ПИСЬМО М. С. ГОРБАЧЕВУ О СУДЬБЕ УЗНИКОВ СОВЕСТИ[110]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПИСЬМО М. С. ГОРБАЧЕВУ

О СУДЬБЕ УЗНИКОВ СОВЕСТИ[110]

19 февраля 1986 г.

Генеральному секретарю ЦК КПСС

Члену Президиума Верховного Совета СССР

Горбачеву М. С.

от Сахарова А. Д., академика.

Горький, пр. Гагарина, д. 214, кв. 3.

Глубокоуважаемый Михаил Сергеевич!

Разрешите прежде всего выразить Вам большую благодарность за полученное моей женой Е. Г. Боннэр разрешение на поездку за рубеж для встречи с матерью, детьми и внуками и для лечения. Я предполагаю, что это разрешение, имеющее такое значение для нас, стало возможным благодаря Вашему личному вмешательству.

У меня возникла надежда, что Ваше вмешательство поможет также в другой волнующей меня проблеме общего характера, более сложной и имеющей не только гуманистическое, но и общегосударственное значение.

Речь идет о судьбе узников совести (по терминологии «Международной амнистии», людей, репрессированных за убеждения и действия, связанные с их убеждениями, не применявших насилия и не призывавших к насилию; понятие «узник совести», как видно из этого определения, ?же понятия «политзаключенный»).

В своих ответах на вопросы газеты «Юманите», опубликованных 8 февраля 1986 года, Вы утверждаете:

«Теперь насчет политзаключенных. У нас их нет. Как нет и преследования граждан за их убеждения. За убеждения у нас не судят».

Михаил Сергеевич! В Кодексах РСФСР и союзных республик нет термина «политзаключенный», и статьи 1901, 70 и 142 Уголовного кодекса РСФСР и аналогичные статьи кодексов других республик не называются политическими. Это дает формальное основание говорить, что у нас нет политзаключенных (тем более нет преследования за убеждения). Но по существу Ваши советники ввели Вас в заблуждение! Возможно, они это сделали не по умыслу, а в силу бытующих предрассудков. Лучше ли это, судите сами. Начну с обсуждения статьи 1901 УК РСФСР. Статья формально предусматривает ответственность за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй. Как написано в изданных издательством «Юридическая литература» комментариях к УК, «распространение измышлений, ложность которых не известна распространяющему их лицу, а равно высказывание ошибочных оценок <…> не образует преступления, предусмотренного статьей 1901». Однако во всех известных мне случаях суды полностью игнорировали это требование юристов (и здравого смысла) и всегда уклонялись от обсуждения того, имело ли место сознательное распространение подсудимыми лжи или они говорили и писали, что думали. На самом деле именно последнее. Юридически важно, что заведомая ложность высказываний оставалась недоказанной. Тем самым суды фактически осуждали людей за их убеждения.

Моя жена Е. Г. Боннэр принадлежит к числу многих жертв подобной противозаконной практики (я подробно писал Вам о ее деле). Столь же несправедливым является применение судами статьи 70 УК РСФСР (почти буквально списанной из сталинского кодекса; это один из пунктов трагически известной статьи 58; осужденных по этому пункту в сталинских лагерях называли «язычниками»).

Во всех известных мне случаях честные, самоотверженные люди были осуждены по статьям 70 и 1901 за распространение сведений, в истинности которых они были убеждены и которые в большинстве случаев действительно соответствовали истине (это была, в частности, объективная информация о несправедливых судебных и психиатрических преследованиях и других репрессиях, о нарушениях очень важного права свободного выбора страны проживания — свободно покидать свою страну и возвращаться в нее — и выбора места проживания внутри страны, о преследованиях верующих; особое место занимала информация о положении в местах заключения, не совместимом часто с человеческим достоинством). Цели их действий в подавляющем большинстве случаев были высокими — стремление к справедливости, гласности, законности (что бы ни писали о них беспринципные пасквилянты). Люди не идут на такие жертвы ради корысти или тщеславия, ради низменных и мелочных целей!

