ЧЭНДЭ
ЧЭНДЭ
Город в горах всегда кажется немного сказочным. Не знаю почему, но это так. Должно быть, горы придают городу определенную ауру…
Китайский же город, окруженный горами, – это вообще нечто мистическое.
Особенно если это Чэндэ – город, где располагалась летняя резиденция Сына Неба…
«Пурпурной сельской жемчужиной» зовут Чэндэ китайцы, и, поверьте, – нисколько не преувеличивают. Жемчужина и есть.
Поужинав вкусным оленьим шашлыком (это местная «фишка», в Чэндэ вообще любят готовить дичь), я вернулся в отель и почти сразу же лег спать – завтрашний день обещал быть насыщенным…
В моем путеводителе, купленном еще в Москве, о Чэндэ, помимо всего прочего, было написано вот что:
«…климат выраженно континентальный, зависящий от муссонных ветров… характерен резкий перепад дневной и ночной температур…».
Каюсь, эти строки, посвященные местной погоде, я пропустил не читая, так как меня больше интересовали памятники китайской старины – все эти пагоды, дворцы, сады и прочие достопримечательности. Теперь-то я знаю, что путеводители надо добросовестнейшим образом читать от корки до корки, осмысливая и запоминая всю информацию.
В первую же ночь в Чэндэ я был наказан за свое опрометчивое легкомыслие тем, что никак не мог заснуть от холода. Укрывшись не только тоненьким одеялом, но и почти всем своим гардеробом, к трем часам ночи я окоченел так, что прочувствовал выражение «зуб на зуб не попадает».
В стилизованном под старину номере моей стилизованной под старину гостиницы дуло из всех щелей, и при том не было даже намека на обогреватель. Тонкое одеяло, вкупе с моей одеждой, совершенно не спасали от «свежего ночного воздуха», которым так славится Чэндэ.
Отчаявшись заснуть и озлобившись на весь белый свет, я вышел из номера и отправился к портье. Поступь моя взывала к мщению, сдвинутые на переносице брови предвещали беду, а взор, казалось, готов испепелить все вокруг. (Не удивляйся – это я попытался описать свое состояние в средневековом китайском литературном стиле.)
Молодой, можно даже сказать – юный, китаец по имени Ма Сяолун, бойко стрекотавший на английском, долго рассыпался в извинениях, то и дело повторяя, что, к величайшему его сожалению, принятие решения об отоплении номеров (оказывается, батареи масляного отопления в номерах имелись, просто я не заметил их, потому что они были скрыты за облицовкой, чтобы не нарушать «древнего» стиля!) находится за пределами его компетенции. Лицо его при этом выражало искреннюю скорбь.
Несолоно хлебавши я отправился обратно в свой номер. Поступь моя взывала к мщению… и так далее.
Не успел я залезть под свои «одеяла», как раздался стук в дверь – в качестве компенсации Ма принес мне чайничек с горячим зеленым чаем «за счет заведения». Впрочем, здесь это звучало иначе: «скромный знак преклонения перед вашими (то есть моими) неоценимыми достоинствами». Приторно, аж язык к небу прилип…
Я сдержанно поблагодарил Ма и заявил:
– Ах, как жаль, что я не смогу порекомендовать вашу гостиницу сотрудникам нашего предприятия, которые вскоре должны прибыть в ваш прекрасный город!
Коварство пришло на смену ярости в моей душе, и я пустился на авантюру.
– Почему? – захлопал глазами Ма.
– Мои товарищи любят комфорт, а у вас постояльцы мерзнут ночами, – покачивая головой, я одновременно всплеснул руками. – Жаль, очень жаль… Не могли бы вы порекомендовать мне в вашем городе комфортабельный отель, способный одновременно принять сорок пять человек?
С чего моих мифических сослуживцев оказалось именно сорок пять, а не сорок четыре и не сорок восемь? Не знаю, должно быть, всплыл из глубин подсознания одноименный роман Дюма, не иначе.
