IV. Триумфальный путь

IV. Триумфальный путь

После победы на Гранике народы стали склоняться перед Александром, как полевая трава, которую мнет поступь гиганта.

Греческие колонии побережья, платившие дань Персии, встречали его как освободителя. Для населения внутренних областей он был носителем престижа Греции, который вот уже полвека все возрастал в этих краях. Ведь если учение по-прежнему отправлялись в Египет, чтобы черпать из источника науки, то во всем, что касалось искусств, наслаждений ума, убранства дворцов, красоты, торговли предметами роскоши, взгляд обращался к Греции.

Отныне правители с берегов Понта Евксинского отдавали своих сестер или дочерей за греческих полководцев, искали для своих гаремов куртизанок с Пелопоннеса, покупали для них греческие драгоценности, оказывали покровительство торговцам Коринфа и Мегары, чеканили свою монету, на которой были выгравированы творения афинских ваятелей. Впрочем, повсюду можно было расплачиваться монетами из золота, добываемого на горе Пангей, с изображением Филиппа, и уже близко было время, когда в употреблении будут только серебряные тетрадрахмы с изображением Александра (30).

Во Фригии, Лидии, Карии, Памфилии были банкиры, слушавшие в юности лекции Платона; теперь они посылали своих сыновей учиться у Аристотеля. Государи, вдохновляясь идеями этих философов, открывали в своих столицах академии и ликеи; если кто-либо заказывал себе новый дом, то непременно греческому архитектору; аттическим художникам и скульпторам щедро платили, и города изобиловали их произведениями; один тиран не счел слишком высокой цену в двадцать золотых талантов за то, чтобы получить послание, написанное рукой Исократа. Риторы, поэты, актеры были не в силах принять все приглашения и переезжали из города в город, чтобы выступать там публично. Человеку хотелось казаться греком даже после смерти, и он заказывал себе саркофаг из пентелийского мрамора.

Если на взгляд некоторых афинян македоняне были еще довольно неотесанным народом, то для Востока Александр Македонский, гегемон Греции, представлял целую цивилизацию, которой все восхищались; он нес ее, казалось, в себе самом. Девять муз шли по дороге, пролагаемой его мечом, и он сам был как бы воплощением Эллады.

Оставив Пармениона продолжать занятие западной Фригии, завоеватель пошел на Лидию, где древняя столица Креза – Сарды, открыла перед ним ворота без боя. Александр остался там ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы заложить первый камень святилища Зевса на холме – там, где в день его прихода пролился грозовой дождь. На смену сатрапу Спиридату, которого Клит убил при Гранике, он поставил правителем одного из своих командиров – Асандра, из семьи Пармениона. Затем он достиг за несколько дней Эфеса – города, где в день, когда он появился на свет, сгорел большой храм Артемиды, жрецы которого предсказали его судьбу. Александр постановил, что налоги, которые город платил персидскому царю, будут теперь поступать в сокровищницу храма. Два знаменитых художника работали в то время над восстановлением здания: архитектор Динократ и живописец Апеллес. Александр пришел в восхищение от сделанного ими; он решил, что обратится к Динократу, когда задумает строить новые города, и трижды позировал живописцу, который изобразил его верхом на Буцефале и с молнией Зевса в руке. Александр был сначала не вполне доволен портретом; он находил, что он, и особенно конь, получились непохожими на себя. Он пожелал дать мастеру уроки искусства; но гениальный Апеллес был обидчив. «Царь, – ответил он, – ты бы лучше не говорил о таких вещах, потому что ты смешишь моих учеников. Твой конь понимает в живописи лучше, чем ты».

Когда насмешка исходила не от человека царского звания, Александр воспринимал ее добродушно; ему не было неприятно, если ему противоречили, ибо он зидел в этом доказательство искренности. Апеллес стал вскоре его другом, и Александр распорядился, что отныне никакой другой живописец не будет писать с него портрета, как уже раньше решил, что Лисипп станет единственным, кто запечатлеет его черты в мраморе и бронзе.

Город Милет у устья Меандра, пожелав остаться нейтральным, заявил, что его порт будет равно открыт для кораблей Александра и для персидского флота. Последний, насчитывавший четыреста судов, был сосредоточен поблизости. Городу было суждено жестоко расплатиться за свой нейтралитет.

