Статусно-доходный дисбаланс
Статусно-доходный дисбаланс
В 1950-е, когда интеллектуалы общались главным образом с себе подобными, их средний доход не доставлял им особых мучений – богатые были далеко. В те года будущий управляющий инвестиционного фонда, закончив частную школу Андовер, поступал в Принстон, тогда как журналист, выпустившись из Централ Хай, шел в Ратгеровский университет. Но сегодня в Андовере и Принстоне учатся и будущие финансисты, и будущие писатели. Выпускник Гарварда, работая в аналитическом центре, получает 85 000 долларов, тогда как ноль без палочки, с которым он и на физкультуре не заговорил бы, устроился трейдером долгосрочных облигаций или телепродюсером и зарабатывает 34 миллиона. Грязнуля и неудачник, которого вытурили из Гарварда, нажил в Силиконовой долине 2,4 миллиарда. Довольно скоро успешный интеллектуал начинает замечать, что, несмотря на достигнутое социальное равенство с толстосумами, в финансовом плане ему до них по-прежнему далеко.
Представим, к примеру, как наша светская интеллектуалка, уже совсем взрослая, с положением, приходит в отель Drake на ужин Общества сохранения исторического облика Чикаго. Весь вечер она рассказывает истории о Теде Коппеле (акцентируя свое недавнее выступление в передаче Nightline) и Билле Бредли (вспоминая, как в августе они вместе оказались на конференции института Аспена). Врачи, адвокаты и банкиры за ее столом внимают с большим во одушевлением. Послу ужина они перемещаются в бар, выпить мартини по семь долларов, где к ним присоединяются консультант из Deloitte & Touche и его жена – совладелец Winson & Strawn – пара аж с двумя &. В баре она расходится еще пуще и выдает благодарной аудитории секреты издательских домов и журнальные сплетни. Чувствуя себя на коне, она решает взять на себя счет за напитки, и платит своей кредиткой, хотя каждый из присутствующих мог списать это на представительские расходы. Когда же вся компания выкатывается на улицу, ощущение триумфа настолько переполняет ее, что, позабыв обо всем на свете, она возьми да ляпни: «Я еду на юг, может, подвезти кого-нибудь?»
Следует неловкая пауза. Пара с двумя &: «Нам вообще-то на север в район Виннетка». Врач тоже живет на севере, по дороге к Лэйк-Форест. И тут все вдруг распадается как карточный домик. Она-то знает, что за люди живут на северном побережье Чикаго. На многие мили раскинулись богатые районы, и дома там, будь они в стиле псевдотюдор с фахверком, английское барокко или школа прерий, стоят миллионы и поддерживаются в безупречном состоянии.
На северном побережье нет поросших бурьяном пустырей. Каждый дом окружен идеальным газоном и мастерски обустроенным ландшафтом, живые изгороди пострижены с таким тщанием, что кажутся высеченными из зеленого мрамора. Даже гараж в таком доме с иголочки – детские коляски и игрушечные машинки на педальном ходу стоят в ряд, полы вымыты, полный порядок. Каждые семь лет в таких домах подобно цикадам заводятся ремонтные рабочие и меняют обшивку ротонды с вишни на дуб или обратно. С того момента, как обитатель такого дома просыпается по утру и ступает на подогретый пол ванной комнаты, и до последних минут вечера, когда он нажимает кнопку дистанционного управления, чтобы выключить газовый камин, все вокруг напоминает ему, что жизнь прекрасна, Америка – самая справедливая страна, и все в его жизни под полным контролем.
А вот нашей интеллектуалке придется ехать к университетскому городку в Гайд-парке, мимо неблагополучных спальных районов, и когда на подъезде к своему кварталу она встанет на светофоре, то взору ее предстанет желтый офис конторы по обналичиванию чеков и лавка, торгующая карточками дешевой телефонной связи со странами Латинской Америки. Дом, который казался ей таким прогрессом по сравнению со студенческим обиталищем, выстроен из старого темного кирпича, приземист и неуклюж. Чахлая грядка перед входом вместо газона, железные решетки на окнах, проржавевшая калитка.
Она проходит по отделанному осколками мрамора парадному, вдыхая едва уловимые, но неистребимые запахи, и поднимается на один пролет в свою квартиру. Если врачи и адвокаты Виннетки заходят в роскошные холлы, наша интеллектуалка оказывается в более чем скромной прихожей с выставленной по стеночкам обувью. В гостиной ее встречает заваленный посудой обеденный стол. И тут ей становится совсем грустно.
То, что она переживает, называется статусно-денежный дисбаланс. Этому расстройству подвержены люди, профессия которых дает им высокий социальный статус, за которым не поспевает уровень дохода. Трагедия больных СДД в том, что они проводят дни во славе, а ночи – в обстановке весьма посредственной. На работе они читают лекции – и все взгляды направлены на них, – выступают на телевидении и радио, участвуют в советах директоров. Если они заняты в медиа или издательском деле, они могут позволить себе списывать свои дорогие обеды на представительские расходы. За день их автоответчик заполняется сообщениями от богатых и знаменитых, которые ищут их внимания, но вечером выясняется, что засорилась ванна, и им приходится засучить рукава и вооружиться «кротом». На работе – они нобилитет, короли меритократии, болтают по телефону с Джорджом Плимптоном. Дома же раздумывают, могут ли они позволить себе новую машину.
