Кризис демократии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кризис демократии

Критикуя Россию за разнообразные циничные извращения демократии, осуществляемые под прикрытием лозунга о «суверенной» (а скорее, «сувенирной») демократии, нельзя закрывать глаза и на другое: в развитых странах, где она была иногда пару сотен лет, наблюдается кризис демократии.

Демократия, которая казалась нам чем-то незыблемым, вдруг приходит в движение, трансформируется, и механизмы ее отчасти перестают работать.

В определенном смысле это закономерно: человечество меняется, мы находимся в состоянии глубокой и серьезной трансформации – и старые институты потихонечку перестают работать.

За последние годы демократию стало принято считать чуть ли не религией Запада. Его представители четко и честно указывают: мол, наши ценности, наша идентичность – это демократия. Есть подозрение, что они слово «идентичность» употребляют, чтобы не говорить «религия».

Демократия выродилась в некий фетиш, символ, с которым нельзя шутить и который нельзя подвергать критическому осмыслению. Все уже выучили, что в присутствии исламистов не надо шутить про пророка Мухаммеда: это оскорбление чужих религиозных чувств. Точно так же – и почти по тем же причинам – в присутствии представителей развитых стран Запада в последнее время стало очень неловко шутить про демократию и критически ее анализировать.

При рассмотрении демократии как инструмента регулирования проблем и обеспечения развития такой подход выглядит необъяснимо странно. А вот если мы рассматриваем ее как религию, тогда все правильно: не надо оскорблять чужих религиозных чувств.

Но, поскольку мы люди свободные, не связанные страхом ни перед диктатом тоталитаризма, ни перед диктатом политкор– ректности, – мы можем свободно думать и говорить и о демократии в том числе.

Подобно тому, как в России нельзя пройти мимо Пушкина, в новейшей истории Запада нельзя пройти мимо Черчилля. Он сказал классическую фразу, которую человечество не забудет до тех пор, пока не поместит ее в учебники: «Демократия ужасна, но все остальные устройства общества еще хуже».

Отчасти появление этой фразы вызвано превращением в своего рода правило хорошего тона привычки путать содержательную и формальную демократию.

Демократия содержательная – это результат: такая организация общества, при котором система управления в наиболее полной степени учитывает его мнения и интересы. «Мнение» в этом определении стоит на первом месте потому, что эффективная и зубастая молодая диктатура учитывает интересы общества лучше любой демократии.

Но! – она неминуемо, по самой своей природе, отвергает чуждую себе часть мнений общества как нечто враждебное. Мы с этим сталкиваемся в современном российском авторитаризме: 282-я статья Уголовного кодекса, позволяющая лишать свободы за юридически неаккуратную критику власти, напоминает классический инструмент неумных, неэффективных, умирающих диктатур.

Отвергая неудобные мнения, диктатура или авторитарный режим утрачивают тем самым инструменты для оценки изменений и приспособления к ним. Они утрачивают гибкость, адаптивность и на следующем же историческом повороте неминуемо вылетают с обрыва, как машина, у которой заклинило руль на горном серпантине.

Поэтому для демократии системообразующим признаком является учет мнений. Это более редкое явление, чем учет интересов, и не менее важное.

И вот тут мы сталкиваемся с принципиально важным моментом.

Разные общества, принадлежащие к разным культурам и находящиеся на разных этапах развития, используют для обеспечения содержательной демократии совершенно разные институты. Достаточно вспомнить такие понятия, как рабовладельческая демократия, вечевая демократия, как в Новгородской и Псковской республиках, военная раннефеодальная демократия, исламская демократия Ирана.

