Волна{54}

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Волна{54}

Роджер Коэн в «Интернешнл геральд трибьюн» рассказывает историю, связанную с его собственной семьей. В 1942 году две скрывавшиеся еврейки из Кракова были арестованы немцами, а потом перевезены в Белжец[222] и в октябре того же года удушены газами дизельного двигателя. Их звали Фримета Гельбанд и Саломея Цирер, они были сестрами. У Саломеи были две дочери, одна из которых пережила войну.

В январе 1945 года тринадцатилетняя Эдита Цирер, едва живая, была освобождена из гитлеровского трудового лагеря в Ченстохове. Она надеялась отыскать кого-нибудь из родных. С трудом девочка добрела до вокзала и села в поезд, который потихоньку тронулся с места. Ей становилось все холоднее, она испугалась, что умрет, и в какой-то момент сошла с поезда. Съежилась в уголке на станции, никто не обращал на нее внимания, и она чувствовала приближение смерти.

И вдруг к ней подошел молодой человек в сутане. «Что ты тут делаешь?» — спросил он. Эдита ответила, что хотела добраться до Кракова, но у нее больше нет сил. Человек исчез и вскоре вернулся с чаем. А потом ушел снова, чтобы принести ей хлеба и сыра. Когда она поела, услышала: «Попытайся встать». Но встать не смогла, и тогда он отнес ее в вагон. На прощание молодой человек сказал, что его зовут Кароль Войтыла, и он семинарист. Прошло тридцать три года, тогдашний семинарист стал Папой Римским, и Эдита Цирер, которая уже жила в Хайфе, написала ему письмо. Потом она посетила Ватикан, и Папа благословил ее.

Проверить эту историю во всех подробностях уже невозможно, но она свидетельствует о том, каким был этот человек. Просто он всегда помогал людям и спасал им жизнь.

Сегодня мы видим гейзеры апологетики, грозящие обесцениванием высоких и прекрасных понятий; я не осмелюсь ничего добавить к этим Гималаям. Правда, всеобщего признания не достичь никому: какой-то немецкий теолог даже сказал по телевизору, что вся деятельность Папы была сплошной катастрофой — это, разумеется, бред сумасшедшего, не заслуживающий обсуждения. Такие издания, как «Геральд» или «Шпигель», публикуют два типа статей. В одних просто перечисляется то, что сделал Кароль Войтыла за свою жизнь, в других даются оценки, порой критические; например, в «Шпигеле» так высказался Ханс Кюнг, которого Ватикан лишил veniam legendi — права преподавать в католических учебных заведениях.

Никто, однако, не ожидал, что вспышка общечеловеческих страстей после смерти Иоанна Павла II достигнет такого масштаба. Этому сопутствовал неслыханный, беспрецедентный взрыв в средствах массовой информации; все периодические издания мира поместили такое огромное количество материалов об усопшем, что ни один человек не в состоянии все это прочесть. Что характерно, страсти накалялись. Три дня назад — я пишу эти слова в канун похорон Папы — президент Буш еще не был уверен, что поедет в Рим, но потом словно огромная волна подхватила и его, и его отца, и Клинтона, и госпожу Раис и всех понесла к базилике Святого Петра, — это вызвало немалые трудности у тех, кто отвечает за безопасность гостей. Из страха перед какой-нибудь очередной Аль-Каидой воздушное пространство над Римом тут же закрыли, а противовоздушные ракеты привели в состояние боеготовности.

У меня не много личных воспоминаний о Кароле Войтыле. Я познакомился с Ним у Яна Юзефа Щепанского[223], Он тогда еще был викарием при костеле Святого Флориана и пришел к Щепанским на колядки вместе с министрантами{55}, мы даже вместе колядовали. А в начале семидесятых, когда арабские страны перекрыли нефтяной кран и разразился энергетический кризис, кардинал митрополит Войтыла пригласил меня в Епископский дворец, чтобы я произнес речь о цивилизации будущего. Не важно, что я там говорил — объяснял с точки зрения здравого смысла, что этот кризис скоро закончится: ведь производители нефти должны ее продавать, — однако характерно, что будущий Папа всегда интересовался всем, что творится в мире. Еще помню, что он показывал мне, уже за пределами зала, в котором проходило собрание, модель костела, который как раз строили в Новой Гуте. А когда во время военного положения[224] мы с женой и сыном оказались в Вене, мы познакомились там с ксендзом Станиславом Клюзом. С Папой его связывало давнее и близкое знакомство; он рассказал нам о телефонном разговоре, в котором Папа сказал ему: «Все образуется, Стась». Ксендз Клюз попросил о благословении для нас и получил его по телефону…

О самом Папе вообще трудно говорить. Это была сильная личность, которая со временем становилась все сильнее. Не надо ходить за оценкой к теологам — самым главным, несомненно, была реакция людей. А люди — не важно, поляки, австралийские аборигены или эскимосы — одним лишь присутствием на встречах с Ним демонстрировали свои чувства, а теперь, устраивая разные марши, выражают свою скорбь.

И еще только одно: едва ли не самое сильное впечатление произвела на меня сцена последнего Пасхального Воскресенья, когда Папа, уже тяжело больной, сидел у окна и боролся с собственным телом, поскольку очень хотел произнести слова благословения urbi et orbi{56} — но уже не смог и лишь молча благословил всех собравшихся на площади Святого Петра. Некоторым показалось слишком жестоким novum{57} то, что он умирает не в уединении, а на глазах у всех; но ведь именно так умирал Христос.

Кто теперь станет Папой? Не думаю, что кардинал из Африки, скорее уж кто-нибудь из Латинской Америки. Не верю, однако, чтобы скоро нашелся человек такого масштаба, как Кароль Войтыла.

Апрель 2005