«Они верят только в деньги…»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Они верят только в деньги…»

К Нью-Йорку мы подлетали вечером, и пока наш «Боинг» приближался к земле, я со странной смесью восхищения и тревоги вглядывался в эту словно бы груду пылающего каменного угля, с пробивающимися из огненного чрева языками то синего, то оранжевого, то белого пламени, протянувшуюся на десятки километров вдоль побережья и чуть ли не до горизонта в глубину материка…

На другой же день мы почувствовали, что действительно приземлились на раскаленную почву.

Ряд американских изданий, выливших на нас поток клеветы устами и своих журналистов, и бывших наших функционеров советской печати – Резника, Когана, Ремника, Гольданского и др., объявил нас «нацистами», «фашистами», «националистами»… Причем они для подъема «большой волны» не гнушались ни мелкой ложью, ни прямой клеветой, ни грубой дезинформацией.

Так, Семен Резник в первой же встретившей нас в Америке статье «Десант нацистов в Вашингтоне» сознательно извратил даже состав нашей делегации, заявив, что ее возглавляет член президентского совета Валентин Распутин – «антизападник и антисемит», что в составе группы член редколлегии «Литгазеты» Светлана Селиванова, которая старается в своей газете «проводить нацистскую линию», что вместе с нами в Америку приехала народный депутат Евдокия Гаер, которая борется «против рыночной экономики и за «равноправие» русского народа, якобы угнетаемого евреями и другими инородцами»… Мы ахнули, прочитав эту стряпню, потому что Распутина с нами не было и Евдокии Гаер тоже. А уж изображать кроткую нанайку, с обожанием во время I съезда народных депутатов смотревшую на академика Сахарова. русской националисткой – ничего смешнее нельзя было придумать глупее этого, разве что, было утверждение Резника о том, что «Литгазета» усилиями Селивановой «проводит нацистскую линию» (это при редакторе А. Б. Чаковском!)… Словом, все это было бы смешно, когда бы не было так нагло и глупо. И, однако, статья Резника определила весь лживый тон американской прессы – крупнейших газет Вашингтона, Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско… «Эта статья стала своеобразной «шпаргалкой» для всех журналов, занимающихся этим вопросом», – писала газета «People»… А на одной из пресс-конференций я даже съязвил, что американская пресса, освещающая наш визит, похожа на наш ТАСС худших времен, когда тассовские материалы, одинаково освещающие события, обязаны были печатать все газеты – от центральных до районных. «Вашингтон пост» опустилась до того, что в статье Вадима Когана опубликовала заведомую ложь, будто бы я, главный редактор «Нашего современника», в шестом номере журнала за 1989 год опубликовал «постыдные «Протоколы сионских мудрецов»… «Любой читатель, – сказал я на пресс-конференции, – может взять этот журнал и прочитать там мою статью «Палка о двух концах», в которой есть лишь одна фраза о том, что «Протоколы» – «плод тщательного анализа всей политической истории человечества», что эта книга «создана незаурядными умами, злыми анонимными демонами политической мысли своего времени»… А тут на всю Америку заявлено, что «Наш современник» опубликовал их! Ну как после этого можно было серьезно относиться к американской демократической прессе! Вот эта ее способность по-геббельсовски безнаказанно лгать и не извиняться, монопольно обрабатывая общественное мнение, – и есть основной признак идеологического информационного тоталитаризма».

Правда, во время нашего посещения Верховного Суда его сотрудники успокаивали нас, говоря, что мы можем подать в суд на клеветников, и, видимо, у нас есть шансы выиграть процесс, и тогда газетных лжецов могут подвергнуть большому штрафу, но для этого нужно время, большие деньги и хорошие адвокаты…

У нас не было ни того, ни другого, ни третьего, и мы удовлетворились тем, что на встречах с нормальными американцами из их уст (а они тоже были возмущены этой травлей) мы часто слышали: «Не обращайте внимания: во-первых, взгляды ваших противников не отражают мнения Америки, а во-вторых, так уж принято в нашей прессе, что «хорошие новости не интересны», и потому каждый газетчик хочет обязательно скандала любой ценой, не гнушаясь ничем…»

Чтобы завершить эту неблагодарную тему, процитирую короткое письмо, которое я получил из Америки уже по возвращении в Москву:

Я с большим интересом следил за Вашей поездкой по Соединенным Штатам. Сожалею, что она была омрачена «вечно преследуемыми». Прилагаю статью из последнего номера «еврейского вашингтонского еженедельника», где сказано, кого вам надо благодарить за все неприятности. Это некий «русский» Семен Резник, один из тех, кто хочет представить американской публике свое видение истории и чего угодно. Радуйтесь, что Россия отделалась от него…

Однако радости было мало. Изо дня в день «Новое русское слово» публиковало одну прокламацию за другой:

«Память» – это новые нацисты! Когда Станислав Куняев приехал в Нью-Йорк – лишь одна организация протестовала. Когда правительство США пыталось закрыть границы для советских евреев, лишь одна организация высказала протест.