В формулировке статьи 70 фигурирует: «Агитация или пропаганда проводимая с целью подрыва или ослабления Советской власти, либо совершения особо опасных государственных преступлений, либо распространение в тех же целях клеветнических измышлений…» Никто из осужденных по ст. 70 в известных мне случаях не имел и не мог иметь целей подрыва или ослабления Советской власти, либо совершения государственных преступлений. Суды никогда не пытались доказать наличие таких целей у обвиняемых по статье 70, как они не пытались доказать заведомой ложности «измышлений» (тоже мне термин!) у обвиняемых по статье 1901, заменяя обсуждение по существу бесконечно повторяемыми голословными формулировками, а иногда (как в деле моей жены) прибегая к прямому подлогу. Не случайно во всех без исключения известных мне процессах по этим статьям грубо нарушался принцип гласности — зал суда заполнялся специально подобранной публикой, а друзья и зачастую родственники подсудимых кордонами милиции и спецдружинников не допускались даже подойти к суду, даже на чтение приговора. Неправое дело света не любит.

Таким образом, применение судами статей 70 и 1901 — это ярко выраженное преследование за убеждения.

То же следует сказать о многих случаях применения статьи 142, формально имеющей в виду нарушения законов об отделении церкви от государства, но используемой часто для преследования за ненасильственные действия, связанные с религиозными убеждениями.

Большую тревогу вызывает то, что сейчас вновь возрождена жестокая и несправедливая практика повторных лагерных судов. Узник совести, «не поддающийся перевоспитанию», т. е. не сломленный и верный своим убеждениям, может по крайне упрощенной процедуре быть осужден на второй срок по инспирированному доносу лагерного соседа-уголовника или просто по представлению лагерного начальства.

Среди многих известных мне узников совести, осужденных по статьям 70 и 1901, назову лишь некоторых.

Мой друг Анатолий Марченко, многократно несправедливо судимый ранее, осужден по статье 70 на десять лет заключения и пять лет ссылки. Главный пункт обвинения: его открытое письмо покойному ныне академику П. Л. Капице с просьбой выступить в мою защиту после незаконной высылки в Горький (чтобы не возвращаться к вопросу о моей судьбе, скажу — повторяя то, что я Вам писал, — что я считаю примененные ко мне меры несправедливыми и беззаконными, но готов нести ответственность за свои действия, так же, как ее несут узники совести; и вновь подчеркну, что лишь я должен нести эту ответственность, без переноса ее на мою жену или на кого-либо другого).

Жена и муж Татьяна Осипова и Иван Ковалев осуждены по статье 70 за открытые общественные выступления, главным образом в рамках Московской Хельсинкской группы. Судьбы и страдания этих на многие годы разлученных молодых людей — яркое проявление беззакония и жестокости преследования узников совести. В справке из лагеря об Иване Ковалеве указано, что он неоднократно подвергался карцеру и другим взысканиям, так как не изменил своих убеждений! Святая простота лагерного начальства! В ходе следствия по делу Тани Осиповой следователь угрожал, что ей не будет оказана необходимая гинекологическая медицинская помощь и она никогда не сможет иметь детей, если не будет сотрудничать со следствием и не изменит своих убеждений. Сейчас лагерным судом ей вновь продлен срок заключения.

Осужденные член-корр. АН Армении Юрий Орлов, поэт Виктор Некипелов, Анатолий Щаранский — члены той же группы. Некипелов ранее был осужден за стихи (!) философского содержания, которые судом были сочтены клеветническими. Это удивительный — чистый, умный и отзывчивый — человек. Сейчас он тяжело болен. О деле Щаранского я хочу сказать особо. Никто не может возражать против выявления и уголовного наказания шпионов — это важная функция государственных органов. Однако инкриминируемый Щаранскому сбор сведений об евреях-отказниках, работавших в несекретных учреждениях, для последующей публикации (!) в американской газете — не имеет ничего общего со шпионажем.