И сегодня под термином «демократия» обычно понимается демократия не содержательная, а формальная: не результат, а инструмент. Свобода слова, независимые СМИ, честный суд, разделение властей, свободные выборы и т. д. – это не сущность демократии. Это лишь инструменты, которыми содержательная демократия достигается на определенном, причем очень высоком, уровне развития строго определенной – западной – цивилизации, которую Колин Пауэлл в свое время назвал «иудео-протестантской». Потом, правда, прикусил язык и быстро договорил, что мусульманам в Америке тоже живется неплохо, но слово уже было сказано, и слово правдивое.

Мы видим, что попытки перепутать, смешать содержательную демократию с формальной неумолимо заканчиваются катастрофой. Мы видим, что попытки превратить формальную демократию, то есть инструменты, которые работают в строго определенных культурных и исторических обстоятельствах, в некую религиозную догму, универсальное правило, не работают.

В нашей стране попытка их «слепого», во многом насильственного внедрения кончилась девяностыми годами. Советское общество было высокоразвитым и близким к Западу по своей культуре, включая массовое потребление и наличие развитого среднего класса, – и все равно эта попытка провалилась. А сейчас мы и вовсе ушли далеко от тогдашнего своего состояния по пути варваризации. Возник значительный слой людей, которые четко знают, что благосостояние – это не про них. И объяснить им, что если все будет хорошо, то они будут жить достойно, нельзя. Они отвечают: «Нет, это вранье. Мы никогда не будем жить хорошо, потому что нас обманывали двадцать лет и продолжат обманывать дальше. Мы не верим в лучшую жизнь, мы хотим мстить». По уровню развития наше общество за последнее время откатилось далеко назад, но попытка экспорта демократии даже в неизмеримо более цивилизованный Советский Союз провалилась.

Попытка же распространения формальных демократических процедур на общество иной цивилизации, иной культуры и вовсе кончается катастрофой.

Американский экспорт демократии в исламский мир заканчивается раз за разом либо жестокой, но светской диктатурой, либо властью исламистов.

Уточню еще раз: формальная демократия в ее стандартном, западном исполнении может подходить к строго ограниченному кругу западных обществ: чем дальше от их ядра, тем больше несовпадений, тем нелепее выглядит там формальная демократия.

Содержательная же демократия универсальна.

Например, в позднем Советском Союзе она называлась «социалистической», но власть, используя значительное (по сравнению с сегодняшней Россией, конечно) количество механизмов «обратной связи», достаточно долго учитывала не только интересы, но и значительную часть мнений, возникающих в обществе. Помимо социологических исследований (хотя и недостаточно качественных из-за несовершенства методов), проводимых КГБ и другими спецслужбами в виде анализов слухов и частных разговоров, функционировала и достаточно развитая система общественных институтов, тем более успешная, чем на более низком социальном уровне существовала. Система месткомов, профкомов, женсоветов, первоначально созданная искусственно, затем выросла в подлинную ткань гражданского общества, функционирование которой нашло отражение даже в большом количестве художественных произведений. Существовал целый социальный слой профессиональных жалобщиков, знавших, в какие органы власти, когда и о чем писать жалобы (воспетый, в частности, Е. Евтушенко). Правда, на общенациональном уровне способность учитывать мнения общества затухала примерно с начала 1970-х годов, что в итоге и предопределило гибель Советского Союза.

Другой пример – Китай: слова китайских руководителей и специалистов о демократизации производят впечатление некоторой переговорной уступки Западу. Но про себя они считают, что демократия соответствует их культуре. Их управляющая система в наибольшей степени учитывает интересы и мнения их общества. А формальная демократия, естественно, рядом не лежала – она бывает только в странах западной цивилизации. Взять, в конце концов, Японию или Мексику, в которых однопартийная по сути система существовала по нескольку десятков лет: где там формальная демократия?

Наконец, иранская демократия является не только анти-, но и принципиально, в силу совокупности культурных факторов, внезападной. Она многим может не нравиться, там есть либеральная оппозиция, но вот простой пример: после исламской революции в Иране произошел взрыв рождаемости. Почему это произошло? Наверное, потому, что общество стало в большей степени жить так, как оно считает нормальным.