Советские писатели-националисты Распутин и Куняев будут выступать в Нью-Йорке. Призываем всех присоединиться к протесту против растущей волны антисемитизма в СССР. Демонстрация протеста состоится в среду 9 мая в 7 часов вечера по адресу… (тут же давался адрес нашего отеля).

Для того чтобы спасти евреев в России, надо заявить о себе в полный голос! Когда русский нацист Куняев прибыл в Нью-Йорк, наша группа устроила ему такой прием, что он запомнит его на всю жизнь!

…А прием был устроен весьма смешной. Пришли мы в какую-то организацию, а у дверей встречает нас пожилой лысый функционер, с выпученными глазами, похожий на актера Михаила Козакова. Увидев нас, он поворачивается лицом к стене, раскидывает руки, раздвигает ноги и, словно ишак, грубым голосом через каждые десять – пятнадцать секунд отрабатывая свой небольшой гонорар, начинает, завывая, с акцентом произносить одно и то же слово: «Па-м-ь-ять!» Ну разве такое забудешь!

В Америке, если глядеть на поверхность правовой жизни, наказываются поступки, действия, а не слова и пропагандистская шумиха… Крайне показательна история, о которой нам рассказали в Верховном Суде. В одном из маленьких американских городков Скоки штата Иллинойс американские антисемиты, протестуя против «еврейского засилья» в их штате, решили пройти с соответствующими лозунгами по улицам города. Городские власти запретили им это. Устроители демонстрации подали протест в Верховный Суд, и тот разрешил им провести шествие. Кстати, права «демонстрантов» демонстративно защищал адвокат еврей.

Однако это по закону, ибо лицемерное фарисейство американской жизни постигается не сразу. Во всяком обществе есть, кроме закона, свод сложившихся обычаев, правил и внеюридической, но достаточно жесткой системы отношений. И этот свод правил бывает порой гораздо более влиятелен, нежели правовой фасад. Известный в Америке противник сионизма Альфред Лилиенталь (еврей по национальности) по этому поводу так сказал в одном из своих интервью:

В Соединенных Штатах ситуация такова, когда просто нет свободы дискуссий по вопросу о сионизме. Люди боятся.

Не обязательна даже прямая угроза со стороны сионистов. Когда вы об этом говорите, то вы уже знаете, что угроза существует. Сионисты шантажируют и элементарно затыкают рот каждому, кто хотел бы наладить свободный и открытый диалог об их деятельности. При этом о христианах тотчас же утверждают, что они антисемиты, а о нас, евреях, чьи взгляды схожи с моими, заявляют, что мы ненавидим собственную принадлежность к еврейству…

С фарисейством «антитоталитарной» и «свободной» американской демократии мне пришлось столкнуться при весьма забавных обстоятельствах…

На другой день после нашего прибытия в Вашингтон, ранним апрельским утром я вышел в спортивном костюме и кроссовках из гостиницы и, вдыхая всей грудью свежий воздух самой свободной в мире страны, побежал к зеленым лужайкам Белого дома. На почтительном расстоянии от него я увидел несколько спальных мешков на дощатых помостах. В них спали бездомные люди, американские бомжи, весь скарб которых умещался в сумке или картонной коробке и которых впоследствии я встречал лежащих, как громадные коконы, в скверах, на лавочках, газонах Нью-Йорка, Питсбурга, Сан-Франциско. Вопреки мнению покойного актера Зиновия Гердта, заявившего однажды в печати: «В Америке есть богатые и бедные, но нищих и бездомных нет».

Подбежав к двум таким коконам, я, разминая плечевой пояс, стал разглядывать какие-то плакаты, стоявшие у их изголовий. Между тем из маленьких отверстий в спальных мешках высунулись руки, и синей струйкой потянулись сигаретные дымки. Затем одна из рук выползла на свет с банкой пива, а потом тишину утра огласили слова, по которым я понял, что в спальниках находятся мои соотечественники. На плакатах, стоявших у их изголовий, как я с трудом разобрал, были изложены на ломаном английском языке протесты против ущемления прав человека в благословенной Америке.

