элиты на выборах.
В результате Кавказ захлестнула волна коррупции, чиновничьего всевластия и вопиющего социального неравенства. Все это вынуждало людей искать новые способы существования и новую опору в жизни, включая новую самоидентификацию, инструменты регулирования общества и т. д. В этих условиях закономерными стали попытки многих кавказских народностей найти себя в этничности, клановости, религии и архаичных инструментах саморегуляции. Это повлекло за собой культурный регресс, распространение агрессивных идеологических концепций националистического и религиозного толка, потерю Россией роли морального лидера и арбитра».
Далее авторы доклада говорят о взаимоотношениях выходцев с Кавказа и славянского населения. Кавказцы, отмечают эксперты, «уверены в своей безнаказанности». В докладе говорится: «Как любые представители клановой системы, эффективно организованные по земляческому принципу, они имеют преимущество перед местными жителями. Они уверены, что в случаях совершения ими преступлений не понесут наказания, так как российские власти предпочтут не конфликтовать с Кавказом. Их многочисленные диаспоры всегда смогут оградить их от правосудия. В крайнем случае, они всегда смогут скрыться на свою малую родину, откуда достать их будет очень проблематично. Кроме того, подобными внутренними мигрантами часто оказываются люди, принадлежащие к кланам, контролирующим федеральные дотации. Они и в финансовом отношении чувствуют себя хозяевами на «завоеванной» ими российской территории. Некоторые эксперты называют такую ситуацию «обратной колонизацией».
Ситуацию усугубляет то, что Кремль действительно склонен закрывать глаза на множественные нарушения законности представителями кавказских народностей и очень часто предоставляет им индульгенцию от правосудия. В то же самое время рамки законности для представителей некавказских народностей все время сужаются, а меры их наказания усиливаются. Со стороны это выглядит так, будто единого законодательства в стране не существует, и к людям разных национальностей и разного происхождения применяются принципиально разные нормы права».
В докладе отмечается, что за последние 20 лет русское население и кавказские элиты (особенно в лице Чечни) полностью поменяли свое отношение к проблеме выхода Кавказа из состава России: «Если в 1994 году чеченцы отделились от России, а россияне были готовы воевать за то, чтобы Чечня осталась в ее составе, то теперь, «победив» ее, российские власти дали Чечне и всему остальному Кавказу такие огромные привилегии, что теперь уже кавказские республики не хотят выходить из состава России, а немалое количество россиян, наоборот, не хотят видеть их согражданами на таких условиях.
На низовом уровне российское общество несогласно с такими порядками и горячо хочет изменить их. Не случайно быстрое достижение популярности лозунгом «Хватит кормить Кавказ!», который на самом деле имеет не столько финансовую направленность, сколько служит показателем ментального неприятия нынешней системы взаимоотношения с Кавказом и нежелания совместного проживания при существующих условиях. Предпочтения граждан России явно склоняются к территориально-правовому размежеванию с этническими республиками Северного Кавказа в той или иной форме».
«В Чеченской Республике, с одной стороны, вопрос о ее выходе из состава РФ не является сегодня актуальным, с другой — региональная элита согласилась на сохранение Чечни в составе России, но на привилегированных условиях (фактическая самостоятельность руководства республики, в т. ч., местных силовых структур, беспрецедентная финансовая поддержка со стороны федерального центра и т. д.), которой лишены другие регионы РФ. Несмотря на явные позитивные изменения по восстановлению хозяйства в Чечне, следует отметить, что федеральные дотации в этом регионе в подавляющем количестве случаев идут не на создание производительной экономики, а на строительство инфраструктуры, в том числе, и с элементами непозволительной роскоши. Это приводит к тому, что республика все больше начинает зависеть от федерального бюджета, не стремясь зарабатывать деньги самостоятельно.