Моя хитрость сработала! Пусть отопления Ма так и не включил, но зато притащил, держа за ручки, ко мне в номер медную (явно старинную!) жаровню, полную горячих углей, после чего исчез, не выслушав изъявлений моей благодарности, чтобы минутой позже вернуться с двумя одеялами. Солидными одеялами, как минимум каждое из них было раза в два толще того, что лежало на моей кровати.
– Надеюсь, что вы больше не будете страдать от холода, – сказал он, аккуратно сложив одеяла на край кровати.
– Не буду, – заверил я. – Благодаря вашим стараниям мои страдания прекратились! Спасибо, директор Ма!
Обращение «директор» явно польстило юноше. Он зарделся, словно девушка, и поспешил оставить меня в одиночестве.
Я придвинул жаровню немного ближе к кровати, вернул одежду, дополнявшую мое одеяло, туда, где ей полагалось быть, затем сложил вместе все три одеяла, забрался под них и словно провалился в теплую черную бездну…
Следующим вечером, пробродив весь день по гигантскому парку, размерами больше похожему на средненькую европейскую страну, и осмотрев несколько пагод и храмов, я решил потратить девяносто юаней на представление в местном буддийском театре. Точнее – на театральное представление в местном буддийском храме.
Неизвестный мне, дилетанту, буддистский сюжет про Будду, ламаистов, императора и простой народ актеры, то и дело менявшие свои красочные наряды, разыгрывали в традиционных (и поразительно красивых!) танцах.
Прикольно выглядели худенькие юноши с барабанами на спинах, правда, музыкой, в том числе и барабанным боем, мне в полной мере насладиться не удалось – звуки, царившие вокруг, заглушали абсолютно все – и музыку, и голоса, и даже барабанный бой.
Дело в том, что большинство зрителей были китайцами, а это значит… Это значит, что действие на сцене я созерцал под хруст чипсов, чавканье, хлюпанье, рыгание… В зрительном зале шла усердная работа челюстей, несколько человек разговаривали по мобильным телефонам, а кое-кто даже подпевал актерам. Визгливо и пронзительно, как здесь полагается.
Так что пришлось мне за девяносто юаней услаждать один только взор, без слуха.
Потряс меня финал представления, когда артисты вдруг спустились к зрителям и повязали каждому на шею синие «хадаки» – шелковые ленты-шарфы, имеющие в буддизме мистическое значение. «Хадаки» полагалось привязывать к деревьям на территории храма, отправляя тем самым Будде своеобразное послание.
За ужином (в том же ресторане, что и вчера, ибо от добра добра не ищут) я немного поколебался, делая выбор между рулетом из горной куропатки, отварной олениной со специями и мясом рыси. В итоге выбрал куропатку и не пожалел – мясо было нежным, словно цыплячье, хотя чуточку горчило, но это не портило вкуса, а всего лишь придавало ему некоторую пикантность.
На следующий день я собирался продолжить осмотр парка и посетить «дворцовую» часть императорской резиденции. Должен признать, что для таких любителей старины, как я, Чэндэ – просто рай, именно поэтому я решил задержаться здесь еще на несколько дней.
Да что там дней – в одном лишь саду Ихеюань с его пятью сотнями различных сооружений можно провести добрых две недели!
– Интересно, дорогая, почему этим китайцам не приходит в голову устроить здесь хотя бы одно ранчо? – громко поинтересовался у своей спутницы пожилой сухопарый американец (майка с флагом, деланно доброжелательное выражение лица, ковбойская шляпа).
Они только что заняли соседний стол и вертели головами, выискивая официанта.
– Должно быть, они плохие наездники, – предположила похожая на сову дама.
«И в самом деле, – подумал я, – как же без ранчо? Непорядок!»
Кому: Маргарита Бром «mabro@krambbler.ru»
От кого: Денис Никитин «denisn@posttmail.ru»
Тема: О Конфуции – а напоследок я скажу...