Но вот из отверстий в спальниках вылетели пустые пивные банки и за ними высунулись две взлохмаченные головы…

– Привет соотечественникам! – весело крикнул я, продолжая разминку.

– Привет, привет, а ты откуда?

Вылезли, еще раз закурили, разговорились. Один из них, бывший механик торгового флота из Одессы, сошел на берег и остался в Штатах по доброй воле. Свободу захотел посмотреть! Другой, весь украшенный российскими татуировками, не стал особенно распространяться о своем прошлом. Как бы то ни было, два русских невозвращенца встретились, подружились и начали новую жизнь на американской земле. Для начала через какую-то фирму по трудоустройству нашли работу. Однако спустя несколько месяцев выяснили, что в стране правовой рыночной экономики им платят гораздо меньше, чем стоит их труд, ибо немалая часть заработка уходит на содержание фирмы, подыскивающей для работодателей таких вот бедолаг-иммигрантов. Они, возмущенные, пришли к своим посредникам, устроили шумный русский скандал. Дело дошло до полиции. Судить не судили, но в участке несколько дней продержали и с работы выгнали. Друзья поняли, что на Атлантическом побережье им правды не найти, и завербовались на Аляску – валить лес… Там они тоже начали борьбу за какую-то социальную справедливость, опять дело дошло до полиции, опять их выгнали с работы, а еще, после одного-двух подобных случаев борьбы за права человека, их фамилии попали, как они говорят сами, в компьютер.

– Это что?

– А это хуже любого КГБ!

Информация о тебе, о твоих привычках, послужном списке, характере, о твоих конфликтах с хозяевами закладывается в компьютерную сеть, и когда ты, допустим, пытаешься поступить на работу, то хозяева, прежде чем принять тебя, знакомятся с этой компьютерной характеристикой.

– Мы этого не знали – ткнешься куда-нибудь, а нам от ворот поворот. В другом месте то же самое. Не сразу догадались, что теперь в Америке нам ничего не светит, словно мы какие-нибудь пуэрториканцы. Вот и пришли к Белому дому, плакаты нарисовали и живём здесь целый месяц.

– А пиво и сигареты?

– Ну, подработать везде можно. Где машину разгрузим, где общественный туалет вымоем.

Оба уже вылезли из спальников – жилистые, худые, загорелые, с клочьями пуха в крепких нечесаных волосах…

– А ты кто?

– Я писатель!

– Ну вот и напиши, как русским людям в Америке живется!

Осенью этого года ко мне в редакцию зашел весьма модный в конце восьмидесятых годов кинорежиссер Александр Аскольдов, с которым я когда-то учился на филологическом факультете МГУ. Разговор у нас зашел о спецслужбах.

– Да что сравнивать! – усмехнулся он. – Я уже много лет живу на Западе и знаю, что ЦРУ похлеще бывшего КГБ. В Америке встретил своего давнего товарища, работавшего на радиостанции «Свобода». Обнялись, обрадовались… Когда увидимся? А он смущается, глаза отводит и говорит: «Телефона и адреса дать не могу. Моя жена работает в Военно-морском ведомстве США. Мы подписку давали, что не имеем права без разрешения встречаться с иностранцами».

О циничном тоталитаризме западной демократии и бесцеремонности ее спецслужб свидетельствовало объявление, открыто напечатанное в дни нашего путешествия по Америке в русскоязычной газете «Новое русское слово»:

Федеральное бюро расследовать, снова обращается к русскоязычной общественности США и новоприбывшим эмигрантам из СССР с призывом помочь своей новой стране.

Многочисленные функции и обязанности ФБР по соблюдению законности в США включают сферу контрразведки. На протяжении многих лет эмигранты из СССР оказывали содействие ФБР в его контрразведывательной деятельности. Некоторые эмигранты обладают непосредственной информацией о методах и деятельности КГБ в СССР и за его пределами, в особенности в США. ФБР просит яиц, располагающих вышеупомянутой информацией, сообщить об этом в ближайшее отделение бюро.

Тем лицам, которые проживают в пределах города Нью-Йорка, в ФБР следует звонить по новому номеру телефона: (212) 335–2700, добавочный 3037, или обращаться по адресу: 26 Федерал-Плаза, Нью-Йорк 10278.

Вся полученная информация будет содержаться в строгом секрете.

Федеральное бюро расследования Министерства юстиции США.

