Американская мечта

Американская мечта

Картина Барри Левинсона «Багси» занимает особое место в долгой череде американских фильмов о мафии. Она, несомненно, уступает такой классике, как «Крестный отец» Копполы, или такому достижению кино, как «Свои ребята» Скорсезе. Но зато в «Багси» емко сконцентрировано то, что во всем мире именуется Американской Мечтой.

Заглавный герой — историческое лицо, знаменитый гангстер 30–40-х годов Бенджамин Сигел по кличке Багси, друг и партнер не менее прославленных Лаки Лючано и Меира Ланского. Они поднялись в эпоху «сухого закона», когда в Штатах утвердилась организованная преступность. Сигел был самым смелым и жестоким из троих, раньше других и погиб: его убили в 47-м. Ловелас и фантазер, он исступленно увлекался каждой новой женщиной и каждой новой идеей. Последняя идея — точнее, ее воплощение — вошла вместе с ним в историю: игорная империя Лас-Вегаса.

Критики в целом хвалили фильм, но разнесли его за антиисторичность. Мол, все было совсем не так красиво: ни обстоятельства создания Лас-Вегаса, ни герой. Багси Сигела играет суперлюбовник Голливуда Уоррен Битти, бывший очаровательный бандит в «Бонни и Клайд», бывший очарованный коммунист (Джон Рид) в «Красных». Элегантный, наглый, победительный, как Анатоль Курагин, — на экране и в жизни. Уже выбор исполнителя главной роли повел фильм по исторически неверному пути. Уоррену Битти сочувствуешь по ходу, и его жалко в конце. Багси Сигел же, судя по всему, был истерической свиньей без намека на совесть, и его ранняя смерть спасла множество жизней. Прочие гангстеры столь же неправдоподобны и нетипичны.

Все так, фильм и образ нетипичны, но — архетипичны. В картине «Багси» — правда не истории, но мифа: квинтэссенция Американской Мечты и ее носителя.

Во все времена и по сей день в Америку ехали за свободой и богатством, еще вернее — за свободой богатства. Европейские протестанты бежали от преследований, но и за преуспеянием: справедливой наградой за труд, понимаемый как долг человека перед Богом. Шли за беспредельными возможностями на земле, расстилающейся чистым листом, куда следует вписать свое имя и ряд цифр с нулями.

В конце XVIII века об американце было написано то, что было до и осталось после верным:

Здесь он бодро идет стезею трудолюбия, ибо награды за усердие следуют за ним по пятам; здесь труд его основан на природном побуждении — на заботе о личной выгоде, а можно ли желать обольщения более могучего?

Слова расставлены точно: «природное побуждение» и «могучее обольщение» — безмерное их развитие неизбежно приводит к возникновению особой людской породы:

Американец есть новый человек, руководствующийся новыми принципами; посему у него должны возникать новые мысли и новые мнения.

Ясно, что мнения эти, сориентированные лишь на личные понятия о добре и зле, с общепринятыми нормами могут не совпадать:

Вдали от силы примера и смирительной узды стыдливости многие люди являют собой позор нашего общества. Их можно назвать передовым отрядом отчаянных смельчаков, посланным на верную гибель.

Запад для американца был нашей Сибирью со всеми сходными плюсами и минусами. Плюсы ясны, а минусы иногда теряются за звоном золота и видом пальм. На горах и в пустынях Сьерра-Невады замерзали так же насмерть, как в тайге. В преодолении — стихии, индейцев, конкурентов — рождалась свирепая мораль одиночек-первопроходцев, словно выдавших себе индульгенцию за перенесенные лишения и отторженность:

Во всех обществах есть свои отверженцы; здесь же изгои служат нам предтечами, или пионерами.

Таким пионером XX века предстает в фильме Барри Левинсона бандит Багси Сигел. Здесь доведены до крайности все характеристики, утрированы ответы на все вопросы.

Кто? Герой-одиночка — не просто изгой, а изгой профессиональный: он гангстер. Он стоит вне общества не только по личному выбору, но и в силу закона. (Тут любопытно сопоставление конкретного английского outlaw, буквально «вне закона», с широким русским «преступник» — преступивший нечто, не вполне определенное.)