По сути, с федеральных силовых структур была снята ответственность за окончательный разгром боевиков. Тем не менее, даже после отмены режима КТО в Чечне продолжается диверсионно-террористическая активность (в 2012 году ее жертвами стали 174 человека, 82 из которых были убиты), а республиканская власть, противодействуя этому движению, в то же время наращивает объемы собственных полномочий и притязаний. Так, 16 апреля 2009 года в Грозном открылся международного аэропорт (с таможней). В 2012 году Рамзан Кадыров интенсифировал территориальные претензии к соседней Ингушетии (Сунженский район), что выразилось в принятии поправок в закон о данном муниципальном образовании и серии конфликтов с главой Ингушетии Юнус-беком Евкуровым».
«…Еще одним показателем зреющего в стране протеста является отношение к кавказской политике людей, наиболее остро чувствующих ее последствия — русских, живущих на Кавказе. Так, известное заявление краснодарского губернатора Александра Ткачева, в котором он сообщил о создании казачьей милиции и о том, что будет «выдавливать» мигрантов с Кубани, вызвало большое одобрение среди простого народа Краснодарского и Ставропольского краев.
На усиление народного недовольства власть традиционно отвечает либо дежурными заявлениями о необходимости жить мирно, которые уже никого не могут убедить, либо прибегает к громкой риторике, но при этом продолжает политику ублажения этноэлит. Подобная реакция способна на короткий срок смягчать ситуацию, но при долгом использовании приводит к еще большему нарастанию протеста, поскольку публичные угрозы в адрес нарушителей порядка вызывают в обществе завышенные ожидания справедливости, которые всякий раз не исполняются. Это приводит к еще большему разочарованию властью и ведущейся ею политикой».
Отдельный раздел в докладе посвящен истории проникновения исламистов (ваххабизм) на территорию Россию: «Реальную опасность ваххабиты стали представлять с конца 80-х годов XX века. Уже в 1989 году сторонники «чистого» ислама смогли свергнуть муфтиев Средней Азии и Северного Кавказа. После возобновления дипломатических отношений с Саудовской Аравией в 1991 году и случившегося в том же году распада СССР экспансия ваххабитов на постсоветское пространство приобрела лавинообразный характер.
Эмиссары этого течения подчеркивали, что мусульмане постсоветского пространства живут в кяфирских, антиисламских, государствах, исполнять законы которых грешно. Наиболее радикальные проповедники приравнивали законопослушных мусульман к неверным, призывая уничтожать их в первую очередь. Новообращенным ваххабитам внушалась мысль о беспрекословном подчинении своим вождям — амирам.
Особое внимание ваххабиты уделяли образовательным программам, призванным воспитать радикальных имамов и сформировать из них новую генерацию духовных лидеров. С 1989 года молодые мусульмане из республик Северного Кавказа, а впоследствии и из других российских регионов сотнями отправлялись на учебу в зарубежные медресе в рамках арабских и турецких программ содействия возрождению российского ислама. К середине 90-х годов сотни образованных и амбициозных радикалов начали возвращаться в Россию, формируя костяк салафитского движения. Со временем подготовка новых ваххабитских кадров стала производиться уже в самой России. Особое внимание уделялось прозелитизму среди христиан, которым отводилась роль наиболее надежного и боеспособного звена первичных ячеек-джамаатов.
Прямая вербовка сторонников дублировалась кампанией по изданию многотысячными тиражами и преимущественно бесплатного распространения экстремистской литературы. Развитие Интернета позволило ваххабитам насытить его русскоязычный сегмент сотнями сайтов, которые до сих пор количественно превосходят веб-ресурсы традиционных мусульман. С появлением социальных сетей с их помощью была начата вербовка новых членов, а для распространения видеоматериалов стали активно использоваться сервисы типа Youtube. Параллельно была развернута миссионерская деятельность в среде организованных преступных группировок и в местах заключения (феномен «тюремных джамаатов»).