Наше КГБ вербовало сотрудников секретно, тайно, а тут через газету предлагают: «Стучите, доносите, помогайте!»

Вот и началось по всей прессе доносительство на русских писателей, приехавших в Америку.

Русские националисты исповедуют фашизм…

За счет американских налогоплательщиков восемь махровых шовинистов совершают путешествие с одного берега Америки на другой…

Приглашение этих лиц выглядит так же, как, допустим, выглядело бы приглашение группы куклусклановцев для обсуждения этнического многообразия на американском Юге…

Русские националисты всех оттенков стремятся слиться в одну сплоченную группу. Их объединяет тоска по «сильному кулаку», ненависть к евреям и панический страх перед демократией…

Я читал всю эту злобную галиматью и понимал, насколько права русская женщина Нина Бахтина, письмо от которой я получил в номере вашингтонской гостиницы недели через две после того, как мы ступили на американскую землю.

Нина приехала в Америку из России еще в середине 70-х годов, хорошо разобралась в американской жизни и в нравах третьей эмиграции, и ее письмо открыло мне глаза на многое, чего мы не успевали понять и осмыслить:

Вы должны знать, что вас пригласили сюда с заранее сложившимися предубеждениями и даже ненавистью. Исходит это от сионистов. Они хотят добиться статуса беженцев для советских евреев, на этом собрать и получить большие деньги, В залах, где вы выступаете, постоянно присутствуют группы евреев, цель которых – заставить вас выйти из рамок приличия, в которых вы должны находиться, будучи в гостях…

Они также хотят знать, насколько вы их серьезные противники и смогут ли они, поборов русских, стать единственными хозяевами на русской земле… Евреи пытаются дать вам тест на стойкость духа и твердость мышления. Не раз уже в «Новом русском слове» назывались даты сфабрикованных погромов. Последняя была намечена на 5 мая с. г, «Новое русское слово» писало, что уже сформированы еврейские оборонительные отряды, чтобы дать отпор погромщикам. Когда-то они кричали о погромах в Германии. Гитлер посадил их на пароход и отправил в Америку, но только почему-то их здесь не приняли и отправили обратно. Кому-то было это не выгодно, а может, для того, чтобы потом кричать о «шести миллионах».

К тем, кто оскорбляет вас, относитесь, как к психически больным людям. Они без бранных слов не могут.

Ни в коем случае нельзя дать им чувствовать нашу слабость в чем-то. Они только и ищут наши болевые точки. Помните – они верят только в деньги и силу.

Верят только в деньги…

Об этом нам напомнили на второй или третий день нашего визита в Америку, когда делегация была приглашена в какой-то нью-йоркский финансовый центр. В уютном полутемном зале, спроектированном и по интерьеру и по размерам для узкого круга людей, серьезные, лощеные специалисты прочитали нам не то чтобы несколько лекций, а скорее, несколько правил, на которых зиждется со дня основания финансовая мощь Америки. Главным правилом было, по их словам, благоговейное, почти религиозное отношение к доллару, как к иконе. Голос человека, рассказывавшего о том, что изображено на долларе – и всевидящее ветхозаветное око ревнивого Господа Израиля, и вершина пирамиды, олицетворяющая власть над миром, и лики пророков золотого тельца – Джексона. Франклина, Гамильтона, – подрагивал от волнения – он читал нам не лекцию, а произносил проповедь, служил своеобразную литургию, зачитывал наизусть священное писание…

Ну, конечно, я, как всегда, не удержался и испортил впечатление от этой «песни песней» в честь золотого тельца, когда попросил слово и сказал нечто совершенно бестактное, вроде того, что в России никогда деньгам не поклонялись и, видимо, никогда не будут, а потому нам такого рода изыскания чужды и ничего дать не могут…

Однако на уровне абсолютно бытовых отношений в американской жизни я не раз убеждался в том, что жрец и толкователь из масонского клуба знал, что говорил.

В городе Феникс, когда мы собирались из гостиницы ехать в аэропорт, укладывая чемоданы и выбрасывая в мусорную корзину ненужные, накопившиеся в дорожной сумке бумаги, я случайно выбросил авиабилеты от Феникса до какого-то города, куда мы вылетали. Я это обнаружил в аэропорту перед посадкой… Все уже пошли к самолету, а мы с переводчицей Татьяной Ретивовой все выясняли отношения с администрацией аэропорта. Я горячился:

– Ведь билеты были заранее заказаны на мою фамилию, посмотрите в компьютере – там все должно быть, вот мой паспорт, никто по этому билету, кроме меня, полететь не сможет, так что вы вполне можете пропустить меня на посадку. Вот, кстати, компьютер и мое место выдает на экране!.. Но строгий, худой администратор был неумолим. Аргументы его были железными и абсолютно непонятными для меня.

