АНАТОЛИЙ СОБЧАК, ХОДЕЦ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

АНАТОЛИЙ СОБЧАК, ХОДЕЦ

Виюне 1989 года на первом Съезде депутатов СССР была создана Комиссия по расследованию известных драматических событий в Тбилиси 9 апреля того же года. Председателем комиссии избрали Анатолия Александровича Собчака, депутата из Ленинграда. Многие радовались: прекрасная кандидатура! И то сказать, за плечами доктора юридических наук, профессора Собчака лежал поистине безупречный жизненный путь. В четырнадцать лет, не мешкая, сразу, как только разрешил Устав, он стремительно вторгся в ряды четырежды орденоносного Ленинского комсомола и почти до тридцати лет, неуклонно поднимаясь со ступеньки на ступеньку, неутомимо трудился на сей благодатной ниве, последовательно занимал руководящие посты. Пожалуй, мог бы добраться и до самой макушки, но помешала страстная любовь к науке.

Видимо, именно из-за этой любви произошла изрядная заминка со вступлением в партию. Некогда было: писал важные ученые труды по хозяйственному праву. В другой раз можно порассуждать о его трудах, а сейчас лишь в целом читатель может судить о них по заявлению А. Собчака о приеме в партию, в ряды которой на четвертом году перестройки все-таки решил влиться: "Прошу принять меня в члены КПСС, потому что в это решающее для партии и страны время хочу находиться в передовых рядах борцов за дело социализма и коммунизма. Программу КПСС изучил, признаю и обязуюсь выполнять".

Тут разве что не хватало клича "Вперед!".

В партию вступал не двадцатилетний студиоз или солдат-новобранец, а умудренный жизненным опытом человек, которому уже перевалило на шестой десяток, известный ученый, обогащенный широчайшими познаниями в области хозяйственного права. Уж если такой человек говорил: хочу находиться в передовых рядах борцов за коммунизм и готов защищать его даже голой грудью, то можно было верить — так оно и есть. Если он заявлял: изучил, признаю и буду выполнять до последнего часа, то какие тут могли быть сомнения!

Преданность правоведа-хозяйственника социализму, его явная готовность пролить кровь за коммунизм заслуживают быть особо отмеченными еще и потому, что тогда, в середине 1988 года, слова "социализм" и "коммунизм", кажется, уже начисто исчезли из лексикона главного идеолога перестройки А. Н. Яковлева…

В определенном смысле профессор-борец смело шел против руководящей линии. Что же, это для него привычное дело. Он рассказывает о таком, например, случае, бывшем с ним еще много-много лет назад: "Однажды ночью привиделось во сне: с трибуны Кремлевского Дворца съездов я, беспартийный, говорю все, что думаю и о нашей политической системе, и о ее вождях, а Брежнев и Суслов с каменными лицами все это внимательно выслушивают…" Может быть, ожидал, что после такой его речи Леонид Ильич подойдет к нему и скажет: "Профессор, и вы до сих пор не в партии? Да нам же позарез нужны такие образованные, честные и смелые люди! Михаил Андреевич, билет!" Подбежал бы Суслов и протянул чистый партбилет. Генсек сам заполнил бы его и под аплодисменты всего Дворца съездов тут же вручил Собчаку…

Увы, даже во сне этого не произошло. Брежнев и Суслов слушали смельчака с каменными лицами. "Проснулся я, — говорит он, — в холодном поту". Да, не просто отважиться на борьбу с тиранами даже во сне. Хорошо, что рядом жена Людмила, женщина решительная и находчивая. К тому же она историк. Наверняка из анналов мировой истории ей известны факты летаргической борьбы за свободу и демократию, и она знала, что делать: накапать храброму супругу валокордина и поставить на пылающий лоб уксусный компресс.

Собчак однажды сказал: "Я из породы отличников". Так же он может сказать, что одновременно из породы летаргических тираноборцев. Действительно, есть целая порода людей, которые, не щадя себя, борются против властителей и тиранов во сне под покровом ночи в мягких постелях. Например, человек той же самой благородной породы — профессор Федор Михайлович Бурлацкий, старший собрат Собчака. Он рассказывает: "Я с юности не любил Сталина. Мне нередко снилось, что я спорю со Сталиным, и все было очень четко, как в хорошем кино. Я обвинял его в преступлениях, я говорил ему о бедах народных… А он со своим характерным акцентом (киносновидение, значит, было звуковое. — В. Б.) все веско опровергал".