Добрый день, Маргарита Борисовна!
На заветах Конфуция я закончу свой рассказ об этом «человеке-полубоге».
Причину всех невзгод и разладов в обществе Конфуций видел в упадке людской нравственности. Основными добродетелями человека он считал верность, послушание и почитание родителей и старших. Поэтому первая (она же наиболее важная) заповедь Конфуция гласит: «Почитание родителей и уважение к старшим являются сущностью жизни».
Конфуций утверждал, что каждому человеку отведено строго определенное место в мире и обществе и что общественная структура, равно как и структура мира в целом, вечна и нерушима. Следовательно, каждый из людей должен исполнять свою роль в обществе: чтить предков, родителей, начальство… Поведение человека основано на морали и этике. Конфуций верил, что человек по природе больше склонен к добру, нежели к злу. Он также говорил о необходимости нравственного авторитета правительства: «Если власть не будет алчна, то и люди не станут воровать».
Последнее утверждение, на мой взгляд, немного наивно и утопично. Или даже не немного.
Конфуций превозносил культ предков и утверждал, что посмертная слава ушедших сулит возвышение и благоденствие их живущим потомкам. Ритуалы и обряды, по его мнению, надлежало сделать нормой общественной жизни. Соблюдение обрядности – часть «высоконравственного правления», учил Конфуций.
Хотя Конфуция принято считать философом, он никогда не проявлял особого интереса к философским проблемам мироздания. Учение Конфуция – это свод правил и моральных установок, в основе которых лежали идеализация древности, постулат о необходимости соблюдения определенных норм жизни и культ повиновения старшим, как по возрасту, так и по должности.
В третьем веке до нашей эры Конфуций был канонизирован, в его честь стали воздвигаться храмы. Возникло конфуцианство как религиозная система, чтобы достаточно скоро стать государственной религией Китая. Религией, которая провозглашала идею подчинения младших старшим, обожествляла императора и освящала его власть.
Забавно, что кроме Конфуция в ее пантеон также вошло много богов и духов, а также обожествленных исторических личностей.
Все боги в конфуцианской религии делились на три категории. Высшая включала верховное божество – Владыку земли и умерших предков императора. В среднюю категорию входили боги солнца, луны, грома, дождя, ветра, сам Конфуций и еще сто восемьдесят восемь правителей прошлого. В низшую категорию попали боги войны и огня, местные духи – земли, рек, лесов, духи – покровители городов.
Примечательно, что конфуцианство никогда не имело особой касты жрецов. Обязанности верховного жреца выполнял сам император, общение же с мелкими божествами было делом… государственных чиновников. Чиновники практически наизусть знали конфуцианскую литературу (ведь знание этой литературы было основным критерием при их отборе на службу).
Вот, пожалуй, и все.
До свидания,
Искренне почитающий Вас в соответствии с заветами Учителя,
Ваш сотрудник Денис Никитин
P.S. «Шэ-гун спросил Цзы Лу, что за человек Кун-цзы.
Цзы Лу не ответил.
Учитель сказал Цзы Лу:
– Почему ты не сказал так: “Он из тех, кто, преисполнившись решимости, не помнит о еде; в радости забывает о печали и не думает о грядущей старости”? Сказал бы это, и достаточно»[19].
PP.S. Где-то рядом стрекочут цикады. Какой болван сказал, что цикады «стрекочут»? Нашел кузнечика. Представьте себе «болгарку», запущенную одновременно с перфоратором. Прямо по мозгам, по мозгам, по мозгам… Или я просто чрезмерно увлекся пивом?
Кому: Владимир Крашенинников
«vkr777@krambbler.ru»
От кого: Денис Никитин «denisn@posttmail.ru»
Тема: Преступление и наказание.
Привет, дружище!
Прочел на досуге (трясясь в междугородном автобусе) занятную книженцию о пытках и казнях в Древнем Китае.
Впечатляет.