Разберем пример нашей воображаемой интеллектуалки. На полной профессорской ставке в Университете Чикаго она получает 105 000 долларов в год. Ее муж, с которым они познакомились еще студентами в Йеле, работает программным директором небольшого фонда, который на деньги Роберта Маккормика[45] продвигает идеи, которые сам Маккормик глубоко презирал, и зарабатывает 75 000 в год. В самых смелых мечтах они не предполагали, что будут зашибать 180 000 в год. И при этом будут так бедны.
Их дочери уже 18, и ее комната и содержание в Стэнфорде обходится в 30 000 ежегодно. На 16-летнего сына, у которого такой талант к музыке, уходит по меньшей мере столько же, если сложить плату за частную школу, репетиторов и летний музыкальный лагерь. Есть еще няня, которая приходит каждый день, когда их 9-летняя дочурка возвращается из экспериментальной школы при Чикагском университете, и на нее уходит еще 32 000 (они платят ей легально, поскольку наша интеллектуалка по-прежнему мечтает о должности в администрации). А ведь есть еще расходы на благотворительность (Nature Conservancy, Amnesy International и т. п.), которые приходится держать на уровне, чтобы не было стыдно перед бухгалтером, с которым они видятся один раз в год – в апреле. В итоге на квартиру, еду, книги, белье и прочие расходы остается 2500 долларов в месяц.
Их преследует ощущение полнейшей нищеты. При этом они, конечно, не помнят, каково им было на предыдущей ступени благосостояния, и даже не представляют, как можно туда вернуться. Современного интеллектуала очень заботит его репутация, страдающий же статусно-доходным дисбалансом еще больше думает о деньгах. И не то чтобы наша интеллектуалка целыми днями размышляла о правде и красоте и поэтических воплощениях весны. И не то чтоб скромная зарплата в 105 000 долларов давала ей уверенность, что она может подняться над насущными проблемами и будничной суетой.
И на работе она занимается изучением интеллектуального рынка, прикидывает, чего ждет от нее аудитория, продает себя продюсерам, журналистам и коллегам по академической среде. Пораженный СДД работник издательства целыми днями размышляет о рыночных нишах, как какой-нибудь влиятельный топ-менеджер AT&T. Ему приходится имитировать приятельское общение не меньше, чем партнерам в Skadden, Arps или продавцам в Goldman Sachs. Разница лишь в том, что они работают в высокоприбыльной отрасли, а наш страдающий СДД – в низкоприбыльной.
Сегодняшние интеллектуалы занимают самый нижний край верхушки общества. Наша интеллектуалка достаточно богата, чтобы отдать своих детей в частную школу и отправить учиться в Стэнфорд, но многие родители в таких заведениях в месяц зарабатывают годовой бюджет ее семьи. В итоге дети страдающего СДД начинают замечать разницу в доходах с семьями одноклассников. Чаще всего это происходит на день рождения. Одноклассники отмечают дни рождения на бейсбольном стадионе Wrigley Field (родители выкупили трибуну) или в старейшем магазине игрушек FAO Schwarz (родители арендовали все здание на воскресное утро). СДД ребенок празднует день рождения в своей гостиной.
Когда старшая дочь интеллектуалов приедет на рождественские каникулы, ее однокашница по Стэнфорду пригласит ее к себе в Виннетку. В доме своей подруги ее поразит идеальный порядок. Столы, пол, барные стойки – все это не заставлено, чисто и в наилучшем состоянии. Такой же порядок царит у них на работе – у представителей этой ветви образованного класса просторные кабинеты с широкими деревянными поверхностями. У них есть секретари, которые следят за документооборотом, а у секретарей есть помощники, которые складывают все папки и расставляют их по местам. Поэтому ничто не загромождает широкие просторы рабочего стола босса. Бобо, работающие в финансовых структурах, носят с собой тончайшие дипломаты, в которые едва помещается толстая тетрадь, потому что все в их жизни настолько упорядочено, что им не нужно перекладывать вещи с места на место. И в Лондон они летят без багажа, ведь в их лондонской квартире у них есть еще один гардероб.
Жизнь больного СДД, напротив – сплошное нагромождение и беспорядок. Маленький столик в университетском корпусе социальных наук завален бумагами, рукописями, письмами, журналами, газетными вырезками. А дома у больного все поверхности заставлены кофемашинами, чайниками и кувшинами, и кастрюли со сковородками висят на стене. По всей гостиной раскиданы книги, большей частью купленные еще в студенческие годы («Хрестоматия» Маркса – Энгельса, например), а на ночном столике давно примостился потрепанный выпуск New York Review of Books.