С 1995 года ваххабиты стали активно использовать для достижения своих целей террористические атаки. Расцвет их деятельности пришелся на 1997–1999 гг., когда Чечня перешла под контроль экстремистских лидеров. С середины первого десятилетия XXI века ваххабиты стали практиковать «массовые народные» выступления. В 2011–2012 гг. часть исламистских организаций (например, Национальная организация русских мусульман) заявили о поддержке «белоленточного» движения. Происходит сращивание ваххабитских структур с чиновниками и правоохранителями среднего уровня, проникновение их в учебные заведения всех уровней и работа среди спортсменов.
На данный момент ваххабиты успешно работают с населением (особенно молодежью), грамотно используя просчеты государственных структур и нейтрализуя контрпропаганду традиционных мусульман, в том числе и посредством физического устранения их лидеров. Одна из главных задач ваххабитов на текущем этапе состоит в том, чтобы добиться их признания как авторитетного и договороспособного направления ислама, равнозначного институтам традиционных мусульман. Затем они намереваются получить позиции во властных структурах — от регионального (что уже происходит в Дагестане) до федерального уровня и начать корректировку российского законодательства в свою пользу.
Наиболее ваххабизированным регионом России на данный момент является Дагестан, в особой группе риска находятся Кабардино-Балкария и Ингушетия. Повышенная активность ваххабитов наблюдается в Ставропольском крае и Северной Осетии. Достаточно крупная ваххабитская община Карачаево-Черкесии с середины 2000-х годов снизила активность.
В Приволжском ФО наиболее ваххабизированы Татарстан, Башкортостан, Мордовия, Саратовская, Оренбургская, Пензенская и Нижегородская области. Крупные ваххабитские общины зафиксированы также в Республике Удмуртия, Ульяновской и Самарской областях. В наименьшей степени затронуты этим течением Республики Чувашия и Марий Эл, Пермский край и Кировская область.
В Южном ФО основным центром ваххабизма являются Астрахань и Ростов-на-Дону, активны ваххабиты и в Республике Адыгея. В Центральном ФО подавляющее большинство ваххабитов сконцентрировано в Москве и Московской области. В Северо-Западном ФО они тяготеют к Санкт-Петербургу и Карелии. В Уральском ФО ваххабиты особенно активны в Тюменской и Свердловской областях, Ямало-Ненецком АО. В Сибири их центрами стали Горный Алтай и Омская область, а на Дальнем Востоке — Приморский край и Якутия».
В то же время, отмечают авторы доклада, с начала 90-х годов в России стало создаваться «панисламистское лобби, первоначально сформированное из мусульманских духовных лидеров, завербованных зарубежными проповедниками»: «Панисламистски настроенные имамы и муфтии приняли активное участие в расколе структур традиционных мусульман и создали значительное количество параллельных централизованных организаций. Как правило, не принадлежа к «классическому» ваххабизму, эти лидеры оказывают ему прямую и косвенную поддержку в ряду иных направлений исламского радикализма».
«Духовным лидером панисламистского лобби в России, — говорится в докладе, — стал председатель Совета муфтиев России муфтий Равиль Гайнутдин, неоднократно высказывавший поддержку ваххабитской идеологии. К другим известным панисламистским «властителям дум» можно отнести муфтиев Нафигуллу Аширова, Мукаддаса Бибарсова, философа-оккультиста Гейдара Джемаля и некоторых других общественных и религиозных деятелей.
Ваххабитские интересы зачастую отстаивают «Новая газета» и газета «Черновик», сайты «Ансар», «Голос Ислама», «Ислам в Российской Федерации» и несколько десятков других Интернет-ресурсов».