Эти профессорские сны словно две серии одного и того же фильма ужасов. И заметьте, как нарастает разоблачительный пафос: если в первой серии Сталин веско опровергает все, что бормочет во сне Бурлацкий, то во второй Брежневу и Суслову уже нечего возразить на бормотание Собчака, им остается лишь молчать да каменеть…

Это было за десять лет до комиссии по событиям в Тбилиси. А комиссия оказалась Тулоном доктора Собчака. Именно с нее, хотя результаты ее деятельности в самых существенных моментах были опровергнуты компетентными специалистами, началась его небывалая, грандиозная, анекдотическая известность.

И вот такой-то человек издал книгу. Назвал ее "Хождение во власть". Глянцевитая, раскрашенная обложка. На ней — фотопортрет автора, по-моему, способный запомниться на всю жизнь многим: зияющий черной пропастью, распахнут рот, губ почти нет, зато видны верхние и нижние зубы, своим обилием заставляющие думать об их мощи, глаза рассмотреть невозможно, они тонут в зловещих темных провалах, нижняя часть лица и шея покрыты банной краснотой, особенно сильной под носом и вокруг рта, морщинистый кулак левой руки с поучающе выставленным указательным перстом вскинут вверх. От всего облика веет не то мощью, не то натугой. Остается добавить, что в расплывчатой фигуре на заднем плане угадывается М. С. Горбачев.

В книге читатель найдет еще более двадцати изображений автора: с тем же Горбачевым, с Ельциным, патриархом, Старовойтовой, с женой, на чикагской бирже и т. д. Для начала это неплохо. Наиболее выразительны, на мой взгляд, те фотографии, где ученый опять же со стиснутыми кулаками или с перстом, указующим прямо в душу читателю.

Книга имеет подзаголовок "Рассказ о рождении парламента". Но самое интересное в ней — это образ самого автора. Он говорит о себе много, характеризует себя разнообразно и выразительно. Например: "Я не западник и не славянофил, я просто россиянин"… "Я истинный петербуржец"… "Я не пророк". — "Я человек малопьющий"… "Я мечтаю о своих книгах"… "Я человек нерелигиозный"… "Я юрист и не привык к априорным выводам"… "Я смельчак, попытавшийся предъявить счет московской верхушке"… "Я не принадлежу к авантюристам и смельчакам"… "Я становлюсь для властей предержащих фигурой"… "Я не страдаю комплексом неполноценности"… "Я принял роль своеобразного юридического консультанта при Съезде…"

Из приведенных строк читатель, конечно, заметил, что профессор любит поякать. Да, сей маленький грешок водится за большим человеком.

Так, явившись в качестве гостя на Съезд народных депутатов РСФСР, он получил слово на трибуне и говорил в таком же самом духе: "Я думаю… Я нахожу… Я прошу… Я считаю… Я не считаю… Я уверен… Я не уверен… Я хочу… Я не хочу" и т. д. В небольшом выступлении успел якнуть 24 раза, установив тем самым абсолютный рекорд для Российской Федерации. Лишь генералу-философу Д. А. Волкогонову, тоже, разумеется, профессору, удалось приблизиться к уникальному результату чемпиона: якнул 19 раз.

Приведенные выше самоаттестации А. Собчака очень интересны, конечно, но, сопоставляя их с конкретным содержанием его книги и с некоторыми фактами, которые известны по другим источникам, мы убеждаемся, что не все так просто. Например, решительно заявив, что он не пророк, автор, однако же, без конца пророчествует, и все в духе Кассандры, вышедшей на пенсию: "Колхозы и совхозы будут распущены"… "Марксизм приговорен историей"… "Судьба коммунизма в России предопределена"… "Компартия уйдет с политической арены"… и т. д. Все эти картины будущего довольно контрастны и категоричны, но мы порой видим, что о настоящем и прошлом говорит прорицатель нечто весьма странное и противоречивое.