Как настоящий друг, спешу поделиться с тобой информацией, чтобы ты наконец понял, что суббота без сауны – это еще не наказание и, тем более, не пытка!
С незапамятных времен в Китае насчитывали пять видов наказаний. Имей в виду – денежные штрафы или простое сидение за решеткой в тюрьме в Древнем Китае наказаниями не считались. Так, небольшие превратности судьбы, и только!
Вот телесные наказания или же каторжные работы – дело другое. Это – настоящие наказания. Или же разжалование в титулах или понижение в должности для чиновников. Не думай, что понижение было для чиновника слабым наказанием – он существенно терял в доходах и порой был вынужден жить чуть ли не впроголодь. Опять же – представь себе, какой урон наносит тщательно оберегаемому «лицу» китайца разжалование или понижение в должности!
В начале седьмого века пять наказаний приобрели вот такой вид:
Первое наказание – битье легкими бамбуковыми палками от десяти до пятидесяти ударов. Это только так называется – «легкими бамбуковыми палками». Удары очень даже сильные и болезненные.
Второе наказание – битье тяжелыми бамбуковыми палками, и уже от пятидесяти до ста ударов.
При старании палача этот вид наказаний мог не только искалечить наказуемого человека, но привести к его смерти.
Третье наказание – каторжные работы на срок от трех до пяти лет.
Четвертое наказание – временная или пожизненная ссылка в места, отдаленные от родины преступника на две-три тысячи ли. Подобная ссылка зачастую означала гражданскую или военную службу на границе.
Пятым наказанием была смертная казнь. Через удушение шелковым шнуром, отсечение головы, четвертование... Члены императорской семьи и высшие придворные имели привилегию. Им могли назначить такой «гуманный» вид смертной казни, как самоубийство, совершаемое путем принятия яда или заглатывания острой золотой или металлической пластинки.
В числе нетрадиционных видов казни, практиковавшихся еще за несколько веков до новой эры, китайские источники упоминают такие, как варка в медном котле, выламывание ребер, вырезание коленных чашечек, подвешивание на крюк, заливание свинца в горло, закапывание в землю живьем, и тому подобное.
Мелкие уездные чиновники самостоятельно могли выносить приговоры только по мелким преступлениям, каравшимся ударами палками. Решения по преступлениям, каравшимся каторжными работами, утверждались на уровне провинции. Ну а смертные приговоры рассматривались повторно в столичном «Ведомстве наказаний», после чего должны были быть утверждены в высшем суде китайской империи, а затем самим императором. Так что особого произвола в этом вопросе никто из историков никогда не отмечал.
Кроме пяти основных наказаний широко применялось и шестое – ношение кандалов и деревянной колодки («канги») на шее. Канга представляла тяжелую (до двадцати килограммов) квадратную доску с дыркой для головы посередине. С таким «украшением» на шее невозможно было прилечь или самостоятельно принять пищу. Если наказанного никто не кормил из своих рук, то он вскоре умирал от истощения. Средний срок ношения канги составлял от одного до трех месяцев, вдобавок наказанного могли выставить на всеобщее обозрение в клетке.
Законы китайской империи не только разрешали, но даже рекомендовали применение пыток во время следствия. Признание под пыткой считалось доказательством правды, причем пыткам подвергались не только обвиняемые, но и несловоохотливые свидетели.
Легендарный судья Ли Хуэй, живший во времена династии Поздняя Вэй, однажды приказал пытать… шкуру. Да, обычную баранью шкуру. Об этом рассказывается в трактате тринадцатого века «Собрание судебных дел под Грушевым деревом».
Дело было так. Однажды к судье Ли Хуэю явились носильщик соли и носильщик хвороста, которые не могли поделить баранью шкуру, служащую для переноски грузов. Выслушав жалобщиков, судья Ли Хуэй приказал помощникам: «Дайте шкуре двадцать палок, и мы узнаем правду!» Помощники очень удивились, но расстелили шкуру на земле и стали бить по ней палками. Вскоре из шкуры выступили крупинки соли, что доказало правоту носильщика соли.