Татьяна Великанова, Алексей Костерин[111] и Юрий Шиханович осуждены за участие в информационном издании «Хроника текущих событий» (так же как уже отбывший 10-летний срок несправедливого наказания мой друг, крупный биолог Сергей Ковалев — отец Ивана Ковалева). Я упомянул Таню Великанову, хотя ее срок подходит (или уже подошел) к концу, т.к., по-моему, она одна из тех, чья личность особенно ярко воплощает лучшие черты узников совести — внутреннюю честность, служение делу гласности и справедливости. «Хроника текущих событий» с небольшим перерывом издавалась с 1969 года.[112] Она содержит объективную (безоценочную) информацию по тем темам, о которых я писал выше. Ее история — воплощение идеалов многих самоотверженных людей.

Сергей Ходорович осужден как ответственный распорядитель Фонда помощи политзаключенным и их семьям, существовавшего на добровольные взносы граждан СССР и на пожертвования Александра Солженицына из его авторских гонораров.[113]

Костерин и Ходорович во время следствия подвергались жесточайшим многодневным избиениям со стороны специально подсаженных к ним людей в так называемой «пресс-камере». Подвергались ли таким пыткам другие узники совести, я не знаю.

Мустафа Джемилев неоднократно осуждался за его выступления в защиту права крымских татар вернуться на родину — в Крым.

Март Никлус осужден на 10 лет заключения и 5 лет ссылки за участие в Эстонском отделении Хельсинкской группы и за подпись под коллективным письмом, требующим официального аннулирования секретных статей пакта Молотова—Риббентропа. Другой участник этого письма — Кукк — погиб в заключении. Надо видеть Никлуса — ученого по призванию, он орнитолог — скрупулезно честного и деликатного человека, чтобы в полной мере оценить всю жестокость и несправедливость его осуждения.

Мераб Костава в 1978 году был осужден к ссылке вместе с напарником за выступления в защиту культурных и исторических ценностей грузинского народа, против беззакония и несправедливости; однако, так как он в отличие от напарника (которого Э. Шеварднадзе в одном своем выступлении назвал «не джигит») не проявил склонности к «покаянию», ему спровоцировали новые обвинения. Я посылал в свое время об этом телеграмму Э. Шеварднадзе. Я не склонен осудить напарника Коставы — у каждого свои проблемы и своя логика поведения в экстремальной ситуации. Но Костава (по терминологии Шеварднадзе) безусловно «джигит» — прекрасный сын Грузии.

Названные мною лица лично мне известны (за исключением двух, которых хорошо знают люди, пользующиеся моим абсолютным доверием).

Я особо — даже при отсутствии общего принципиального решения — прошу Вас способствовать освобождению всех названных мною узников совести. Я лично ручаюсь за высокие нравственные и гражданские достоинства, за честность и самоотверженность каждого из них.

У меня нет сейчас под руками справок и свежей информации. Возможно, один или два человека из числа названных окончили свой срок и уже на свободе. Но вряд ли.

Безусловно, репрессии за убеждения и действия, связанные с убеждениями, представляют собой относительно редкое явление в нашей действительности. Их несравненно меньше, чем в недоброй памяти сталинские времена. Более того, я рассматриваю наличие в СССР узников совести как пережиток нетерпимого, догматического мышления тех времен, сохранившийся в умах и способе действий некоторых работников государственных учреждений. Я лично знаю около 30 узников совести (часть из них я перечислил выше). Вероятно, названная Вами (с другой интерпретацией) цифра 200 человек соответствует значительной доле полного их числа.