Так, он утверждает, что в ноябре 1990 года В. Бакатина "отправили в отставку без объяснения причин". Казалось бы, какая жестокая бесцеремонность! Но в другом месте мы читаем, что он и А. Яковлев сами "оставили президента". Как же связать одно с другим? Кроме того, короткое время Бакатин, кажется, действительно был без конкретного дела, оставаясь, впрочем, членом Президентского Совета, но очень скоро, как только создали Совет Федерации и Совет Безопасности, он стал их членом. Это, уважаемый, называется не отставкой, а перегруппировкой сил. Что же до Яковлева, то у него вообще никакого интервала не было: из члена Президентского Совета он сразу стал старшим советником президента и членом других важных инстанций. Сам же предсказатель в другом месте с чувством восклицает о нем: "Он — ближайший и наиболее последовательный сподвижник Горбачева. Его теоретическому таланту, его гражданскому мужеству мы обязаны до конца дней". О, да! До конца дней Советской власти…

О Б. Ельцине ясновидец прошлого и будущего сообщает, что в 1987 году его "изгнали". Вся ли тут правда? Ведь хорошо известно, что из Политбюро Ельцин вышел по собственному заявлению. Из секретарей МГК, допустим, действительно "изгнали". Но куда "изгнали"-то? В министры! Странно, почему Собчак умолчал еще о том, как Ельцина "изгнали из партии"… Возможно, он расскажет об этом в новом издании своей книги.

Сильное впечатление остается и от слов Собчака о том, что он юрист, и для него неприемлемы никакие априорные выводы. Замечательно! Но вот что он пишет, например, об известном письме Нины Андреевой*: "В лигачевском аппарате и при непосредственном участии

*Речь идет об опубликовании в газете "Советская Россия" 13 марта 1988 года письма доцента Ленинградского технологического института Н. Андреевой "Не могу поступаться принципами", вызвавшего бурную реакцию "демократического бомонда" самого хозяина родилось знаменитое "письмо"… Это плод бессонных ночей и коллективного творчества журналистов и аппаратчиков". Есть ли у автора доказательства этого? Может, он сам провел несколько бессонных ночей под столом в кабинете Лигачева? Вроде бы не провел, и никаких других доказательств у него нет. Все тут утверждается априори. Но дальше, видимо потеряв контроль над собой, юрист сам себя опровергает, называя письмо "творением ленинградской химички", то есть плодом все-таки ее индивидуальных, а не коллективных усилий.

Большой интерес вызывает и такая самоаттестация автора, как объявление себя "истинным петербуржцем". С точки зрения биографической здесь опять не все в порядке, ибо родился наш герой далеконько от любимого города — в Чите, потом жил тоже не так уж близко — в Средней Азии, в Коканде, долго работал в Ставрополье. Так что изрядно большую и, видимо, лучшую часть своей додепутатской жизни провел совсем не на берегах Невы.

К этому можно добавить, что, став депутатом, народный избранник начал так часто кататься по заграницам, так надолго покидает любимый город, что председатель Комиссии Верховного Совета СССР по этике А. А. Денисов вынужден констатировать: "По зарубежным поездкам все рекорды побиты А. Собчаком и Г. Старовойтовой".

Не исключено, что за этим скрывается новый рекорд, ибо А. А. Денисов к тому же говорит о чемпионах вот что: "За свои выступления они получают оплату в валюте. Б. Ельцину и А. Собчаку там платят по повышенным расценкам". То есть вполне возможно, что по рекордным. Жаль, конечно, Г. Старовойтову, если в данном. случае она в круг рекордсменов не входит.

Но если нашего героя нельзя назвать "истинным петербуржцем" по причине биографических данных, то, может быть, он хотя бы полуистинный в душе? Во всяком случае доктор делает именно такой вид, когда, скажем, возмущается "провинциальной" (это его любимое ругательство) невоспитанностью и грубостью других. Был когда-то случай: один парламентский оппонент, отбиваясь от нападок неустрашимого Собчака, сказал, что тот его "обмазал". Конечно, это прозвучало двусмысленно: то ли медом обмазал, то ли не медом… И вот профессор запомнил сей случай, вставил его в свою книгу, уделил ему полстраницы, произвел лингвистически-правовой анализ и квалифицировал: "Это словечко, уместное в уголовном жаргоне". Ну и конечно, по всей книге разбросал соответствующие словечки, посвященные самому обидчику.