В докладе говорится, что сейчас происходит «ваххабизация» криминального сообщества, исламисты стремятся взять под свой контроль уголовное сообщество: «Если раньше рэкет торговцев на базарах осуществлялся по принципу «платишь дань получаешь «крышу», то сегодня криминал пытается окрасить рэкет в религиозные тона (закят — «благотворительный взнос» в пользу джамаата для мусульман или джизья — налог для «неверных»). Происходит распространение радикал-исламизма среди заключенных. Оказавшись на «зоне», салафиты начинают вести «дагват» (пропаганду) среди других заключенных и сколачивают джамааты. Многим заключенным импонирует идеология ваххабитов, поскольку предыдущие «грехи» (преступления), совершенные до активного принятия ислама, в этом случае списываются, а совершение их в дальнейшем оправдывается, ибо новые преступления трактуются как часть «джихада». Нежелание исламистов жить по «ментовским» законам (т. е. по законам российского государства) также поднимает их в глазах уголовников, живущих по «понятиям». Если эта тенденция получит развитие и религиозные экстремисты распространят свое влияние в том числе и на «элиту» уголовного мира, то в перспективе именно салафиты смогут задавать тон всему преступному сообществу».
Затем авторы доклады отмечают опасную тенденцию распространению «джихада» на Поволжье, и конкретно на Татарстан и Башкортостан: «Эта тенденция окончательно оформилась в последние два года, совпав с качественными изменениями в татарстанском мусульманском сообществе. Угроза перехода татарстанских и башкортостанских салафитов от слов к делу представляется достаточно серьезной. Именно теперь абстрактные обещания стали конкретизироваться в пространных материалах салафитских пропагандистов, делающих ставку на татар и башкир. В перспективе возможно перерождение национал-сепаратистов в «моджахедов», тем более что у татарской националистической молодежи существуют многочисленные точки соприкосновения с молодежью радикально-исламистской.
Общий тон высказываний на ваххабитских форумах существенно изменился в сторону усиления пропаганды вооруженного джихада в Поволжье и учащения призывов к скорейшему его началу. Обсуждение этой темы на собственно татарских форумах не демонстрирует особых подвижек общественного мнения, но при таких усилиях ваххабитов это вопрос времени. На мусульманское информационное пространство Татарстана все больше распространяется влияние кавказских экстремистских интернет-ресурсов.
За последние годы Татарстан из-за попустительства властей республики превратился в своеобразный «питомник» для радикал-исламистов. В Татарстане созданы все условия для неконтролируемого роста религиозных экстремистов, готовых по первому призыву своих лидеров идти с оружием в руках против «неверных», которыми они считают и мусульман-традиционалистов. В республику для «обмена опытом» приезжают ваххабиты из других регионов. В настоящее время осуществляется «экспорт» исламского экстремизма из Татарстана в соседние регионы. Между радикал-исламистами Татарстана и Башкортостана существует отлаженная взаимосвязь. Они налаживают координацию деятельности с террористическим подпольем Северного Кавказа».
А какова реакция русских на процессы исламизации в Поволжье. В докладе говорится: «Русские в Республике Татарстан являются вторым по численности этносом после татар. При этом численность русских за постсоветский период в Татарстане сократилась: если по данным еще советской переписи 1989 года они составляли 43,3 % (1 575 361; татар насчитывалось тогда 1 765 404, или 48,5 %), то в 2002 году русских было 39,5 % населения (1 492 602; татар — 2 000 116, или 52,9 %). Сокращение численности русских за этот двадцатилетний период на 74 тысячи человек вызвано не только низкой рождаемостью (татарские семьи сегодня также в основном малодетные), но и миграцией русского населения из региона, хотя по экономическим показателям Татарстан является одним из относительно успешных субъектов РФ. Отток русского населения вызван прежде всего национальными и религиозными проблемами русских в этой республике, совокупность которых и составляет «русский вопрос» в Татарстане».
