I

I

Из дома выносили вещи. Бабушка тихо плакала в углу, мама наглоталась каких-то таблеток и лежала на диване с мокрым полотенцем на голове, а Юра смотрел на японочку. Маленькая фарфоровая японочка в ярком кимоно, с торчащими из красиво уложенных волос палочками – такая изящная, белоснежная, знакомая.

Мама рассказывaла, что дедушка привёз её из Германии после войны. Он тогда много вещей привёз, но все куда-то подевались со временем, а японка осталась. Совершенно непохожая на все остальные вещи в доме, она сидела за стеклом на нижней полке серванта и смотрела на мальчика фарфоровыми щёлочками глаз. Он никогда не брал её в руки. Сначала, пока Юра был маленький, родители запрещали, а потом он как-то привык, и уже самому в голову не приходило. Не хотелось осложнять отношения. На такую красоту можно было только смотреть; дотронешься – и закончится сказка, исчезнет мечта. Зато с ней можно было разговаривать: рассказывать о событиях дня, делиться фантазиями, сплетничать. Прибежав домой и бросив на пол ранец, Юра первым делом шёл к японке – поговорить.

Бог его знает, зачем они поженились. Разве ребёнку расскажут? Наверное, маме пора было замуж, а папе нужна была прописка. Нервная, интеллигентная, интровертная мама – и балагур, гуляка и душа компании папа. Трудно было найти менее подходящих друг другу людей. Жили они ужасно, но мама считала, что ребёнку нужен отец; денег папа приносил много, не пил и Юрку любил. А папе было всё равно – ну, жена. Зачем разводиться? Когда захочет – уйдёт, когда захочет – придёт. Папа делал бизнес, вечно что-то доставал, выбивал, в дом приходили подозрительные типы, заключались сделки, гости пили, курили, мама закатывала истерику, они все куда-то уходили… Юра плохо помнил детали. Но хорошо запомнил тот день, когда мама пришла домой и бессильно опустилась на стул. Что-то ёкнуло в сердце при одном взгляде на её невидящие глаза и дрожащие руки. Они долго шептались с бабушкой на кухне и почему-то обе плакали. На все вопросы десятилетнего Юры отвечали, что он ещё маленький, что вот вырастет, тогда…

Вечером мама начала выносить книги. Складывала их в огромные сумки, дожидалась темноты и куда-то уходила с многокилограммовым грузом. Юра обычно не дожидался её возвращения, засыпал. Так продолжалось несколько дней. Под глазами у мамы появились огромные чёрные круги. Она старела на глазах. Папа куда-то пропал.

– Что-то случилось с папой, а мне не говорят, – шептал Юра фарфоровой японке. – Я ведь уже не ребёнок, мне полагается знать.

Он замучил бабушку вопросами, и та наконец сдалась, выдавив из себя сквозь слёзы, что у папы неприятности с законом, что его теперь не будет несколько лет, а все их вещи заберут. Мама выносила старые книги и картины, принадлежащие бабушке с дедушкой. К папе они всё равно не имели отношения, а разбираться никто не будет, всё заберут. Никому ни в коем случае нельзя было про это рассказывать, а то маму тоже уведут. Юра всё понял и ни с кем, кроме японки, переживаниями не делился. Только очень не хватало папы – его шуток, пения по утрам, бесед о жизни. Да и маме сейчас было не до него. Друзья все куда-то разъехались на лето, и Юра коротал дни, читая книги и сочиняя необыкновенные истории. Японка была благодарной слушательницей.

Пианино уже вынесли. Юра закрыл глаза. А когда открыл, жилистый мужичок, явно главный среди них, стоял перед сервантом и сверял что-то по списку в руке. «Сервиз», – подумал Юра. И действительно, мужичок открыл сервант и стал доставать чашки и блюдца. Мейсенский фарфор, тоже бабушкин. Его никуда не относили и не прятали – мама спасала только книги и картины. Взглянув ещё раз на список, мужик вдруг схватил японку и куда-то понёс.

– Нет! Нет! – Юра не помнил, как оказался около мужика.

Он отчаянно пытался выхватить японку, орал, царапался и кусался. На крик прибежали двое грузчиков и попытались его оттащить, но Юра упирался руками и ногами, что-то опять кричал…

– Приструни мальца, бабка, – заорал тот, что повыше, – а то я его приструню!

В школе уже знали. Юрке сочувствовали, хотя общаться особенно не порывались. Да он и сам замкнулся и почти ни с кем не разговаривал. Только Сашка, лучший друг со второго класса, продолжал приходить к Юре домой, звонил и всячески поддерживал:

– Слышь, Юр, вернётся батька твой. Я слыхал, ему пять лет всего дали. Да он уже через три дома будет. Всё путём, кончай носом землю рыть.

– Да, спасибо, я знаю…

Юра приходил домой, бросал ранец, ложился на диван и долго, не отрываясь, смотрел на пустое место за стеклом. Пока не начинало щипать глаза. Истории больше не роились в голове, не придумывались фантастические приключения, не сочинялись повести. Он ни о чём не думал, просто смотрел в одну точку: пустота на нижней полке серванта отражала пустоту внутри.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.