Кстати, о других своих оппонентах наш герой выражается, живописует их еще ярче: "после очередной истерики…", "остервенело кидались…", "стадный инстинкт ярости и агрессии…", "беснующаяся ненависть…", "концентрация ненависти…", "в зале не было депутатов, была толпа, повинующаяся инстинкту сталинизма…", "наотмашь бьет идущая от зала волна ненависти и неистовства…" и т. д. А вот уже не суммарно о "стаде", а о конкретных лицах, о живых людях: "Он искренне не понимал, что смешон. Мысль о собственной некомпетентности даже не могла прийти ему в голову", "отсутствие необходимых знаний, человеческой и политической культуры", "способность с важным видом изрекать самые немыслимые глупости…", "политический мертвец…", "околевающий дракон" и т. д.

Все это особенно скорбно по той причине, что ведь самого-то Собчака неоднократно учили уму-разуму и в союзном парламенте, и в российском, и в Ленсовете, но никто же называл его ни околевшим драконом, ни ожившим мертвецом. Никто не сказал ему, что, именуя себя юридическим консультантом Съезда или смельчаком, предъявившим счет московской верхушке, он с важным видом изрекает самые немыслимые профессорские глупости.

Когда, например, в марте 1990 года при выборах Председателя Верховного Совета СССР отчаянный журналист В. И. Колотое выдвинул кандидатуру нашего героя, это вызвало сначала оторопь, а затем решительный протест многих депутатов, но как достойно они говорили! Так, А. А. Джаримов сказал: "Как это понимать?.. Здесь нужны выдержка, доверие, взаимоуважение, а как раз этого мы у товарища Собчака не наблюдаем. Нет у вас, Анатолий Александрович, ни взвешенности, ни элементарного политического чутья, без которых невозможно быть политическим деятелем, хотя в претензии на этом вам не откажешь. Красивой фразеологией вы политического капитала не накопили. Я против".

В таком духе говорили и другие депутаты. Да, сурово, но никаких "стадных инстинктов" и "немыслимых глупостей", "дохлых драконов" и "смердящих динозавров".

Похожую картину мы наблюдали в российском парламенте, где профессору дали хороший отлуп за то, что тех, кто пригласил его в гости, он стал обзывать провинциалами. Один из ораторов предложил ему извиниться и перед отдельными депутатами, и перед всем парламентом. Гость и не ворохнулся! Тогда депутат Ленсовета Н. Андрущенко заявил в газете, что он приносит извинения за своего председателя. Это был истинно ленинградский поступок. А Собчака, писал Андрущенко, готового "оскорбить каждого, имеющего отличные от его собственных взгляды, никак нельзя считать ленинградцем".

Нет, не проходит наш герой в "истинные петербуржцы" и по воспитанности, поведению, культуре общения. Но тогда, может быть, по эрудиции, по глубине понимания многих проблем, явлений, фактов как прошлого, так и настоящего. Это невольно приходит на ум, когда видишь, как гневно Собчак стыдит многих за неосведомленность, некомпетентность, невежество.

Но вот он пишет: "Держава. Родина. Коммунизм". Эта триединая формула составлена по идеологическому рецепту императора Николая I. Вспомним: "Православие. Самодержавие. Народность"… Да, был такой "рецепт", но составил его не царь Николай, а граф С. С. Уваров, министр народного просвещения, президент Петербургской Академии наук. Это уж поистине известно не только студентам, но и школьникам.

Собчак очень любит покопаться не только в русской истории, но и в русской литературе. И посмотрите, с каким усердием он это делает: "Когда Петербург был столицей Российского государства, высокочастотный имперский пульс ощущался и русскими писателями: "сорок тысяч одних курьеров" — не вранье гоголевского героя, а наблюдение самого писателя". Ну, во-первых, у помянутого героя все-таки не сорок, а тридцать пять тысяч. Видимо, ученый спутал Хлестакова с Гамлетом, который над гробом Офелии восклицает: "Я любил ее, как сорок тысяч братьев любить не могут". Во-вторых, и тридцать пять тысяч курьеров все-таки вранье, по крайней мере до сих пор в этом никто, кроме профессора Собчака, не сомневался. Конечно, Иван Александрович очень подошел бы для межрегиональной депутатской группы на роль координатора, но не надо его идеализировать. Хотя, бесспорно, это очень увлекательное зрелище: опровергая Маркса и Ленина, профессор защищает и оправдывает Хлестакова.