Парменион, вышедший на соединение с Александром, советовал дать морской бой; Александр же, упрекнув его в том, что он дурно толкует знамение – падение орла, которое видели с моря, – отказался вверить свое счастье волнам и избрал сражение на суше. Город был взят приступом; в жестокой схватке были убиты молочный брат Александра Протей и другой сын кормилицы Ланики, то есть два племянника Клита; но из защитников Милета спаслись только триста греческих наемников Дария, укрывшихся на маленьком островке; взяв их в плен, Александр включил их в состав своего войска. Затем он временно распустил свой флот, и Никанор, который им недолго командовал, снова возглавил легковооруженную пехоту.

В пятидесяти стадиях к югу Мемнон, разбитый при Гранике, заперся в Галикарнасе с остатками своей армии. Чтобы заверить Дария в своей преданности, старый родосский полководец послал ему свою жену Барсину и своих детей в качестве заложников. И Дарий передал ему правление всей Малой Азией.

Тогда Александр пошел на Галикарнас – город, куда тремя годами раньше, в пору своей ссоры с Филиппом, он отправил послом актера Фессала просить руки царевны, которую предназначали его сводному брату Арридею.

В богатейшей столице Карии, родине Геродота, находилась знаменитая гробница, построенная царицей Артемидой в память о своем супруге и брате, царе Мавсоле (прошло десять лет, как она была закончена). Это огромное здание, тридцать шесть колонн которого поддерживали монументальную пирамиду, считалось уже тогда одним из шести чудес света: ведь седьмое еще не было построено. Старая низложенная царица, младшая сестра Артемиды Ада, которую сатрапы Пиксодор и Оронтобат отстранили от власти, вышла навстречу Александру, чтобы предложить ему союз; она была очарована им, стала звать своим сыном; скромность его стола так ее разжалобила, что она принялась снабжать его с изобилии пряными, сладкими, изысканными блюдами, приготовленными на ее кухнях. Наконец она решила усыновить Александра, объявила его своим наследником и отдала ему крепость Алинды, единственную, которая у нее оставалась.

Таким образом, у Александра была на примете царица для галикарнасского престола; однако город, по-видимому, не готовился к сдаче. Он был окружен глубокими рвами, которые пришлось засыпать; башни и катапульты Диада причиняли ему мало ущерба; атаки не приносили пользы, и осада угрожала затянуться, когда вдруг два пьяных македонских солдата, поспорив, кто из них совершил больше подвигов, подрались под крепостной стеной. Люди Мемнона вышли, чтобы захватить их в плен; товарищи пьяниц кинулись защищать их; подмога прибывала с обеих сторон, в схватке уже участвовала куча народу, и вскоре множество македонян ворвалось в город. Видя, что не сможет их сдержать, Мемнон приказал поджечь город, и македоняне шли среди полыхающего огня, задыхаясь от дыма. Мемнон же укрылся в одном из портовых городов, откуда ему удалось потом перебраться в Митилену на острове Лесбос, где он попытался восстановить армию и возобновить войну с моря. В Галикарнасе Александр приказал завершить заступом начатое огнем и передал царице Аде город, в котором оставались только храмы и гробница Мавсола.

Все это было исполнено Александром до достижения им двадцати двух лет.

После того, как Кария была завоевана, не составлило труда привести к повиновению Ликию, Писидию и Памфилию. Несколько авангардных боев, несколько атак против плохо укрепленных стен внесли какое-то разнообразие в это триумфальное шествие. Уже не счесть было городов, которые ежедневно изъявляли покорность Александру или его военачальникам. Персидские правители бежали при его приближении, а то и спешили вступить с ним в переговоры; население выходило навстречу победителю, иногда – как это было в Фаселисе – для того, чтобы преподнести ему золотой венок.

И вот я вошел однажды вечером в Тельмесс, мой родной город, который я не видел почти тридцать лет. Во все времена Тельмесс был известен на Востоке своими прорицателями, которые считаются самыми искусными; дар пророчества передается здесь в некоторых семьях по наследству, и им обладают даже женщины и дети. На девушке из Тельмесса, принадлежавшей к пророческому роду, женился когда-то фригийский царь Гордий и от нее имел сына Мидаса. Члены моей семьи и друзья моей юности простерлись ниц предо мной и просили у меня прорицаний; городской совет решил воздвигнуть мне, как самому прославленному из детей Тельмесса, статую при входе в храм.