Необходимо также учесть узников совести, помещенных в специальные психиатрические больницы (психиатрические тюрьмы) и осужденных по спровоцированным уголовным обвинениям (известны случаи ложного обвинения в хулиганстве, сопротивлении властям, тунеядстве, попытке изнасилования и даже в поджоге собственной квартиры). Я предполагаю, что и с этими добавлениями общее число узников совести относительно невелико, хотя и не знаю точной цифры.

Но узников совести в обществе, стремящемся к справедливости, не должно быть вовсе! И это главное, решающее из того, что я должен был написать Вам в этом письме.

Мы мало непосредственно (кроме как примером) можем повлиять на судьбу узников совести в других странах (хотя «Международная амнистия» много действует во всех странах и иногда чего-то добивается). Но своих узников совести мы можем освободить.

Так освободите их, снимите этот больной вопрос (это тем проще, что их так мало в государственных масштабах, и в то же время решение этого вопроса имело бы существенное гуманистическое, нравственное, политическое и, я осмелюсь сказать, историческое значение)! Это в огромной степени способствовало бы авторитету нашего государства на нынешнем этапе его развития, облегчило бы международные контакты на всех уровнях, способствовало бы «открытости» общества, международному доверию и — тем самым — делу мира. Решение об освобождении узников совести встретило бы поддержку значительной части советской интеллигенции. Косвенные психологические последствия этого трудно переоценить. Они легли бы в русло тех задач, которые стоят сейчас перед страной. А в семьи узников пришло бы счастье после многих лет незаслуженных страданий. И нет также сомнения, что такие гуманные и мудрые действия найдут свой отклик во всем мире.

Я прошу Вас способствовать освобождению из мест заключения и ссылки всех узников совести, осужденных по статьям 1901, 70 и 142 УК РСФСР и соответствующим статьям других республик, узников совести, помещенных в специальные психиатрические больницы по идеологическим и политическим мотивам, т. е. за убеждения и за действия, связанные с убеждениями и не сопряженные с насилием (я не предполагаю при этом обязательно полного их психического здоровья), узников совести, осужденных по уголовным статьям по ложным уголовным обвинениям.

Михаил Сергеевич! Я прошу Вас поручить Вашим помощникам информировать меня о получении Вами этого письма и, если Вы сочтете это возможным, — о Вашем отношении к моим просьбам. Я придаю исключительное значение судьбе узников совести.

С уважением и надеждой

Андрей Сахаров, академик

19 февраля 1986 г.

г. Горький

Заявление при публикации

20 февраля этого года я послал письмо на имя генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева с призывом об освобождении узников совести. 3 марта, согласно извещению, это письмо было передано в Общий отдел ЦК КПСС.

Отсылая письмо, я еще не знал об освобождении Анатолия Щаранского. Я глубоко рад известию об этом гуманном акте. Щаранский — узник совести, имевший наибольший срок заключения (с учетом ссылки у других осужденных на большие сроки узников — один из наибольших). Его освобождение подчеркивает реальность и необходимость всеобщего освобождения узников совести во всем мире.

До сих пор все акты амнистии в СССР сопровождались исключением из них узников совести, которые ставились таким образом наравне с осужденными за самые тяжкие преступления. Не коснулась узников совести, участников и инвалидов Великой Отечественной войны, и последняя амнистия, объявленная в СССР в дни празднования 40-летия победы над фашизмом. Это показывает, как глубоки были до сих пор идеологические препятствия освобождению узников совести. Но я верю в конечное торжество разума и справедливости!

Я придаю исключительное значение судьбе узников совести. В соответствии с моим обращением на имя М. С. Горбачева, Председателя Президиума Верховного Совета СССР А. А. Громыко, Председателя КГБ СССР В. М. Чебрикова я считаю, что я вправе и обязан рассматривать свое письмо как открытое. Я прошу органы массовой информации опубликовать это письмо, но не ранее 3 сентября 1986 года.

Андрей Сахаров,

лауреат Нобелевской премии Мира

Март 1986 г., г. Горький