За смерть обвиняемого под пытками следователь мог угодить на каторгу, а то и остаться без головы.
Пытки применялись самые разные – от выкручивания и раздавливания конечностей, до натравливания на человека голодных крыс. Главное – результат.
Требование строгого соблюдения «ли» (моральные устои и обусловленное ими поведение) уживалось в конфуцианстве со строгой карой закона – «фа». «Там, где недостает “ли”, следует применять “фа”; то, что наказуемо по “фа”, не может быть дозволено по “ли”, а дозволенное по “ли” не может быть наказуемо по “фа” гласит один из постулатов конфуцианства».
В следующем письме расскажу тебе о классическом уголовном кодексе Древнего Китая.
С приветом из Китая,
Твой друг Денис
P.S. Из книги Гань Бао «Записки о происках духов».
«В правление императора Сюань-ди в области между Янь и Дай трое мужчин взяли в жены одну женщину. Родилось четверо детей. Когда дело дошло до того, чтобы делить между мужьями детей этой женщины, поровну разделить никак не могли. Тогда они затеяли тяжбу. Главный императорский судья Фань Янь-Шоу рассудил:
– У людей так не водится. Дети должны, как у зверей и пернатых, следовать за матерью.
И попросил государя утвердить приговор: трех мужей казнить, а детей вернуть матери. Сюань-ди сказал, вздыхая:
– Хотя в древности никогда не бывало подобных примеров, но тут можно сказать, что судья рассудил людей справедливо, опираясь на истинные принципы.
Янь-Шоу достаточно было взглянуть на содеянное, чтобы определить меру наказания. Но все-таки не сумел определить, какие козни нечисти грозят человеку в будущем»[20].
Кому: Виктория Остапчук «vicusya@zzandex.ru»
От кого: Денис Никитин «denisn@posttmail.ru»
Тема: О китайцах.
Привет, Викусик!
Обобщил свои впечатления о китайцах и спешу поделиться.
Читай смело – никакой философии здесь не будет. Только наблюдения и, возможно, парочка выводов.
Надо сказать, что китайцы – очень интересные люди. Когда-нибудь они покорят весь мир, и это немудрено – ведь когда бы я ни смотрел на китайцев, они трудятся (так и хочется добавить: «в поте лица своего»). Китаец везде найдет себе дело.
Нет, не стоит думать, что китайцы какие-то чокнутые трудоголики, нет – отдыхать они любят, просто зарабатывать деньги они любят еще больше и, для того чтобы получить лишний юань, готовы творить чудеса. Что ни говори, а любовь к деньгам – это движущая сила эволюции.
Когда китаец не работает, он ест. Подкрепиться для него – это святое, второй по значимости ритуал, после работы. Проголодавшийся китаец, кем бы он ни был, не способен думать ни о чем, кроме еды.
Третье любимое занятие китайцев – это сон. Можно прилечь поспать прямо на улице – и никто тебе мешать не станет. Дело житейское.
Ну а что же делать китайцам, если вся работа сделана, еда съедена и при этом не спится?
Вопрос странный – конечно же, играть в маджонг или предаваться какому-либо другому азартному мероприятию, во время которого заработанные трудом и потом юани то и дело переходят из рук в руки. Испытывать свою удачу китаец готов до тех пор, пока не продуется в прах. Ничего страшного – ведь можно заработать и попробовать еще разок.
Мне лично китайцы очень симпатичны. Они такие непосредственные, одновременно и церемонные и, кое в чем, бесцеремонные. Китайцы – очень интересная нация, и сколько ни пытайся познать их, всегда будешь открывать для себя что-то новое.
Правда, жить в Китае я бы не смог. Здесь все по-другому, не так как дома. Никогда не смог бы привыкнуть…
К иностранцам китайцы относятся снисходительно. А как же иначе, ведь Китай – это пуп земли, центр мира, недаром же он называется «Чжуан го», Серединным государством. Все прочие народы – это варвары.