«Русский вопрос» в Татарстане состоит, по мнению авторов доклада, из трех главных проблем в регионе:
«1) Отсутствие должного этнического представительства русских в органах государственной и муниципальной власти. На сегодняшний момент из 17 министров правительства Татарстана только 1 — русский, из 43 глав муниципальных районов республики только 8 — русские, из 120 депутатов местного парламента — 29 русских (24 %). На уровне высших эшелонов региональной власти (президент Татарстана, государственный советник, премьер-министр, глава местного парламента, глава республиканского Верховного суда) русских нет вообще. Подобный явный этнический перекос позволяет говорить об этнократическом характере политического режима в Татарстане. Более того, со стороны правящей элиты региона не скрывается подобная дискриминация, ей находятся даже «оправдания» в виде утверждений официальных лиц о неполноценности русских как народа. Так, в 2010 году глава Государственного Совета Республики Татарстан Фарид Мухаметшин объяснил на встрече с журналистами отсутствие русских на руководящих постах тем, что «нам нужны профессиональные кадры, а среди русских таких не всегда встретишь».
2) Этнолингвистический конфликт: проблема русского языка в школах Татарстана. Придание государственного статуса татарскому языку в начале 1990-х годов привело к его обязательному изучению в школах Татарстана, при этом законодательно на региональном уровне было введено равное с русским языком и русской литературой по количеству часов его преподавание. За 10 лет обучения в средней школе дети получают 700 часов русского языка, в то время как в других регионах России — 1200 часов.
Этнолингвистический конфликт в Татарстане — это не конфликт между русскими и татарами, это конфликт между русскоговорящим населением и региональной этнократией, которую публично поддерживают татарские национал-сепаратисты. Нежелание властей преодолеть эту ситуацию путем разрешения выбора родителями детей одного из трех стандартов образования, закрепленных в федеральном законодательстве, приводит к росту возмущения, вылившегося в массовые уличные протесты в 2011–2012 годах в Казани и Набережных Челнах. В ответ при негласной поддержке региональных властей в роли «защитников татарского языка» выступили местные сепаратисты, которые организовали митинги и пикеты с русофобскими лозунгами («Чемодан, вокзал, Россия!», «Татарстан — это не Россия!», «Рязань вас ждет!» и др.), на которые, несмотря на возмущение общественности по всей России, федеральная и республиканская власти никак не отреагировали.
Принудительное двуязычие региональные власти воспринимают как «дело принципа», что и озвучил в своем недавнем послании президент Татарстана Рустам Минниханов, не приведя никаких убедительных аргументов в необходимости его сохранения в той форме, в какой оно сейчас существует. Русским населением Татарстана это воспринимается как дискриминация.
3) Национальная и религиозная культура русских в Татарстане. Отсутствие должного финансирования национально-религиозной культуры русских на фоне значительных бюджетных затрат на ту же сферу для татар порождает возмущение. К этому стоит добавить откровенно пассивную позицию местной митрополии Русской православной церкви, предпочитающей не поднимать вопросы финансирования и поддержки религиозной жизни православной общины перед местным руководством, чтобы лишний раз не раздражать его этим. Татарстан остается одним из немногих российских регионов, где по-прежнему православные храмы используются под музеи, как это можно наблюдать в Казани, где в Дворцовой церкви Казанского Кремля располагается «Музей истории государственности татарского народа».
Бурное строительство мечетей (в Татарстане их численность составляет 1300) и на этом фоне заметная малочисленность церквей (около 220) при наличии огромного числа находящихся в заброшенном состоянии православных храмов дают повод для обвинений и в адрес региональных властей, и в адрес местного митрополита Анастасия. Отсутствие действенного религиозного просвещения в духе православия среди русского населения, особенно молодежи, приводит к заполнению этого духовного вакуума уходом в неоязычество либо принятием ислама, зачастую радикального толка.
Организация массовых мероприятий для татарской молодежи и полное отсутствие чего-то подобного для русской молодежи порождает справедливые обвинения в адрес региональных властей. При этом попытки самоорганизации русской городской молодежи для оздоровительно-спортивных или культурных мероприятий национальной общины («Русские пробежки», деятельность клуба «Русское кино» в местном Доме дружбы народов и др.) нередко наказываются. Подобные же национально-ориентированные мероприятия, но устраиваемые татарскими организациями (Союз татарской молодежи «Азатлык» и др.), поддерживаются.