– Вы потеряли билеты, а это значит, что вы потеряли деньги! – Тут он начинал волноваться и негодовать, не в силах объяснить мне, что потеря денег – своего рода нарушение высших моральных и религиозных догм общества. Больше всего, как я теперь понимаю, его возмущали мои легкомысленные оправдания происшедшего: «Ну потерял и что такого! Все равно же – я в компьютере, а значит, можно посадить меня и без билета…» Такие речи, в его сознании, были издевательством над высшими ценностями жизни, над здравым смыслом, над верой в сверхчеловеческую силу денег…

Пришлось мне второй раз брать билет и снова заплатить двести долларов. Когда аэропортовский администратор добился этого, на его лице выразилось полное удовлетворение, как будто он принудил грешника к раскаянию и спас его заблудшую душу.

Свидетелем нашей мировоззренческой схватки был Леонид Бородин, с которым бок о бок я прожил целый месяц нашего путешествия.

– Станислав Юрьевич! – сказал он мне. – Ты их не переубедишь. Они не понимают, о чем ты говоришь, да не просто говоришь, а богохульствуешь…

Вся наша восьмерка для проживания в гостиницах была разделена на пары, и мы с Бородиным как-то, не сговариваясь, выбрали друг друга. Мне сразу же понравился этот подтянутый, сдержанный, немногословный человек.

О Бородине в еврейском альманахе «Панорама» было написано так:

При Брежневе он был диссидентом и подвергался репрессиям. Его русский национализм всегда носил не просталинский, как у Кожинова или Куняева, а антисталинский характер. Однако можно думать, что эти различия остались в прошлом: в годы гласности и перестройки русские националисты всех оттенков стремятся слиться в одну сплоченную группу…

Однажды на обеде у священника Виктора Потапова мы встретились с нашим «бывшим» журналистом, носившим комическое имя – Гарри Табачник. Весь вечер он жаловался нам на государственный антисемитизм, от которого «страдал в Союзе». В руках у Гарри была его книга под названием «За вашу свободу, сэр!» Мы с Бородиным посмотрели на обратную сторону обложки. Под портретом Гарри Табачника было несколько абзацев из его биографии:

Работал корреспондентом радиостанции «Маяк». Писал и сам читал у микрофона свои передачи об интересных людях, литературе, музыке, искусстве. Вел интервью со многими знаменитостями, среди которых были и маршал Жуков, и Ю. Гагарин…

Печатался во многих московских газетах и журналах, включая «Юность», «Огонек», «Молодой колхозник», «Вокруг света»…

Страну изъездил от залива Посьет до Минска, от Петрозаводска до Ашхабада.

Закончил факультет журналистики Московского университета, юридический институт, аспирантуру факультета журналистики. Получил степень.

И все это при махровом государственном антисемитизме!

– Забавный народ! – сказал Бородин, глядя на Табачника, который тут же понял, что в своих жалобах на жизнь хватил лишку, и стушевался, растворившись в толпе гостей.

А об известном еврейском диссиденте Алике Гинзбурге, с которым они сидели в мордовских лагерях, Бородин отозвался холодно и отчужденно:

– Ему это для биографии было нужно!

Мы только что опубликовали в «Нашем современнике» замечательную повесть Леонида «Третья правда», после которой читающая Россия узнала Бородина как писателя. Он был благодарен мне за это, но благодарность свою высказывал ободряющей улыбкой в минуты жарких дискуссий с нашими оппонентами, доброжелательной шуткой по поводу моего утреннего похмелья, скупой похвалой в адрес Распутина, Кожинова или Белова.

Два лагерных срока, выпавших на его жизнь, научили Бородина быстро и точно оценивать людей, он хорошо изучил типы и характеры диссидентов, в том числе и из еврейской среды, и понимал, как с ними надо разговаривать.