Когда интеллектуал с годовым семейным бюджетом в 180 000 долларов входит в помещение, заполненное толстосумами, зарабатывающими по 1,75 миллиона в год, обе стороны соблюдают несколько норм поведения. Первое – все ведут себя так, будто денег не существует. Все, включая нашу интеллектуалку, которая не может полностью расплатиться за превышение лимита на кредитке, будут делать вид, что слетать на выходные в Париж – отличная идея, надо только найти время. Каждый будет хвалить район Маре, не уточняя, что у финансового аналитика там своя квартира, а интеллектуалка на время отпуска снимает номер в однозвездочной гостинице. Наша интеллектуалка обратит внимание, что финансовые аналитики только и говорят что об отдыхе, тогда как интеллектуалы все время норовят поговорить о работе.
Когда наша интеллектуалка заходит в комнату, кишащую акулами бизнеса, где-то в углу сознания промелькнет сомнение: а ровня ли я им, или они воспринимают меня, как особую прислугу, которая не стелет кровать, но развлекает и добавляет престижу? Как ни печально признать, но денежные аналитики вовсе не склонны так думать. Миллионеров преследует страх, что достигнутый ими успех не делает их значительными людьми. Они страдают противоположным СДД расстройством, когда доход выше статуса.
Он называется доходно-статусный дисбаланс (ДСД). Ведь миллионер не совершил ничего значительного, что позволило бы ему исследовать артистическую сторону своей натуры, достичь интеллектуального бессмертия или хотя бы стать потрясающим рассказчиком. Он не может не заметить, что ему приходится платить за ужины разнообразных фондов, тогда как интеллектуалы вследствие собственной важности приглашаются бесплатно. Он отчасти содержит всю эту публику из аналитических центров.
Продолжая эту мысль, можно сказать, что интеллектуалам платят за интерес. Им платят, чтоб они целыми днями сидели и читали, а потом компилировали из прочитанного бодрые тексты и интересные разговоры (удивительно, столько людей толком не справляются с этой несложной задачей). Богатому же в общем-то платят за скуку. За свою гигантскую зарплату он работает над тайными сделками, и, если бы он решился рассказать о ней за званым ужином, сотрапезники бы совсем сникли. В конечном счете богачи чувствуют свою уязвимость, потому что, несмотря на большие ресурсы, их репутация по-прежнему зависит от машины по созданию общественного мнения, управление которой в руках этих профессиональных насмешников – их сотрапезников.
Поэтому многие миллионеры думают, как здорово было б стать писателем, мнением которого интересуются в передаче «Час новостей» с Джимом Лерером. Взгляните на Мортимера Цукермана, владельца газеты New York Daily News, информагентства US. News and World Report и целых районов Манхэттена и Вашингтона. Чтобы записать интервью для кабельного канала CNBC, он поедет в Нью-Джерси как миленький. Быть богаче некоторых стран ему уже недостаточно – Цукерман хочет быть публичным интеллектуалом.
На статусно-доходный дисбаланс интеллектуалы реагируют по-разному. Некоторые пытаются сойти за представителей денежного крыла образованного класса, покупают голубые рубашки с белыми воротниками и чистят обувь каждый день. Женщины этой категории на сэкономленные деньги покупают костюмы от «Ральф Лорен» и «Донна Каран». Те, кто работают в медиа, издательстве или фонде, используют свой представительский счет по максимуму. Как человек, страдающий астмой, едет подлечиться на курорт в Аризону, интеллектуал с СДД может облегчить свои муки в командировке, где он останавливается в «Ритц-Карлтон», в номере за 370 долларов с телефоном и телевизором в каждом углу. Счет за гостиничную химчистку в таком случае можно оплатить и самостоятельно.
Но рано или поздно командировка заканчивается, и надо возвращаться на землю. И это объясняет, почему другие представители интеллигенции, напротив, активно демонстрируют приверженность своим богемным корням. К костюму они могут надеть ботинки «Тимберленд», что воспринимается как знак того, что они по-прежнему противостоят культуре денег. В выборе галстуков и носков проглядывает иронический взгляд на такие условности; можно встретить интеллектуала в галстуке, украшенном логотипом местной ассенизаторской службы: мусоровоз катит по радуге.
Дома такой пациент с СДД будет упиваться своей бедностью. Он возблагодарит судьбу, что живет в районе, где представлены разнообразные слои и расы, хотя дом в жемчужно-белом районе типа Виннетка, Гросс-Пойнт или Парк-авеню он и не мог бы себе позволить. Но еще больше он возблагодарит себя за то, что выбрал профессию, которая не обещает больших барышей, что не посвятил свою жизнь стяжательству. Тот факт, что он и не смог бы стать ни инвестиционным банкиром, поскольку ему не хватает математических способностей, ни юристом, потому что он не умеет концентрироваться на скучных, малозанятных темах, он оставит без внимания. Серьезного шанса уйти в более прибыльную сферу у него никогда и не было, поэтому не могло быть и настоящей, осознанной жертвы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.