Вся совокупность национально-религиозных проблем русских в Татарстане порождает у них ощущение неполноправия и второсортности в своей стране. Это, в свою очередь, ведет как к радикализации мировоззрения части русского населения, особенно молодежи, так и к эмиграции из республики. Побуждающим фактором последней является рост исламского фундаментализма в Татарстане, делающий проживание здесь для русских небезопасным. Опыт Северного Кавказа показывает, что отъезд русских из национальных регионов неизбежно ведет оставшееся в них местное нерусское население к архаизации, исламизации и сепаратизму».
Итак, фундаментальный ислам постепенно проникает во все сферы общественной жизни. «С особенной силой это чувствуется в Дагестане, — отмечается в докладе. — Судопроизводство в огромном количестве случаев совершается по исламским законам, де-факто разрешено многоженство, сделки с недвижимостью заключаются в мечетях, распространены строгие каноны одежды, продажа спиртного де-факто наказуема и т. д. Существует множество поселков, а подчас и районов, все или почти все жители которых исповедуют ваххабизм; в таких случаях официального муллу могут выгнать и поставить на его место собственного. Традиционный для Дагестана тарикатизм фактически проиграл ваххабитам. Если официально это еще не признается, то на практике, чтобы иметь возможность поддерживать доверие верующих, лидеры традиционного ислама сами вынуждены радикализироваться. Хотя они заявляют о себе как о последовательных противниках ваххабитов, в своей практике они также делают акцент на исламских, а не на светских нормах, в особенности на уровне повседневной жизни.
Уже сейчас можно говорить, что по крайней мере в Дагестане ваххабизм в его обоих течениях — мирном и немирном — перешел ту границу, до которой можно было надеяться победить его чисто силовым путем. Дело даже не в том, что количество его приверженцев в республике слишком велико. На этом этапе уже не очень понятно, кто будет искоренять его, так как практически у любого силовика среди ваххабитов есть друзья или даже родственники.
Характерно, что еще в 1994 году первый Президент Российской Федерации Борис Ельцин к 130-летию окончания Кавказской войны принес извинения за неоправданное применение насилия в отношении горских народов со стороны Российской империи. А 24 июля 2010 года Президент России Дмитрий Медведев подписал новую редакцию закона о соотечественниках за рубежом, в соответствии с которой таковыми теперь могут считаться лица, «относящиеся к народам, исторически проживающим на территории Российской Федерации».
«Нынешнее положение Северного Кавказа в составе России адекватно описывается теорией государства-химеры Льва Гумилева, — подводят итог авторы доклада «Карта этнорелигиозных угроз». — Такому государству присуще бессистемное сочетание несовместимых между собой поведенческих черт, приводящих вместо единой ментальности к полному хаосу взглядов и представлений. При этом, согласно Л. Гумилеву, один из этносов в условиях государства-химеры может существовать в теле другого этноса подобно раковой опухоли, питаться за его счет и не выполнять никакой конструктивной функции. Сама Химера может быть относительно пассивной либо же становиться рассадником агрессивных антисистем. Возникшие в Химерах антисистемы порождают антисистемные идеологии и часто выступают инициаторами кровопролитных конфликтов».
«Нетрудно увидеть, что кавказские этнические общины заняли в современной химерической государственности нишу антисистемы, а ваххабизм выступает в роли антисистемной идеологии, — считают авторы доклада. — Эта роль подчеркивается тесным симбиозом кавказского этнонационализма и радикального исламизма с еще одной антисистемой — криминальной, что уже было отчасти показано на примере ситуации в Поволжском ФО. Ваххабиты завоевывают место среди «авторитетов» криминального мира. Одновременно кавказские этнические диаспоры в некавказских регионах РФ являются важнейшим фактором криминализации всего российского пространства, ядром криминальных структур, проникающих в коррупционные поры государства и подменяющих функции государственных институтов обслуживанием интересов криминальных этнодиаспор.
