Записная книжка (о Блоке)*
Записная книжка (о Блоке)*
О музыке.
Серые зимние сумерки в Москве, — февраль семнадцатого года… Ровно десять лет тому назад.
Еду на Лубянку, — за эти десять лет столь прославившуюся, — стою на площадке трамвая.
Возле меня стоит и покачивается военный писарь.
Вагон качает? Нет, — к общему и большому удивлению, писарь пьян и даже основательно пьян. В военное время, с какими-то казенными пакетами в руках — и пьян. И все щурится, ядовито, как-то весело и горестно ухмыляется, водит глазами, ищет, очевидно, собеседника.
Неожиданно обращается ко мне:
— А позвольте спросить… Вот вы, конечно, интеллигентный человек и прочая и прочая… А позвольте спросить, задать, как говорится, вопрос…
— Насчет чего?
— А вот насчет чего: где именно в Москве фонарь номер первый? Не сочтите это за придирку, а просто… ответьте.
— Ничего не понимаю. Какой фонарь?
— А вы не лукавьте, не виляйте, сделайте милость. Я вас очень просто спрашиваю, ставлю вопрос ребром: где именно в Москве номер первый?
Вижу, что придирается, и скромно развожу руками:
— К великому моему сожалению, понятия не имею.
Писарь с презрением смотрит мне в лицо, некоторое время молчит и затем медлительно выговаривает:
— Эх, вы, защитники народа, передовая интеллигенция. Так и знал, что не знаете. А у кого в Москве велосипед номер первый? Тоже, конечно, не знаете. А ведь послушай вас: мы, мол, такие, сякие, мы соль земли и тому подобное, прочая и прочая! — Ну, да ничего, скоро пойдет музыка другая, узнаете…
Вагон с визгом поднимается мимо статуи Первопечатника, мимо стен к площади. И писарь с презрением, брезгливо смотрит и на стены:
— Остатки древней старины называются! — говорит он, качаясь. — Между тем, что собственно это означает? Я вас спрашиваю, — говорит он, водя сонно-злыми глазами по лицам окружающих: — что собственно это означает?
И все молчат, все почему-то стараются не смотреть на него. Уже робеют? — думаю я. — Да, да, несомненно…
А на остановке, на Лубянской площади, в вагон, в толпу, пробивается женщина с крохотным розовым гробиком в руках, визгливо крича кондуктору:
— Господин кондуктор! Господин кондуктор! У вас в трамвае с маленькими покойничками пущают?
И писарь злорадно хохочет:
— Покойнички! Кутья, венчики, во блаженном успении! Ну, да ничего, скоро уж, скоро! Будет вам хорошая музыка!
Так услыхал я про эту музыку впервые, — от писаря. А второй раз через год после этого, — от Блока:
— «Слушайте, слушайте Музыку Революции!». Кстати о Блоке.
В так называемом Ленинграде издавался недавно, «при ближайшем участии Горького, Замятина и Чуковского», журнал «Русский современник», преследовавший «только культурные цели».
И вот, в третьей книге этого культурного органа были напечатаны некоторые «драгоценные литературные материалы», среди же них нечто «особенно драгоценное», а именно:
— «Замыслы, наброски и заметки Александра Александровича Блока, извлеченные из его посмертных рукописей».
Прочитал — и вполне согласился: действительно, нечто драгоценное, особенно один «замысел» — насчет Христа.
Оказывается, что Блок замышлял написать, при некотором сотрудничестве со своей супругой, не более, не менее как «Пьесу из жизни Иисуса».
Да, один «замысел» так и озаглавлен: «Пьеса из жизни Иисуса» — и помечен: январь 1918 года (то есть, тот самый январь, когда Блок напечатал свою известную статью об интеллигенции и революции, — «Слушайте, слушайте Музыку Революции!» — в пояснение к своей знаменитой поэме). А какие перлы находятся в этом замысле, пусть судит читатель по следующим выпискам:
— Жара. Кактусы жирные. Дурак Симон с отвисшей губой удит рыбу.
— Входит Иисус: не мужчина и не женщина.
— Фома (неверный!) — контролирует.
— Пришлось уверовать: заставили и надули.
— Вложил персты и распространителем стал.
— А распространять заставили инквизицию, папство, икающих попов — и Учредилку…
Поверят ли почитатели «великого поэта» в эти чудовищные пошлости? Думаю, что нет. А меж тем я выписываю буквально. Дальше еще пошлей. Но уж выпишу до конца:
— Андрей Первозванный. Слоняется, не стоит на месте.
— Апостолы воруют для Иисуса вишни, пшеницу.
— Мать говорит сыну: неприлично. Брак в Кане Галилейской.
— Апостол брякнет, а Иисус разовьет.
— Нагорная проповедь: митинг.
— Власти беспокоятся. Иисуса арестовали. Ученики, конечно, улизнули…
А вот и заключение конспекта этой «пьесы»:
— Нужно, чтобы Люба прочитала Ренана и по карте отметила это маленькое место, где он ходил…
Кто этот «он», писанный с маленькой буквы? Тот, ради Которого знаменитый обожатель «музыки революции», писанной с большой буквы, не хотел потрудиться даже Ренана лично прочесть:
— Пускай Люба почитает и по карте отметит это маленькое место…