Что? Американская удача отождествляется не с неторопливыми добродетелями крестьянина или чиновника, ожидающих урожая или повышения. Земли тут были немереные, тыквы в три обхвата, девять апельсинов составляли дюжину. А еще дальше, на Запад, шли для того, чтобы ударить киркой по золотоносной жиле и уже назавтра поить редерером лошадей. Не достаток в отдаленном будущем, а богатство — огромное и желательно к вечеру. Эта философия породила и нарядные образы золотоискателей у Брета Гарта и Джека Лондона и куда менее привлекательные персонажи на Брайтон-Бич. Реальный Багси Сигел был ближе к последним, киношный — к первым, пойдя даже дальше в своем последовательном служении Американской Мечте. Багси построил игорный дом — материализовав идею внезапного успеха, создав зримое воплощение большой и стремительной удачи.

Где? За фортуной всегда шли на Запад — в неведомые земли, опасные и непредсказуемые. Размеры землевладения определялись взглядом, как у Ноздрева: «Весь этот лес, который вон синеет, и все, что за лесом, все мое». Пространствам лучше быть незанятыми, новыми: чем безлюднее, тем надежнее. Багси Сигел возвел казино буквально среди чистого поля. Стекло, бетон, металл — на иссушенной земле Невады, до сих пор единственного штата, по всей территории которого разрешены азартные игры.

Итак, романтический герой и его подвиг доведены в фильме Левинсона до символа, столь заостренного, что он начинает казаться собственной противоположностью. И даже вызывает неожиданные сравнения: например, с Иваном Лапшиным из картины Алексея Германа, в те же годы тоже одержимым идеей покорения пустых пространств, тоже не стеснявшимся крутых мер для достижения цели. «Через четыре года здесь будет город-сад». Но и казино — не Кузбасс, и цели Багси и Лапшина тоже были разные, и жизнь, увы, доказала, что личная выгода есть «природное побуждение», а счастье для всех — химера. В лапшинском городе прибавилась трамвайная линия, в Неваде вырос Лас-Вегас.

Бандит Сигел сыграл свою историческую роль, а мы можем увидеть в фильме не очередную попытку романтизации мафии и не перевертыш соцреализма, а фантазию на тему стихии бизнеса, где с равными основаниями — но не на равных правах! — существуют мелкие зверюшки, грызуны покрупнее и такие хищники, как Багси.

Фильм «Багси», выдвинутый на премии «Оскара» по десяти разрядам, получил лишь две — только за красивость: декорации и костюмы. То ли члены киноакадемии не увидели в картине ничего другого, то ли надоел не сходящий со страниц светской хроники Уоррен Битти, то ли рассудили, что Левинсону всего два года назад достался главный Оскар за «Человека дождя», то ли просто триллер «Молчание ягнят» показался лучше, что правда.

Но не исключено, что дело еще в Американской Мечте — даже не в утрированном ее кинообразе, а в ней самой. В том, что Мечта претерпела серьезные трансформации в последние годы: стала многослойной, комплексной, несводимой к формуле материального успеха и связанного с ним социального статуса. Сама эта связь стала иной, не столь прямолинейной. В постиндустриальном обществе вырабатываются новые ценности, и снова оказывается прав фермер XVIII века: у американца «должны возникать новые мысли и новые мнения», потому что главное достоинство американца — мобильность, быстрое реагирование на веяния времени, которое он во многом сам же и продуцирует.

За полвека, прошедших со времен Багси Сигела, совершенно иными стали социальные роли женщин и молодежи, перестроилась иерархия искусств, сменился код национальных и расовых отношений, выросло поколение Хиросимы и растет поколение Чернобыля, прошла сексуальная революция. И наверное, главное — принципиально поменялось отношение к месту человека на земле, к понятию жизни вообще: возникло экологическое сознание.

Сегодняшний Багси, прорвавшись на Запад, огородил бы пустой кусок невадской земли и объявил его национальным парком. А попадись там какое-нибудь казино — снес бы решительно и быстро, как подобает пионеру.

1992

Данный текст является ознакомительным фрагментом.