Просто это общество другой культуры.

* * *

Пример с качественным улучшением демографической ситуации показывает важность соответствия образа жизни культурному коду общества.

Если в его сознание внедрять противоестественные мысли и мотивации, общество будет вымирать при любом уровне благосостояния.

В человеке есть определенная часть стихийного, природного животного начала. Если мы находимся в комфортных условиях, с нами происходит то же самое, что и с аквариумными рыбками: мы бурно размножаемся. Но эти условия, поскольку мы более высоко организованы, чем аквариумные рыбки, включают для нас не только еду и климат, не только физические вещи, но и психологические.

Если вы спокойно думаете правильные вещи, вы живете долго. Известны мужчины, женившиеся и имевшие детей в семьдесят лет. А если вы ведете себя противоестественно – вы, по сути дела, убиваете себя этим.

Есть понятие психический гигиены: существуют чувства, которые нельзя себе позволять. Христианство это очень сильно и правильно понимает. Например, человеку должно быть абсолютно запрещено чувство отчаяния. Что угодно делайте, а отчаиваться нельзя: отчаяние вызывает ужасные болезни. Если человек впадает в интенсивное и серьезное отчаяние, его организм начинает разрушаться физиологически.

Другой пример: по известной поговорке, на войне простуд не бывает. И действительно: во время войны их количество упало очень сильно не потому, что их не диагностировали, – люди находились в таком психологическом состоянии, что не болели насморком.

Отчаяние, ненависть, зависть, злоба, но в первую очередь отчаяние – чувства, которые разрушают вас. Хотите жить долго – запретите их себе. В обществе, которое не создает условий для отчаяния, ненависти, зависти люди живут дольше, работают с более высокой производительностью труда и рожают больше детей.

Идеология как естественный инструмент создания и поддержания доминирующего в обществе настроения должна обеспечивать его членам психологическую гармонию и комфорт. Это не панацея, но правильная идеологическая система, соответствующая психологическим потребностям общества и его культуре, существенно повышает его эффективность и жизнестойкость.

Советский Союз был высокоидеологизированным обществом, и, несмотря на очевидные недостатки коммунистической идеологии и очевидные цинизм и ханжество значительной части его руководства, само наличие этой идеологии в ее здоровой части (не будем забывать, что «Моральный кодекс строителя коммунизма» в своей содержательной части списан с «Десяти заповедей») обеспечивало его относительную стабильность и человеческую нормальность – по отношению, по крайней мере, к современной России.

Современную форму ее общественного устройства, при всем желании, нельзя называть демократией в полном смысле этого слова, и далеко не только потому, что она не соответствует формальным западным критериям. Да господь с ними – мы ведь, хоть и европейское, но совершенно не западное общество и вряд ли им будем, потому что наша культура отличается от западной целым рядом весьма существенных элементов.

Но, помимо формальной демократии, у нас нет и содержательной. В самом деле: где реализация мнений общества? Да что там мнения – даже интересы общества, с которыми справляются простейшие диктатуры, и то не реализуются! Все эти разговоры про модернизацию – просто разговоры, а дел-то нет. А разговоры про борьбу с коррупцией? С коррупционерами борьба есть, а с коррупцией нет: такое ощущение, что это внутривидовая конкуренция за передел финансовых потоков!

А ведь модернизация по сравнению с интересами повседневного выживания является интересом более высокого порядка в том числе и потому, что она вбирает и объединяет в себе более приземленные, повседневные интересы.

Простой пример: значительная часть населения России живет в ветхом жилье, а некоторая часть, официально менее процента, – и вовсе в аварийном. Это жилье нельзя восстановить по технологиям 1960-х годов: не хватит ни цемента, ни гастар– байтеров, ни денег. Значит, его надо делать по современным технологиям, а это и есть модернизация.

