Кукла

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кукла

Опыт приходит со скоростью уплывающего имущества – это Владилен усвоил после тяжелого развода. Уплыло буквально все – и приличная трехкомнатная квартира и дача, пусть небольшая, дощатая, но все-таки. Даже машины не осталось – все было записано на жену, теперь бывшую. А все – характер. Широкий был характер у Владилена – когда чего покупали, Владилен оформлял все на нее, мерцающей ему благодарными глазами. Он по-мужски считал – мало ли что с ним может случиться, пусть все останется в семье. Кому доверять, как не матери его маленькой дочки-конфетки? Ан нет, зря доверился. После внезапного развода, и повода-то не было, пара претензий, пара скандалов, и все – «Я так больше не могу, ты нам не подходишь, мы найдем другого папу, который не шляется с друзьями по кабакам и баням, который нас будет беречь», и все такое, – так вот, после развода оказалось, что все уже переписано на «золотую» тещу. И тут опять характер – не потерпел Владилен обиды, «накрутил хвоста», чуть ли не ремнем отлупил. Ну бабе только повод дай завопить – руку поднял, убить хотел, бил головой об асфальт, и все в таком нехорошем духе. Владилен перебрался жить в гараж. Гараж достался ему по наследству еще до брака, поэтому карающе-гребущая длань бывшей жены до него не добралась. Не хоромы, конечно, но все-таки не вокзал. Владилен помаленьку обустроился – пристроил паяльную лампу для готовки, на шинах соорудил ложе, даже занавесочку повесил. Удобств никаких не существовало по определению, но Владилен как-то наловчился обходиться – друзья какие-никакие пускали иногда помыться, когда их «лучших половин» не было дома, снабдили украдкой от них же постельным бельем, предоставляли стиральные машины. Вот с работой действительно случилась беда. И обратно – характер. Работал Владилен официантом, даже старшим официантом в приличном ресторане на Арбате. Приносил домой достаточно – посетителей обсчитывал в меру, чаевые брал даже самые мелкие, с продуктами проблем не было. Клиентам улыбался, поддавал юмор, если гость в настроении, с женщинами немного кокетничал – насчет этого они всегда в настроении. Но раз зашла одна, из новых русских стерв. В белой шляпе, манерная. Молодая, да ранняя – сразу начала «ставить на место».

– Вообще-то полагается даме сразу прикурить дать, а ты даже не пошевелился. Кто тут у вас только персонал набирает? – сказала «дама», вынимая из сумочки пачку тонких сигарет.

Владилен не стал стирать с лица улыбку, хотя тех, кто обращался к официантам на «ты», считал быдлом. Человек воспитанный не станет тыкать, тем более пятидесятилетнему, седому уже мужчине.

– Извините, не успел. – Владилен вытащил зажигалку, но дамочка вальяжно махнула рукой.

– Я теперь уж сама. Меню принеси.

– Меню у вас на столе, – подсказал Владилен.

– Тогда шампанского, пока я выбираю.

Желаемого «Асти Марти» не было.

– Я же не спрашиваю, есть или нет, ты принеси! – сплющила красные губки клиентка.

Владилен пожал плечами и остался стоять на месте. Вообще-то это было не его дело – можно было вызвать сомелье или менеджера, но что-то его зацепило. За десятилетия работы он навидался хамов самого разного сорта, женское хамство, как и женское пьянство, всегда выглядело самым безобразным. Но здесь было что-то еще. Владилен спокойно ждал.

– Ты еще здесь? – Из-под шляпы зло сверкнули черные глаза.

«А ведь красивая, – подумал Владилен, – чего выделывается, ведь не идет ей».

– Так… – прошипела дамочка. – Ты оглох, что ли?

Владилен хотел было позвать менеджера, как в ресторан зашла лысая небритая горилла в дорогом вальяжном костюме.

– Что случилось, кто обижает? – Горилла поцеловал руку стерве.

– Да вот… не приносит заказа.

– Мужик, быстро – ноги в руки и выполнять! – Горилла отвернулся и сел за столик к стерве.

Владилен остался стоять. Он уже не улыбался – смотрел внимательно.

– Ты чего, халдей? – удивился горилла. – Правда, оглох? Так я тебе уши прочищу.

Владилену, бывало, и угрожали по пьяни, но так…сразу, как лакею при крепостном праве, это было в первый раз. Владилен отошел к бару, взял поднос, подошел к парочке и коротко, не размахиваясь, хватил гориллу ребром по виску. Мужик заревел, падая под стол, дамочка завизжала, другие посетители замерли. Прибежал Колян – менеджер ресторана.

– Что случилось? Владилен, что?

Владилен неопределенно махнул рукой.

– Да вы че тут с гостями творите?! – визжала дамочка, вытирая салфеткой кровь с лысого черепа.