Зная его судьбу, они несколько придерживали языки и не решались при нем нагло и демонстративно расписывать свои страдания во время жизни в Союзе…

Вскоре по возвращении на родину я получил из Рима письмо соратника Бородина по политическому процессу Евгения Ватина, которого я однажды мягко упрекнул в том, что он, боровшийся за свободу России от коммунизма, не возвращается на «освобожденную» родину. Ватин отвечал мне:

В конце своего письма Вы пишете о «странности» того, что часть из нас (впрочем, не столь уж и значительная количественно), которые «боролись, страдали, сидели», находимся за границей сейчас, когда появилась возможность «работать и бороться на родине». Я вспомнил Л. И. Бородина (с которым нас когда-то связывала одна судьба): представляя недавно в «Лит. России» очерк В. Осипова, он с содроганием признается: «,я даже (!) допустил мысль об эмиграции». Но я-то помню наше с ним прощание – и ведь были уверены, что навсегда, – если и возникли у него такие мысли, он гнал их от себя… Я смотрел на вещи несколько иначе; и сейчас моя позиция еще далека от «возвращенческой». Смущает меня и то, сколь многочисленная «шпана» – не только литературная, но и политическая, роем устремилась обратно, в «страну» (как они называют нашу родину), где естественно смыкаются со шпаной местной, типа Коротича. Представляю, между тем, что ожидает русского изгнанника, вернувшегося к родным осинам…

В последние годы патриот Евгений Ватин, православный человек, работал на радио «Ватикан». Какой бесславный конец судьбы, некогда начинавшейся так дерзко и самоотверженно…

Поездка наша по Америке продолжилась в атмосфере любопытства и ненависти, дружелюбия и провокаций.

Из «Нового русского слова» от 11 мая 1990 года:

В интервью с корреспондентом «НРС» 28-летний Леви, который характеризует себя как «бухгалтер и отчасти революционер», заявил: «Пока евреи не могут ходить в безопасности по улицам Ленинграда, русские нацисты не будут ходить в безопасности по улицам Нью-Йорка!» Вчера утром Леви и четверо членов Организации защиты евреев попытались, по его словам, сорвать встречу делегации писателей и представителей Национальной конференции христиан и евреев. Пятеро демонстрантов с лозунгами «Куняев – нацист», «Нацистов – вон!» и «Евреи не должны встречаться с нацистами» поднялись на 11-й этаж здания, где проходила встреча, и сделали попытку прорваться в конференц-зал, но были остановлены дверью из толстого стекла. Как говорит Леви, во время этого инцидента демонстранты ударили кого-то по лицу, хотя пострадавший оказался не одним из русских писателей, а американцем. Леви замечает на это, что «двуличные американцы, якшающиеся с нацистами», еще хуже последних.

– У вас большой список врагов», – заметил автор этих строк.

– Да, он растет не по дням, а по часам!» – засмеялся Леви.

Но бог с ними, этими, как писала мне в письме Нина Бахтина, «больными людьми». Что говорить о них, если в «Лос-Анджелес тайме» от 4 мая 1990 года мы прочитали слова раввина Ицхака Гитбурга, защищавшего четырех убийц палестинской девушки в одной из арабских деревень; «Должно признать. – писал Гинзбург, – что еврейская кровь и кровь неевреев имеют разную цену», Эти слова я вспоминал в самых разных, вполне цивилизованных и респектабельных еврейских аудиториях, где нам пришлось побывать – в еврейском этническом центре в Питсбурге, на кафедрах различных провинциальных университетов при встречах с профессорам»! и преподавателями, в казенных офисах министерств и радиостанции «Свобода». Там все было хоть порой и напряженно, но вежливо, прилично, цивилизованно. И, однако, снова в суть такого рода встреч, визитов и разговоров мне помогал вникнуть великий американец Томас Вулф.

В его романе Джейк Абрамсон в кругу своих племянниц рассуждает об английской кухне, издеваясь над капустой, рыбой и безвкусными соусами:

– Такая еда годится только для несчастных христиан.

Это упоминание об иноплеменниках, в котором сквозила пренебрежительная усмешка, как-то по-особенному соединило всех троих, и внезапно они предстали в новом свете. На губах старика играла чуть заметная умная и холодная улыбка, женщины веселились безмерно, и все они отлично понимали друг друга. И теперь видно было, что они по-настоящему заодно – дети древнего, одаренного, всезнающего племени. – и со стороны отчужденно, с насмешливым презрением глядят на темных и невежественных людей иной, низшей породы, не причастных к их познаниям, не отмеченных той же печатью. И тотчас оно миновало мгновенье, в котором сказалась их извечная обособленность. На лицах женщин теперь светилась лишь спокойная улыбка, все трое вновь принадлежали всему миру.

Поистине, читая это, поверишь, что «еврейская кровь и кровь неевреев имеют разную цену».

Для них. Но не для нас.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.