Наступила зима. Пройдя высокие плоскогорья, на которых мели снежные бури, вся армия собралась в центре Фрагии – Гордионе. После того, как войска весной покинули Пеллу, они прошли тринадцать тысяч стадиев.

На другой день по прибытии в Гордион Александр пришел на Акрополь, чтобы совершить жертвоприношения и увидеть Гордиеву колесницу, сохраняемую в храме Зевса. Ему было известно о пророчестве. Минуту он рассматривал узел, которым была завязана кора, и, увидев, что терпением с ним не справиться, вынул меч и разрубил узел одним ударом, отделив дышло от ярма. Затем он воскликнул «Поглядите, он развязан».

Следующей ночью разразилась ужасная гроза, молния освещала небо в течение двух часов; вскоре после этого Александр получил две важные новости: родосец Мемнон умер на Лесбосе, а Антипатр одержал крупную морскую победу над персидским флотом.

Александр послал Птолемея, Кена и Мелеагра за новобранцами, которых могли дать Македония и Эллада; когда весною они вернулись в Гордион, мы снялись с лагеря и продолжили завоевательный поход – сначала на восток через Анкиру, затем на юг через Каппадокию и высокие горы Тавра.

В ущелье, называемом Киликийскими Вратами, которое было известно уже Ксенофонту, войско очутилось перед узким проходом, где могли пройти шеренгой лишь четверо человек. Парменион, осторожный по своему обыкновению, считал, что лучше обогнуть гору. Александр оставил его с основными силами при входе в теснину, взял с собой горстку людей, прошел через ущелье глубокой ночью, рассеял персидские наблюдательные посты, которым достаточно было бы скатить несколько больших камней, чтобы раздавить его, и открыл путь своей армии. Находясь там, он узнал, что сатрап Тарса Арсан готовится сжечь свой город, прежде чем оставить его. Александру нужно было сделать остановку, чтобы дать отдых своим дойскам, а Тарс, основанный в древности Сарданапалом,.[5] был очень богатым городом; он устремился по склонам со своей конницей, чтобы предупредить пожар, и проскакал от зари до захода солнца четыреста стадиев, отделявших его от Тарса. Заслышав шум, поднятый всадниками, персы разбежались в беспорядке, не успев применить свои факелы. Воздух побережья показался душным тому, кто мчался галопом от самой вершины горы. Утомленный целым днем скачки, Александр остановился на берегу Кидна, сбросил одежду и искупался. Вода, стекавшая с гор, была холодна, как лед. Два дня спустя у Александра началась такая слиьная лихорадка, что все думали, что он умрет, и удрученное состояние духа распространилось по лагерю (31)

Я провел много времени у его изголовья. В окружении Александра было несколько врачей, которым была известна власть магических искусств, неотделимых от науки врачевания. А среди этих врачей больше всех он любил Филиппа из Акарнании, который помогал его приходу в мир, лечил его детские болезни, а теперь шел в обозе его армии. И вот Александр получает секретное послание Пармениона, который советует ему чрезвычайно остерегаться этого Филиппа и снадобий, которые тот предпишет, так как ходят слухи, что лекарь дал себя подкупить персидскими деньгами и участвует в заговоре. Александр держал это письмо рядом с собой, между своим списком Гомера и щитом Ахилла, когда Филипп из Акарнании принес приготовленное им собственноручно лекарство, от которого он обещал большую пользу. Александр протянул письмо Филиппу и одновременно взял чашу из его рук; и когда тот прочел послание, Александр поднес питье к губам и смотрел прямо в глаза врачу, пока пил. На другой день лихорадка спала и стало видно, что царь спасен. Тогда Филипп Акарнанянин был осыпан похвалами; хвалили также и меня за мое предсказание: я говорил, что, хотя лихорадка и прочитывается в светилах Александра, он не может умереть от нее в двадцать три года.

Тем не менее, выздоровление было долгим; оно растянулось на целое лето, проведенное нами в Тарсе. У воинов было время поразмышлять над надписью, высеченной на гробнице Сарданапала в Анхиалоне близ Тарса: «Сарданапал, сын Анакиндаракса, основал в один день Анхиалон и Тарс; прохожий, ешь, пей и люби; остальное – тщета».