Можно еще долго с помощью исторических, литературных и иных тестов проверять профессора на петербуржесть, но оставим это собчаковедам и обратимся-ка лучше к живой современности, что бушует у нас на глазах. Какие представления у нашего героя о ней, как он ее видит?

Профессор пылко восхищается преимуществами западного образа жизни перед нашим. Да, некоторые преимущества там есть, как есть свои бесценные преимущества и у нас. И второе обстоятельство убедительно доказывает порой, между прочим, именно те доводы, которые ученый приводит для доказательства первого. Так, он пишет: "Не у нас, а в США идет процесс самоограничения общества: скажем, запрещено курить в общественных местах". Кому не известно, что у нас испокон веку было запрещено курить во многих общественных местах, например в кинотеатрах и в метро, на трибунах стадионов и в трамваях, а в США в подобных общественных местах всегда курили. Так что тут они лишь кинулись догонять нас… А кроме того, неужели ученый человек не понимает, сколь неуместно и даже кощунственно выглядит ныне его упрек родной стране в том, что она отстала от Америки в "процессе самоограничения", когда этот "процесс" дошел у нас уже до таких пределов, что страшно.

Этот грустный ляпсус насчет курения помогает по достоинству оценить нечто гораздо более важное: автор пользуется любым случаем, чтобы опорочить достижения своей Родины, очернить успехи социализма, и с этой целью прибегает даже к такому, например, доводу — западные страны во многом-де преуспели "благодаря нашему негативному опыту". Только негативному! Разумеется, негативный опыт весьма полезен, он может предостеречь от ошибок, но шубу из него не сошьешь.

Будучи совершенно неутомимым в страстном желании опорочить социализм, Собчак заявляет, например, что у нас "все иные формы собственности, кроме государственной, были уничтожены". На следующей странице с еще большим пафосом и категоричностью обличает: "Коммунистическая бюрократия упразднила все виды частной и коллективной собственности, кроме, разумеется, государственной". Подчеркнем: уничтожили все формы! Упразднили все виды! Допустим, кто-то по молодости лет или из уважения к ученому званию автора поверит ему. И каково же будет этому человеку через три страницы прочитать у этого же автора: "По действовавшей в 1989 году Конституции госсобственность была признана основой социалистического строя. А все прочие формы собственности по отношению к ней объявлялись подчиненными и второстепенными". Значит, есть и "прочие формы" собственности? Как так? Значит, коммунистическая бюрократия упразднила не все виды, не все формы, кроме государственной? Ученый правовед, кстати, сам и называет другие формы существующей у нас собственности: кооперативно-колхозная, личная собственность граждан… Как же свести тут концы с концами?

Но это еще не все, что Собчак может сказать нам по вопросу о собственности. Вот его любимая песня: "Частная собственность доказала свою эффективность… Вернуться в лоно европейской цивилизации, следовательно, признать право частной собственности… Пока частная собственность не утвердится в нашем укладе, на центральных улицах городов по-прежнему вы должны смотреть под ноги, чтобы не вступить в зловонную лужу или размазанное пятно кала…"

Я лично, как и множество моих соотечественников, конечно, не хочу вступать в вышеуказанные пятна, и мы вовсе не против частной собственности как одной из форм экономической многоукладности, но под влиянием терпких аргументов Собчака я уже готов был признать частную собственность гвоздем всей нашей и мировой жизни, даже единственно возможной, как вдруг он же спокойно сообщает мне: "В постиндустриальном обществе частная собственность в ее классическом виде все более утрачивает свое значение". Утрачивает?!

Но ведь только что сам сказал, что она жуть как эффективна, что без нее кругом одни лужи и пятна! А что же тогда вместо нее? Оказывается: "Она заменена (как, уже? — В. Б.) различными видами акционерной и коллективной собственности". Вот те на!..