Горилла очухался, полез было в драку и уделал бы Владилена по полной программе, если бы другие официанты не растащили. Дело кончилось милицией и увольнением – горилла оказался знакомым владельца. Но хуже всего, что в трудовой книжке по указанию самого владельца оказалась запись – «уволить по недоверию». Это как черная метка – в другие места с такой записью не брали, тем более что конкуренция высокая. Владилен потыкался, потыкался и устроился работать медведем. Знакомый бармен договорился с директором нового ресторана «Медведь» – тому пришла в голову мысль зазывать клиентов ростовой куклой. Вот и ходил теперь Владилен в медвежьей шкуре, размахивал лапами, смешно качал ушастой головой и раздавал рекламные приглашения на бизнес-ланч. Платили сдельно – с клиента, представляшего для скидки такие рекламки. Скудно, конечно, но хоть кормили задарма. Владилен не жаловался, только иногда его мишка ходил грустной, уже стариковской походкой.

Потихоньку медведь – Владилен начал спиваться. В гараже уже было мало места от бутылок, в его районе никаких пунктов приема стеклотары не наблюдалось. Владилен перестал даже наливать в стакан – пил из горла. Жизнь утекала так же – из горла. Владилен брился раз в неделю, умывался по случаю, в общем, стал неизбежно опускаться. Особенно жгла тоска по дочке-конфетке. Жена видеться с Машулькой не давала, да и Владилен сам не хотел показываться в таком виде. Но и издали поглядеть тоже не получалось, жена времени не теряла, завела нового мужа или хахаля с тонированным джипом – теперь дочка в школу не ходила, а ездила. Владилен чувствовал, что дочь, разагитированная матерью, его и знать не хочет. Да и зачем – вот новый папа, у него джип и деньги, зачем нужен родной, но бедный? Владилен женился поздно, разменяв сороковник, и в единственном ребенке души не чаял. Сейчас Машке шел одиннадцатый год, в таком возрасте это поколение соображает не хуже взрослых. Значит, с горечью признавал Владилен, не хочет дочка видеть отца, хотела бы – давно заглянула в гараж, ведь не раз сюда вместе приезжали. Эта обида никак не заливалась, даже когда Владилен перешел на две бутылки в день. Гаражный сторож дед Петро успокаивал – повзрослеет, поумнеет, заценит отца, куда денется. Вона, говорил, сколько детей из детдомов мечтают о родителях, а тут – живой отец. Владилен вздыхал, прикладывался к горлышку и упирал зрачки в какую-то видимую только ему одному стену. Иногда на следующий день после таких посиделок медведь ходил по улице, чуть покачиваясь, но это было даже забавно. Женщины не обращали внимания, а некоторые мужики понимающе усмехались. Хорошо еще, что опохмелиться давали – официанты его, как бывшего коллегу, еще уважали. Владилен снимал медвежью голову, клал рядом с собой на кухне и дергал сто грамм – больше не наливали. Ради него самого не наливали – было ясно, что другой работы Владилену уже не найти. Владилен растягивал этот шкалик на весь обеденный перерыв, получалось, как курить не в затяжку – что-то чувствуется, а кайфа нет. Повариха наливала ему суп помясистей – жалела. Но повариху звали тоже Маша, и, когда ее окликали, заставлявший себя не думать о дочери Владилен невольно чувствовал в глазах сырость.

Через некоторое время Владилена совсем заклинило. Он отворачивался, когда по улице шла или бежала вприпрыжку любая девочка-подросток, не мог смотреть. В горле моментально вспухал ком, из глаз текло. Хуже всего было то, что другого клина, чтобы выбить этот, не находилось. Женщинам он был не интересен, да и не виден из-за своего медвежьего обличья, а в свободное время из своего логова не выходил. Телевизора и даже радио в гараже не было. Водка оглушала, конечно, но не веселила. Цели никакой тоже не было. Некоторое время Владилен притворялся, что ждет. Ждет, когда повзрослеет его Машулька, Маруська, Мася, Марик, Мария Владиленовна и, как обещал сторож, «заценит» родного отца. Но когда прошел очередной Новый год, отмеченный в компании с мишкиной головой на его же шкуре (не стал сдавать администратору), Владилен понял, что ждать нечего. Он давно не живет в сердце своей дочки, и с годами вытравленное зерно не прорастет. Владилен всю ночь вспоминал, какие смешные куклы он ей покупал, как она любила возиться с разными Барби, как делала ей домик, укладывала спать и кормила с ложечки.

– Балби, Балби, Мася тебя любит, – говорила дочурка, кутая куклу в одеяло.