Таким образом, модернизация – это лозунг, но за этим лозунгом стоят потребности. И, соответственно, за отказом от модернизации стоит последовательный и осознанный отказ от этих потребностей.

Когда в Советском Союзе говорили про построение коммунизма – это был лозунг, но за ним стояли совершенно конкретные вещи. В частности, если вы были в состоянии дойти до кассы, то получали свои 90 рублей и на эти 90 рублей могли жить – просто как член общества. А сегодня и жилье нужно, и чтобы гречка не подскакивала в цене в два раза, но в системе управления нет никого, кто мог бы воплотить в жизнь простейшие интересы огромных масс населения.

Единственное настоящее приобретение, которое дали реформы представителям российского среднего класса, – возможность иногда не платить хамам и иногда не общаться с ними.

Потому что с инспектором ГИБДД – никуда не деться – приходится общаться, и с представителями ЖКХ тоже.

Но в некоторых сферах, например продукты, одежда, – это действительно возможно, и это немножко греет сердце. Банк можете выбрать – пойти не в Сбербанк, а в другой банк.

Только это не демократия, потому что касается управления личным бытом, а не всем обществом.

Кроме того, открою забывшим или слишком молодым большую тайну: при социализме тоже можно было не голосовать, не вступать в партию, не слушать радиопередачи, не общаться с пропагандистами. И если вы вели себя тихо и жили с фигой в кармане, то КГБ к вам не приходил: он занимался теми, кто фигу из кармана доставал.

Принципиально важно, что наша страна действительно развивается так же, как мир. У нас все происходит одновременно с миром, только немного по-своему. Это не всегда значит, что плохо. Что-то хуже, что-то лучше. В нашей стране тоже были демократические периоды, и Запад знал тоталитарные времена и чудовищные диктатуры. Мы привыкли ужасаться Ивану Грозному, но этот человек помнил всех, кого убил (кроме, разумеется, карательного Новгородского похода): на Западе в то время таких руководителей было немного.

Это не значит, что мы плохие, – нет. Мы просто немного другие.

Западные ценности – это замечательно. Мы должны стремиться к тому, чтобы добиваться западного комфорта, западной безопасности, западного уважения друг к другу. Но мы должны и понимать, что инструменты, которыми мы это будем реализовывать, будут чуть-чуть иными – просто потому, что иными по сравнению со стандартными западными обстоятельствами являемся и мы сами.

* * *

Теперь пришло время сказать о главной проблеме демократии. Не российской – общемировой.

Мы все привыкли издеваться над лозунгом германского империализма «Пушки вместо масла», забывая о том, что формула любого технического развития звучит очень похоже: «Станки вместо масла». Это отказ от сегодняшнего потребления ради потребления завтрашнего. Чтобы инвестировать нечто в завтрашний день, нужно это нечто отобрать у сегодняшнего потребления. Нормальный человек – ни бедный, ни богатый – на это не пойдет. И демократия традиционная, нормальная, в которой решения принимает именно этот человек, блокирует технологическое развитие, если нет прямой угрозы жизни.

Во время холодной войны технологический прогресс развивался буквально под дулом пистолета. Обе демократии – и социалистическая, и буржуазная – развивались по этому принципу. И поэтому они обеспечили технологический прогресс. Как только пистолет убрали – технологический прогресс резко затормозился.

И мы видим сегодня Соединенные Штаты Америки: это самое развитое в социальном отношении общество мира, самое передовое. И когда они пытаются возобновить технологический прогресс – мы видим, что они при этом поневоле ограничивают демократию. То есть американское нынешнее общество, возможно, есть некоторая постдемократия, а не демократия в том виде, в котором они ее экспортируют.

Одно из самых ярких проявлений постдемократии – изменение характера общественного управления и его институтов. Среди последних, например, мы совершенно неожиданно, с омерзением и ужасом, но без возможности каких бы то ни было сомнений, обнаруживаем и такое явление, как терроризм.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.