Мир в понимании китайца делится по принципу «мы – они», где «мы» – это, разумеется, китайцы, живущие в Поднебесной, а «они» – все прочие народы, проще говоря – «варвары». Издревле варвары именовались разными названиями: «и», «мань», «жун», «ди», но существовало и собирательное название для всех варваров – «сы и», «варвары четырех сторон света». Вот тебе для наглядности цитата из трактата «Лицзи», «Записки о ритуале», входящего в конфуцианский канон «Пятикнижие»:
«Народы пяти сторон света, а именно живущие в государствах центра, варвары “жун”, “и” и другие – все имеют присущую им природу, которую невозможно изменить. Живущие на восточной стороне называются “и”; они не расчесывают волос и разрисовывают тело; среди них встречаются такие, которые не готовят пищи на огне.
Живущие на южной стороне называются “Мань”; они делают надрезы на лбу и сидят скрестив ноги; среди них встречаются такие, которые не готовят пищи на огне.
Живущие на западной стороне называются “жун”; они носят волосы распущенными, одеваются в шкуры; среди них встречаются такие, которые не едят зерна.
Живущие на северной стороне называются “ди”; они одеваются в перья и шерсть, живут в землянках; среди них встречаются такие, которые не едят зерна».
В заключение скажу, что, на мой взгляд, Китай – это та страна, в которой надо побывать обязательно.
Целую,
Денис
P.S. «Учитель сказал:
– Тот, кто повторяет услышанное на улице, расстается с моралью»[21].
Кому: Владимир Крашенинников
«vkr777@krambbler.ru»
От кого: Денис Никитин «denisn@posttmail.ru»
Тема: Танский кодекс.
Привет, дружище!
Доводилось ли тебе слышать о Танском кодексе?
Танский кодекс – это древнекитайское «Уложение о наказаниях». Составление Танского кодекса было закончено в седьмом веке, однако обнародован он был только в восьмом.
Танский кодекс основателен, солиден – пятьсот две статьи собраны в тридцать глав («цзюаней»), которые, в свою очередь, сведены в двенадцать разделов.
Классификация преступлений в Танском кодексе выработана под влиянием конфуцианской философии, осуждавшей общественное зло, и получила название «десяти зол». Объектом преступного посягательства мог быть не только государственный порядок или человек с его имуществом, но в первую очередь – ритуалы.
Вот эти десять зол:
Первое – заговор и подстрекательство к мятежу против императора.
Второе – «великое непокорство» – бунт против существующих порядков и морали с умыслом что-то святотатственно разрушить: храм, могилы предков императора или императорскую резиденцию.
Третье – измена (переход на сторону врагов императора, бегство из страны и тому подобное).
Четвертое – «непочтение или непокорность» – межродственные конфликты, закончившиеся избиением или убийством родных.
Пятое – «несправедливость или порочность» – преступления, совершенные с особой жестокостью и злостью.
Шестое – «выражение великого непочтения» включало в себя кражу предметов культа, вещей императорского обихода, злословие в адрес императора.
Седьмое – «выражение сыновней непочтительности».
Восьмое – «несогласие», «разногласие» с близкими родственниками.
Девятое – несправедливость или неправедность во взаимоотношениях официальных и иерархических. Сюда относились убийство начальника его подчиненным, убийство своего командира или учителя – наставника, именуемого «сяньшэн», непочитание мужа со стороны жены, например отказ носить траурные одежды в связи с его кончиной.
Десятое – кровосмесительные связи, которые уподоблялись взаимоотношениям птиц и зверей.
Кодекс соблюдался строго – совершение одного из перечисленных зол неотвратимо влекло за собой наказание вне зависимости от статуса преступника. Правда, старикам, детям и инвалидам наказание смягчалось.
Вместе с самим преступником наказанию подлежали также ни в чем не повинные члены его семьи, могущие быть наказанными с возможной конфискацией их скота и имущества.