Сейчас он тоже был куклой, но никто о нем не заботился и даже не вспоминал. В крещенские морозы помер Петро – Владилен слышал разговор гаражных соседей. Теперь не осталось никого, кто мог хотя бы посочувствовать за бутылкой. Владилен ушел в глухой запой и, как настоящий медведь, провел остаток зимы в гаражной берлоге. За дверьми нанесло сугробы и, Владилен еле-еле протискивался в узкую щель, выходя оправиться да купить водки и хлеба на закуску. Денег пока хватало: на новогодние праздники директор ресторана расщедрился – одарил сотрудников премией. Что там теперь на работе, Владилен не думал. Выгнали его за прогулы и за присвоение имущества в виде мишкиной головы, нашли замену или ждут еще, ему было все равно. Никто не знал места его обитания, никто не мог его проведать, хотя бы только для того, чтобы вернуть костюм медведя. Он совсем уже не управлял ни своей жизнью, ни своей волей, ни своим горем. Владилен все чаще примеривался взглядом к балке под потолком – веревка в гараже нашлась бы. Но когда это сделать можно в любой момент, спешить тоже не обязательно, и Владилен перекладывал сведение счетов с жизнью на потом.

В один из дней Владилен проснулся с легкой головой. Дверь открылась больше чем наполовину – брызнул свет, снег таял, наступила весна. Владилен огляделся, втянул пахучий воздух, тряхнул головой и скинул пропотевший свитер. Обтираясь колючим еще снегом, Владилен фыркал и шипел от удовольствия. Муть в мозгу осела, мир понемногу прояснился. Владилен сделал несколько приседаний, оделся и, захватив под мышку костюм медведя, двинул на Арбат.

По офонаревшему в перестроечные времена Арбату ходил праздный люд. Кто-то приценивался к сувенирам, кто-то позировал художникам, другие слушали дворовых музыкантов. Владилен остановился у одного дуэта – гитарист и бас-гитарист, – он знал этих ребят. Парень с соло-гитарой и в шляпе, певший негромко, но душевно, лучшее из русского рока, – это был Гена. Гена всегда выступал в одной и той же потрепанной шляпе, говорил, она приносит удачу. Они познакомились в прошлом году, когда Владилен остался последним из публики. Он тогда вместо денег положил в кофр две бутылки пива, купленные на опохмелку. Пивко пришлось кстати, Гена тоже был с бодуна. Разговорились. Гена тоже пострадал от бабы, но по-своему. Как истый художник, Гена не знал меры в любви. Он влюбился сразу и бесповоротно в одну девушку, остановившуюся его послушать. Гена мнгновенно забыл про жену и двух почти взрослых детей, живших в Подольске. Он буквально вымолил у пассии номер мобильного телефона и прыгнул в омут. Девушка оказалась не только обеспеченной – дочерью какого-то дельца, но и сметливой. Генины ухаживания были оценены – с материальной стороны, от него потребовалась красивая и веселая жизнь. Гена тайком от жены заложил квартиру в Подольске. Они гуляли в лучших ресторанах, он покупал ей бриллианты и катал в ночные клубы на лимузинах. В этот период старая шляпа валялась дома. Кредита хватило на полгода, потом Гену зажали. Он выкрутился, семья переехала в две комнаты в коммуналке, но уже без него, жена пригрозила уголовным делом – без ее согласия закладывать недвижимость было нельзя. Гена сунулся к предмету обожания, но там страсть в кредит выдавать никто не собирался. Гена оказался один, на улице, у него в отличие от Владилена не было даже гаража. Голый почти в буквальном смысле – все личные вещи бывшая жена выбросила на помойку. Остались только шляпа и ремесло – хватало на аренду комнаты в коммуналке на окраине. По этому поводу Гена философски говорил, что лучше один раз побывать на вершине любви и упасть в пропасть, чем всю жизнь пастись коровой в низине.

Из стаи сбоку выскочила какая-то размалеванная девица с черными обводами у глаз и пирсингом на губах, подошла, пританцовывая, к басисту и начала извиваться, стараясь стукнуться своей задницей в его. Потом она стала приседать, эротично проводя рукой по его ноге. Басиста звали Сергей. Он неодобрительно косил на девку, но ноги не убирал. Почитательница запустила руку в пах, публика одобрительно заулюлюкала. Сергей сделал пару шагов в сторону, и готка отстала и вернулась к своим. Сергей был много старше Гены, седой и мудрый. Не сделал в свое время никаких глупостей, кроме одной – плюнул в харю председателю худсовета. В советские времена это означало немедленную подпольную славу среди музыкантов и официальное забвение. К тому же на каком-то сборном концерте Сергей умудрился повздорить с Кобзоном. Это было круче, чем с худсоветчиком, и, соответственно, многопоследственнее. Причины у всех разные, результат один – улица. Владилен не раз и не два выпивал с ними после их концертов прямо здесь, на улице. У покореженных жизнью всегда есть, о чем поговорить за бутылкой, еще больше – о чем помолчать. Владилен приветственно помахал рукой, Гена посмотрел на него, но почему-то даже не кивнул, хотя песня кончилась. Серега слушал вновь подошедшую готку и кивал головой – наверное, договаривались об интимной встрече. Такие девушки платят за все не деньгами. Владилен пожал плечами и пошел дальше.