По учению ваххабитов, современное государство, как носитель неисламского начала, должно уйти и быть заменено фундаменталистским государством, руководствующимся лишь законами чистого и строгого ислама. Именно здесь проходит очень четкая линия разлома, которую не до конца осознают российские власти, в том числе, и в мусульманских республиках. Если светский тип правления и светское государство не признаются ваххабизмом в принципе, то пропадает сама почва для переговоров. Как и с кем переговариваться, если они нас не признают? Пока исламские радикалы будут в меньшинстве и пока они не почувствуют свою силу, их «мирная» часть будет идти на некое подобие диалога, но это будет лишь тактическим шагом и попыткой выиграть время. Современное светское государство и ваххабизм несовместимы. Поэтому, как только радикальному исламу представится возможность установить свою полную власть на какой-то территории, он, несомненно, к этому прибегнет.
Никаких иллюзий быть не должно: если существующие тенденции сохранятся (как в ослаблении позиций государства, так и в противоположно направленном ему усилении влияния ваххабизма), то уровень перехода в агрессивное состояние будет достигнут. Причем вполне возможно, что кое-где, например, в Дагестане это не займет много времени. Увеличение количества ваххабитов практически от нуля до половины (по оценкам некоторых экспертов) всех мусульман республики заняло всего 14 лет.
Тогда тема сепаратизма и перспектива строительства исламского государства на территории Северного Кавказа встанет со всей очевидностью и неизбежностью. При этом с большой вероятностью может оказаться, что простое отделение территорий, зараженных ваххабизмом, уже не сможет помочь, так как соседство с агрессивно настроенным, устремленным в архаику и живущим по законам средневековья, но по-современному вооруженным соседом может обойтись еще дороже. Решать вопросы ваххабизма будет уже поздно.
Сегодня российский Северный Кавказ во многом повторяет опыт Ближнего Востока, Северной Африки, стран Центральной Азии, где этнический национализм отступает перед агрессивной исламистской пропагандой, использующей идеи социальной справедливости и наднациональные ценности и лозунги. В связи с этимпервостепенной задачей является понимание того, кто может стать основным союзником государства в решении этой проблемы «на местах».
Успешная деприватизация власти в республиках Северного Кавказа возможна только при одновременном давлении на кланово-олигархические режимы (которые своей деятельностью провоцируют и этнический, и религиозный экстремизм) сверху (то есть непосредственно из федерального центра) и снизу (посредством усиления гражданских структур, ориентированных на усиление общероссийского присутствия).
Официальное исламское духовенство республик не может рассматриваться как вполне надежный инструмент российской политики. Оно является частью кланово-олигархических группировок (это — их идейно-политический аппарат), занятых приватизацией власти. Эта группа заинтересована в сохранении местничества, регионального апартеида, закрытости власти, ксенофобии, а не модернизации общественных отношений. В этой ситуации резервом для нормализации обстановки могут стать, в том числе, и так называемые «неофициальные мусульмане» — те, кто занимает нонконформистскую позицию по отношению к официальному духовенству, но не связал себя с ваххабитским подпольем. Их идеологическая база — лозунги социальной справедливости, неприятие коррупции и кумовства, отказ от жесткой этнизации общественных отношений — может быть перехвачена российской властью».
И вместо комментария к этому докладу такой сюжет: на днях в телерепортаже из Сирии был показан раненый боевик из Иордании. Он говорил предельно просто и логично: «Сирия — это только начало мирового джихада. Потом будут США, Россия и Европа. Когда будет установлен всемирный халифат, у неверных будет только три выбора: принять ислам, платить нам дань или умереть»…
Риторический вопрос: есть ли в исламе богословы, которые смогли бы наконец убедить единоверцев в том, что мусульманин может не участвовать в борьбе за всемирный халифат и что мусульманин не должен сочувствовать и помогать тем, кто ведет эту вооруженную борьбу?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.