Глава XI. Волкоголовые (6)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XI. Волкоголовые (6)

Всего лишь одна смерть

Виновником следующей, не очень ожиданной вспышки мятежа многие исследователи считают Ивана Кирилова, который, по их мнению, решив, что дело сделано, перебрал по части репрессий. В какой-то степени это верно. В отличие от предшественников, Иван Кириллович не довольствовался принесением сложившими оружие мятежниками коллективной повинной, через старшин, как было заведено, а потребовал, чтобы каждый «вор» покаялся лично, отдав в качестве штрафа за участие в «мерзостном деле» лошадь. Это напрягло еле-еле притихший край, и не без оснований. Во-первых, «самоличные» повинные откладывали признание кланов и племен «мирными», а следовательно, они по-прежнему считались бунтовщиками и подлежали как минимум реквизициям. Во-вторых, по правилам, признаваемым русскими властями, две лошади на семью считались ее неотъемлемыми достоянием, конфискации не подлежащим. Платить за «младших», не имевших третьей лошади, согласно обычаю, пришлось бы старшинам, поскольку же в ходе событий башкиры изрядно обезлошадели, выходило так, что «старшим» пришлось бы отдать всех своих лошадей, оставшись нищими. Столкнувшись с такой перспективой, старшины Сибирской и Ногайской дорог, собравшись «человек со 100 и больши и советовали, что такого штрафа не давать, а лутче власти российской отложитца и русских людей разорять». Однако Кирилов, сам понимая, что перебрал, почти сразу отменил распоряжения о взимании штрафных лошадей и «самоличной присяге» как ошибочные, оставив их в силе лишь в отношении тех, кто все еще не собирался сдаваться, так что упреки в его адрес по этому поводу все же вряд ли можно считать справедливыми. Виноват он, скорее, в том, что в середине апреля 1737 года умер от чахотки, что было тотчас расценено скрывающимся в лесах Бепеней и прочими как «знамение Аллаха» и сигнал к новой «священной войне», на что многие башкиры, имеющие основания мстить, клюнули. Жуткого Кирилова они боялись, а назначенный ему на смену Василий Татищев был незнаком и потому страха не внушал. Позже «волкоголовые» поймут, как трагически ошиблись, – в отличие от Ивана Кирилловича, башкир, похоже, просто ненавидевшего, Василий Никитич никаких предубеждений не имел, но характером был не менее крут. Однако, чтобы понять это, нужно было время. А ждать не хотелось. Хотелось действовать.

Сразу по получении известия о смерти «Кара-Кирилы» на Сибирской, Осинской, а затем и Ногайской дорогах начались серьезные беспорядки. Невесть откуда возник Бепеня, объявивший об уходе башкир «из-под руки белого царя» и начавший рассылать по краю «указы», якобы присланные крымским ханом и султаном Порты, якобы обещавшими башкирам прислать на подмогу сто тысяч всадников, – и в это верили. В конце апреля крупные отряды бунтовщиков атаковали только-только заложенные крепости, сумев некоторые, где стены еще не были возведены, захватить и сжечь, а в мае «сущая орда» батыра Кусяпы, мстившего за двух погибших братьев, напала даже на лагерь генерала Соймонова, главкома войск Башкирской комиссии, нанеся серьезные потери в живой силе. Впрочем, как только эффект внезапности рассеялся, стало ясно, что на серьезные дела «непримиримые» не способны, а «малая война» хотя и досаждала властям, но не приносила желаемых результатов. Набеги на небольшие русские поселки, грабежи и убийства ничего не меняли, зато желание властей примерно наказать «воров башкирцев» и навсегда покончить с беспорядками росло. Дошло до того, что русские начали казнить пленных теми же методами, какими казнили пленных бунтовщики.

Дальше всех в этом смысле зашел все тот же полковник Тевкелев, стремившийся восстановить утраченное после смерти Кирилова положение «серого кардинала». Подав новому начальству обстоятельный доклад о недавнем нашествии джунгар на казахов и организации ими голода, лишившего казахов возможности сопротивляться, Алексей Иванович предлагал «переять тот зюнгорский обычай», поскольку «гладом можно наивяще их привесть в ослабление и покорность». Исключение делалось только для тех, «кои, принеся повинную, ведомо по домам сидят», но не более 3 пудов на семью, «ради того, штобы с ворами не делились». Впрочем, это предложение было оценено Татищевым как «вовсе богопротивное», и Сенат, куда он его все-таки переслал, с мнением Василия Никитича согласился.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.