К его удивлению, на месте его ресторана теперь был магазин «Меха». Через витрину Владилен смотрел на девиц, кутающихся перед зеркалами в пышные шубы, и их спутников, лоснящихся господ, вальяжно кивающих продавщицам.

Первое, что пришло на ум: не надо сдавать шкуру. Владилен усмехнулся: получалось, что мишка – его трофей, можно сказать, шуба. Еще подумалось – ничто не вечно, даже рестораны, вернее, особенно рестораны, где наливали и кормили как своего. Владилен всмотрелся в витрину по-другому – на него глядел худой старик с седой бородой и неопрятными седыми космами. Владилен понял, почему Гена не поздоровался, – узнать его было просто невозможно. Это был уже не Владилен, какой-то другой человек, из дальних, неизведанных краев, из лесных трущоб, партизан, старовер, леший.

«Да, именно леший, – подумал Владилен, – но что же делать-то? И ни одного телефона нету – ни Коляна, ни кого из официантов».

Из дверей выглянул хмуролобый охранник, и Владилен отошел от стекла. Подумав с минуту, Владилен начал влезать в медвежью шкуру. Не узнают по лицу, узн?ют по морде, думал Владилен, напяливая мишкину голову. Бродячие музыканты могли бы хоть немного покормить и наверняка налить стакан. Может, удастся и в долю войти – а что, медвежья подтанцовка, такого здесь еще не было. Владилен помахал руками-лапами. Шкура за зиму как-то ссохлась, села и давила в подмышках и в паху. Владилен пару раз присел, подпрыгнул – вроде притерлось.

– Ма, смотри, какой медведь уматный, – раздался звонкий голосок за спиной, – ну точно, как тот в цирке, помнишь, куда мы с дядь Сашей на мой день рождения ходили, когда еще ТОТ у нас жил?

Владилен замер, потом резко обернулся – перед ним стояла его дочь, его кровинушка, его Масик и показывала на него пальцем. Рядом облизывала мороженое бывшая жена. В другой руке она держала пару больших картонных пакетов, какие выдают в фирменных магазинах одежды.

– Смотри, медведь выполняет «замри», мам, ну глянь, правда ж, что цирковой и облезлый – видно тож линька! – засмеялась дочка.

Медведь очнулся, сделал поклон и протянул лапу девочке.

– Ой, здорово! Мама, ничего, если с ним поздоровоюсь?

Женщина со вздохом кивнула – видно, дочка уже не раз ее отвлекала от шопинг-маршрута. Девочка сделала осторожный шаг и вложила свою ладошку в большую кожаную лапу. Медведь вдруг потянул на себя и взял девочку на руки.

– Эй! – всполошилась женщина.

Девочка, однако, совсем не испугалась и погладила медведя по голове. Медведь осторожно покрутился на месте, словно танцуя с ребенком на руках, потом опустил ее на землю, встал на четвереньки и, словно большой кот, потерся головой о девчачью шубку. Так они часто играли в детстве – он был тигром или львом, Масик была укротительницей.

– Хороший миша, очень хороший. – Девочка снова погладила медведя по голове.

– Ну хватит уже. – Бывшая жена бросила мороженое, получилось – под медвежью морду и потянула девочку за собой. – Он какой-то непромытый. Пошли, темнеет уже.

Девочка еще пару раз оборачивалась – медведь стоял уже в полный рост и махал лапой ей вслед. Если бы она была рядом, то услышала, что медведь еще и говорящий.

– Папа тебя любит, папа тебя очень любит, папа тебя любит больше всех на свете, – все тише и тише говорил медведь.

Кончился какой-то завод, и медведь замолчал. Он стоял так до самой темноты – молча и не шевелясь, не обращая внимания на других детей, что останавливались и глазели на него. Потом снял шкуру, превратившись опять в старого неопрятного человека, взял ее под мышку и куда-то ушел. Больше медведя на Арбате не встречали.

Владилена обнаружили только к лету, когда из его гаража уже явственно слышался трупный запах. Когда взломали дверь, даже бывалый участковый, вызванный новым сторожем, оторопел. Такого он еще не видел. В петле висел седой старик в медвежьей шкуре. Меховая голова со стеклянными глазами лежала на полу – видно, свалилась с висельника. На столе, придавленная отверткой, лежала записка. Участковый вызвал опергруппу с судмедэкспертом, взял бумагу и вышел на свет. Ровным красивым почерком было написано странное:

«КУКЛУ МОЖЕТ СЛОМАТЬ ТОЛЬКО РЕБЕНОК».

2010

Данный текст является ознакомительным фрагментом.