Громов пишет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Громов пишет

Меня всегда занимали люди с железным чувством долга — внутренним, императивным, никем и никогда не навязанным.

Макс Громов пишет мне из тюрьмы: «Благодарю за поддержку, которую вы оказали мне и моим товарищам. Конечно, особо изменить что-то и как-то подействовать на сексотов в мантиях — глупо рассчитывать. Но проигрывать процесс так, как проиграли мы с вами, тоже неплохо. Наш проигрыш предпочтительнее. Обрекая нас на каторгу (шучу), они забываются и снимают маску. Ради этого и стоит сидеть, что мы и делаем. Борьба продолжается, и если не у нас, то по крайней мере с нами все в порядке. Не знаю, как другим, но для меня одиночество только на пользу. Сижу, читаю, головой качаю. Старик-тезка Макс Волошин из начала века двадцатого протягивает мне, уже в двадцать первый, строки: „Надо до алмазного накала прокалить всю толщу бытия. Если ж дров в плавильне мало — Господи, вот плоть моя!“

Хорошо и тепло его вспоминать, выдыхая эти строки с паром, в самом сердце „черного точила“. Я благодарю судьбу, что она дала возможность соприкоснуться со всем этим. Но ладно, наверное, хватит размазывать сопли. Простите за пафос — он тут не кажется излишним. С наилучшими пожеланиями».

Громов — тридцатидвухлетний нацбол, из тех, кто захватывал Минздрав в позапрошлом году, возражая против отмены пенсионерских и инвалидских льгот. Он получил пять лет, потом срок скостили до трех. Сидит в Уфе, неподалеку от Чебоксар, где возглавлял когда-то отделение НБП. Он сидит трудно. Из первых 170 суток провел в штрафном изоляторе 130 — из-за беспрерывных конфликтов с начальством. В его письмах нет жалоб — цитирует стихи, просит прощения за пафос, говорит, что тюрьма на многое меняет угол зрения. Благодарит за сочувствие. Очень вежливый человек.

Я выступал на процессе нацболов как свидетель, потому что знаю многих из них как хороших журналистов и поэтов, некоторых печатал, статьи Громова всегда выделял как внятные и дельные. Он мне сдержанно кивнул из клетки. Письмо его написано еще в октябре, но шло долго — он знает только мой рабочий адрес, и блокнотный листок в клетку с железным убористым почерком каторжанина Громова искал меня долго.

Нацболы сознательно выбрали такую политику: совершать демонстративные акции и сидеть. Никому не причиняя физического и даже морального ущерба. Просто демонстрируя несогласие. Я никого не призываю подражать им, я хочу, чтобы молодые люди, принадлежащие к так называемым менеджерам, задумались о таком варианте поведения. Можно сколько угодно считать себя будущим России, получая стабильную зарплату и формируя деловую среду. Но нельзя забывать о том, что будущее России сидит в УЕ 394-9, Уфа, ул. Новоженова, 86а (на случай, если кто-то захочет написать ему). Он просит не предъявлять претензий к начальству колонии — изводят его не местные начальники, а люди из ФСБ. Но изводят серьезно, как этим людям и положено.

Мне никогда не нравились террористы, бомбисты, эсеры из «Боевой организации». Не зря именно в этой среде процвел Азеф. Но нацболы — это ведь совершенно другое дело. Это не убийцы, а какие-то небывалые еще террористы, уничтожающие только себя, причем не самым быстрым способом. В стране, где никому до них нет дела, где даже либералы брезгуют защищать их — потому что это все, конечно, хулиганство, а не борьба, и вообще Лимонов подставляет детей. Так говорят многие, сам слышал.

Я пишу все это, а Громов сидит. Вы читаете, а Громов сидит. Скинхеда отпускают в зале суда, а Громов сидит. Зачем он сидит? Знал же, на что идет.

А вот чтобы фон создавать. Без этого фона как-то не совсем понятно, чем мы все тут занимаемся и кто мы такие. А на фоне Громова — более-менее наглядно.

7 апреля 2006 года

№ 409, 10 апреля 2006 года