Словом, по самым разным, по весьма многочисленным параметрам профессор Собчак никак, ну никак не проходит, не вписывается в "истинные петербуржцы". В душе он понимает это, конечно, и сам. Но ему так хочется, чтобы его называли петербуржцем, так жаждется! Пушкин… Блок… Ахматова… Пожалуй, если был бы шанс на успех, он мог бы дать объявление: "Меняю профессорское звание и ученую степень доктора юридических наук на звание истинного петербуржца. Возможны варианты". Какие варианты? Ну допустим, если кому-то совсем неинтересно профессорство, а докторской степени показалось бы мало, то Собчак мог бы дополнительно предложить, скажем, тысячу экземпляров своей книги "Хождение во власть". Но, увы, на эту бартерную сделку надежды мало. Даже в свободной экономической зоне.

Как же быть? Как же быть? Как же быть?.. И представьте себе, Собчак нашел выход! Придумал! Изобрел! Измыслил!.. Если его никто не хочет из читинца переименовать в петербуржца, то он сам постарается переименовать Ленинград в Петербург, и таким образом профессор вместе со всеми жителями тоже будет выглядеть петербуржцем.

Пожалуй, самое интересное в книге "Хождение во власть" — это три темы: "Собчак и КПСС", "Собчак и социализм", "Собчак и коммунизм". Двух первых тем мы отчасти уже касались. Есть необходимость кое-что добавить.

Из приведенного в начале текста заявления нашего героя о приеме в партию вроде бы со всей определенностью явствовало: веря в социализм и коммунизм, человек в трудный час истории вступает в партию, чтобы помочь ей. Однако в книге автор дает несколько иную версию своего благородного поступка: "То, что прозвучало с трибуны XIX партконференции, я воспринял как адресованный каждому, а значит, и мне лично, призыв к гражданской мобилизации. И когда слова стали подтверждаться делами (то есть, как выходит, уже после конференции. — В. Б.) и Горбачев объявил о выводе советских войск из Афганистана, я, беспартийный, подал заявление с просьбой принять меня в члены Коммунистической партии".

Ну, во-первых, в партию всегда вступают беспартийные. Во-вторых, почему автор умалчивает о дате вступления? Важно и то, что здесь, в отличие от заявления, нет уже ни слова о социализме и коммунизме. Здесь вступление в партию представлено как благородный порыв, рожденный в благородном сердце XIX партконференцией и выводом наших войск из Афганистана. Прекрасно! Но огорчает маленькая неувязка: известно, что заявление профессор подал 10 июня 1988 года, а конференция открылась 28 июня. Иначе говоря, Собчак решил для себя вопрос о вступлении в партию не после конференции, героически вдохновленный ею, как утверждает теперь, а по крайней мере за три недели до нее, движимый каким-то иным порывом, может быть, не столь героическим.

Пробыв в партии около двух лет, профессор стремительно вышел из нее. И вот теперь заявляет: "Я не отношу себя к антикоммунистам… Но антифашистом я себя считаю". Конечно, сами мы можем относить себя куда угодно, считать кем вздумается.

С другой стороны, уверяя читателей, что он не антикоммунист, Собчак вот какими эпитетами награждает нашу жизнь, нашу власть и советскую Родину в целом: "империя", "провинциальная держава XX века", "лагерный социализм", "кровавый режим", "антинародный режим", "ничего, кроме деградации", "не новое общество, а выкидыш"… И в таком духе он может декламировать сколько угодно, пока не закроешь кран.

Когда я слушаю таких декламаторов, меня всегда поражает то, что они либо не хотят соотнести судьбу Родины, характер власти, атмосферу общества, в котором жили, со своей личной судьбой, либо ничего не видят дальше своего носа и не способны понять, как собственная декламация оборачивается против них. Хорошо, допустим, лагерный социализм. Но кто в лагере процветает и благоденствует? Отпетые бандюги, паханы. Иногда неплохо устраиваются "шестерки". Так кто же ты сам, если сумел в этом лагерном мире попасть из Коканда в знаменитый Ленинградский университет, сделать почти оптимальную научную карьеру, еще больше преуспеть в политике — стать депутатом парламента и председателем Совета великого города? Кто же ты: "пахан" или "шестерка"? Никто же из вас не может сказать, что, мол, я счастливое исключение, одиночка. Нет, вас слишком много, столь преуспевших разоблачителей то лагерного, то казарменного, то крепостного социализма, всех этих докторов и главных редакторов, профессоров и ректоров, секретарей и директоров, генералов и философов, да еще лауреатов, членов немыслимо важных советов… Нет, нет, tertium поп datur[14].

[15]