В наше время по Танскому кодексу уже не судят…
До свидания,
Денис
P.S. «Учитель сказал:
– Если руководить народом посредством законов и поддерживать порядок при помощи наказаний, народ будет стремиться уклоняться от наказаний и не будет испытывать стыда. Если же руководить народом посредством добродетели и поддерживать порядок при помощи ритуала, народ будет знать стыд, и он исправится»[22].
Кому: Людмила Терехова «lussya001@ zzandex.ru»
От кого: Денис Никитин «denisn@posttmail.ru»
Тема: Азартное.
Здравствуй, Люся!
Пишу тебе очередное «негастрономическое» письмо.
В нем я хочу рассказать тебе о китайских народных азартных играх.
Начну с игры, вернее – с игр в кости.
Большинство китайских игр в кости донельзя просты.
Самая популярная китайская игра – «чет-нечет». «Банкомет» трясет кубик в стакане, а потом резко опрокидывает его на стол, закрывая этим же стаканом, давая возможность игрокам ставить деньги на чет или нечет.
Вторая по популярности игра Китая – «брось восемь». На листе писалось шесть цифр, от единицы до шестерки. Игроки делали ставки на номера и кидали восемь кубиков. Если выпадало три одинаковых цифры из тех, на которые были сделаны ставки, то банкир платил восемь к одному, а если, например, выпадало шесть и более одинаковых цифр, то выигрыш в шестнадцать раз превосходил ставку. Если не было (хотя бы) ни одной «тройки», то выигрыш забирал банкир.
Все без исключения китайцы подвержены суевериям, в том числе и «игровым». Например, в игорных домах никогда не держали книг, так как слова «книга» и «проигрыш» звучат одинаково – «шу». Поэтому китайцы перед игрой никогда не читали книг, лучше было сходить в храм Хуанди, Желтого правителя, верховного божества китайского пантеона, покровительствовавшего игрокам. В храме игроки вытягивали наугад особые палочки с номерами, и в игре ставили именно на эти номера.
Если игрока толкнули по дороге в игорный дом – он шел обратно
Подвода пересекла путь – тоже не к добру.
По всему Китаю азартные игры официально запрещены, но запрет этот обходится повсеместно. Единственным районом Китая, где игроки могут легально «предаваться азарту», является специальный административный район Аомынь, более известный как Макао и еще более известный как центр игрового бизнеса в Восточной Азии.
В этом городе существует своя игра в кости, называемая «да сяо» («большой-малый»). Играют в нее тремя кубиками. Игроки ставят на тринадцать вариантов комбинаций, а банкир бросает кости.
Необыкновенно популярна в Китае игра «мацзян», о которой ты мог слышать под именем «маджонг». Мацзян представляет собой набор из семидесяти двух костяных карточек. Смысл игры заключается в сборе определенных комбинаций (немного напоминает покер). Закругляясь, упомяну о домино. Начну с того, что домино в Китае не такое, как у нас. В китайском домино тридцать две костяшки, а не двадцать восемь, как в европейском. У китайцев нет костяшек «пусто», но зато некоторые костяшки дублируются.
Домино произошло от гадательных костей, и само первоначально использовалось для гадания, но по легенде домино изобрел Чжу Гэлян, знаменитый китайский полководец и государственный деятель, а также герой романа «Троецарствие». Сделал он это для развлечения своих часовых, чтобы те не спали на посту.
У китайского домино совершенно иной принцип.
Если в европейском домино нужно просто приставлять свою костяшку к тем, которые выложены на столе, то китайское домино более похоже на игру в карточный покер, ибо основным принципом является составление пар или троек.
Это все.
Привет Алику.
Денис
P.S. «Учитель сказал:
– Трудно весь день только есть и ни о чем не заботиться! Разве нет поэтому людей, занятых азартными играми и шахматами? И разве те, кто так поступает, похожи на мудрых?»[23]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.