Только ближе к концу сентября Александр снова двинулся в путь, совершая короткие переходы вдоль побережья. Он шел уже около недели, переправился через Пирам и достиг города Солы на границе с Финикией, когда прибыл гонец. Александр сказал ему слова, которые часто обращал к вестникам: «Храбрец мой, о каком чуде ты мне расскажешь? Может быть, вернулся к жизни Гомер?».

Вестник сообщил, что за ним шел прибывший с севера Дарий Кодоман с армией в сто шестьдесят тысяч человек.

Донесения лазутчиков рисовали грандиозную военную процессию, в которой участвовали все народы великого царства – армяне, мидийцы, халдеи, иранцы, кавказцы, скифы, бактрийцы, греческие наемники; она медленно продвигалась по пустыне и горам Ассирии, растянувшись на многие десятки стадиев. Порядок шествия был строг и ритуален. Впереди рабы несли серебряные жертвенники, в которых горел неугасимый огонь; затем шли маги с пением гимнов, сопровождаемые таким числом младших жрецов, каково число дней в году; далее катилась колесница Солнца, влекомая белыми конями, а за ней скакун баснословных размеров, которого называли конем Солнца. Возничие были одеты в белое и держали в руке золотые прутья. Вслед за ними являлись глазу десять боевых колесниц, выложенных золотом и серебром; затем конница двенадцати народов; далее десять тысяч воинов, именовавшихся «бессмертными», с золотыми цепями на шее и в хитонах из золотой парчи с рукавами, расшитыми драгоценными камнями; через тридцать шагов после них – дальние родственники царя числом пятнадцать тысяч; затем дорифоры, несущие царские одежды; и, наконец, на колеснице, украшенной статуями богов и золотыми орлами, сам Великий Царь на троне. На голове у него была голубая тиара, а вокруг нее – пурпурная с белым повязка; на пурпурную с серебряной полосой тунику был наброшен халат, усеянный каменьями, как небо звездами, на котором были вышиты два ястреба, прядающие с облаков; на золотом поясе царя висел кривой меч в ножнах из драгоценного камня. Рядом с царем шествовали двести его самых близких родичей, а десять тысяч копейщиков, составлявших его охрану, шли впереди тридцати тысяч пеших воинов. Сзади вели его личных коней, числом четыреста. Затем следовали колесницы матери Дария и его жены Статиры, конные прислужницы и малые дети в повозке; далее триста шестьдесят пять наложниц и у каждой экипаж, как у царицы. Триста верблюдов и шестьсот мулов везли военную казну под охраной стрелков из лука. Царевны, вельможи, гаремы высоких сановников, евнухи, армейская прислуга, бесчисленные служители и рабы замыкали шествие; их подталкивали сзади солдаты арьергарда, которым было поручено поторапливать отстающих и казнить беглецов.

Едва Александр успел выслушать описание армии своего врага, как прибыли другие гонцы, сообщившие ему, что арьергард, оставленный им у Исса, между горами и морем, перебит персами. Вновь возник спор между Александром и Парменионом. Старый полководец хотел спуститься дальше к югу, занять позиции на широкой равнине, освоиться с местностью и ждать битвы. «Ты таким образом в точности выполнишь замысел Дария! – воскликнул Александр. – Ведь тогда персы, воспользовавшись своим численным преимуществом, смогут накрыть нас, как сетью. Напротив, мы развернемся и обрушимся на Дария, пока его огромная армия, отягощенная женщинами и обозом, будет находиться в теснине».

Созвали войско, и Александр обратился к нему с речью; близость решительного боя вдохновляла его. Он говорил солдатам о том, что, невзирая на малочисленность, велико их превосходство над врагом: это превосходство закаленных воинов над азиатами, одетыми, как женщины; свободных людей над рабами; эллинов над варварами. Он сумел обратить похвальное слово к каждой фаланге, к каждому командиру; он хвалил Пармениона за его преданность и мудрость, Филоту за храбрость, проявленную при Гранике, Пердикку за то, что он первым вошел в Галикарнас; он принес благодарность Клиту, спасшему ему жизнь, когда ей угрожал Спиридат. Гефестион, Никанор, Кратер, Мелеагр, Неарх, Диад, Птолемей – все получили словесные лавры. Затем Александр распорядился, чтобы люди хорошо подкрепились и были наготове к исходу дня. Поднявшись к северу, он перешел ночью перевал там, где никто его не ждал, и на другой день оказался, как он того и хотел, лицом к армии Дария, в узкой долине Исса, между горами и морем.