На пути к цели

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

На пути к цели

Утром на вторые сутки боевого похода подводная лодка «Малютка» была вынуждена погрузиться, заметив на горизонте дымы вражеских кораблей. Атаковать их она не могла, так как несла в своих торпедных аппаратах не торпеды, а мины, которые надлежало выставить в водах противника. Задача была не очень рискованная, но требовала тщательной скрытности. Предстоял большой переход в чужих водах.

И теперь вот, уже во второй половине дня, лодка шла на глубине малым ходом и акустик с утра слышал по корме монотонный звук винтов трёх кораблей. Он не приближался, не отставал, а зудел в ушах.

Уже вся команда знала, что лодка обнаружена и три корабля идут за ней, держась всё время на одной дистанции. Озадачивало, почему они не атакуют глубинными бомбами.

Моряки часто поглядывали на механика. Тот чувствовал на себе эти взгляды и стоял, прислонясь спиной к холодной шахте перископа. Стоял и перебирал в уме: что упущено? Неужели плохо промыли надстройку лодки и теперь на поверхность всплывают масляные пятна? Но перед выходом погружались в бухте и с катеров ничего не заметили — ни масляных пятен, ни пузырьков воздуха из баллонов, размещённых в надстройке. Может, теперь стала пропускать одна из топливных цистерн? Но с чего бы вдруг: не было ни ударов, ни шторма, после которого могли бы разойтись швы в металле.

Но так или иначе, а противник висит на хвосте и люди вправе коситься на механика.

Командир сидел за штурманским столиком, положив голову на расстеленную карту. Штурман примостился на комингсе круглой двери, подсунув под себя покрашенную суриком аварийную доску. Остальные люди стояли на своих местах и молчали.

На обед выдали холодные консервы. Электрокамбуз не включали: экономили энергию аккумуляторной батареи.

Утром, когда поняли, что лодка обнаружена, пытались оторваться. Лодка бросалась вправо, влево — и три корабля делали то же самое, словно привязанные к лодке тросами.

Так с утра, не переставая, слышит в наушниках акустик, как винты трёх кораблей нудно сверлят воду.

Командир оторвал голову от стола и продолжал свои мысли вслух.

— Хотят взять измором. Если с темнотой не отстанут, — значит, следа за собой не тянем, просто слышат нас хорошо. Энергии батареи хватит до вечера?

Механик повернул голову к командиру, посмотрел и ничего не ответил. Командир чуть заметно кивнул ему и отвернулся, разглядывая карту. Матросы переглянулись и потупились.

Отлежаться на глубине лодка не могла. Под килем был целый километр. На такую глубину подводники опускаются только мёртвыми.

К вечеру выключили все механизмы, которые съедали хоть сколько-нибудь электроэнергии. Потушили все лампочки, за исключением трёх: над штурманским столом, у рулевого и в рубке акустика.

Отсеки погрузились в темноту. Люди молчали. В этой темноте и тишине как-то особенно чувствовалось, насколько велико море за тонкой, меньше сантиметра, оболочкой лодки и как ничтожно мала по сравнению с ним лодка-скорлупка, начинённая механизмами и людьми. Дышать становилось всё труднее и труднее, но регенерацию не включали — экономили: впереди, если удастся оторваться от противника, ещё много-много подводных переходов. А до вечера можно подышать и этим воздухом.

Дверь акустической рубки отворилась, показалась голова с мокрыми волосами, акустик громко дышал, открыв рот: воздух в отсеке был не такой жаркий, как в рубке, нагреваемой лампами приборов. Акустик содрал с головы наушники и простонал сквозь зубы:

— Сейчас кусаться начну... Зудит и зудит... Зудит и зудит.

Ему никто не ответил и даже не посмотрел в его сторону. Акустик медленно, через силу надел наушники и привалился к переборке, потом поднял голову, почувствовав, как кто-то коснулся ремней наушников. Перед ним стоял командир.

— Дай-ка послушаю, — тихо сказал он, протискиваясь в рубку.

Надел наушники, сев на место акустика, и долго, ссутулившись, сидел, положив руки на колени. Потом снял наушники и вздохнул: — Да, это большие тральщики, угольные. — Он спохватился, что его могут услышать матросы, и продолжал про себя: «Тральщики с паровыми машинами и котлами, работающими на угле. Глубинных бомб у них, видимо, нет, иначе бросали бы. Наверно, вызвали миноносцы или охотники, а сами следят. На каждом тральщике по две семидесятимиллиметровых пушки и по нескольку зенитных автоматов. Всплыть и вступить с ними в артиллерийский бой, имея одну сорокапятимиллиметровую пушку?.. Даже в случае если удастся отбиться, попадания в лодку неизбежны. Придётся вернуться на базу для ремонта, не достигнув цели. Были бы торпеды — другое дело».

Командир поёжился, чувствуя на себе взгляды матросов из темноты, и сказал вслух: — Надо ждать, ждать, ждать. — Потом тихо позвал механика и протянул ему наушники.

Механик надел их, послушал и пожал плечами.

— Я же, товарищ командир, не специалист по шумам. Слышу, что работают самым малым ходом, эдак оборотов на сорок в минуту.

— Да, ты не специалист, — согласился командир, отдал наушники акустику и сам остался у него в рубке.

Механик постоял у двери и, видя, что он больше не нужен, вернулся на место, сел на разножку (складной стул) и опустил голову на колени.

Все двадцать два человека молчали и думали. О чём? Может быть, несколько лет спустя они расскажут, о чём они думали. И каждому казалось, что он слышит этот тихий, сверлящий душу, скрежет чужих винтов.

На самом деле его слышал лишь акустик. А море было большим и глубоким-глубоким. Штурман тихо спросил:

— Механик, дизель с холодного состояния безотказно запускается?

— Можно, — выдохнул механик.

Было темно, и штурман не видел механика, но почувствовал, как тот встрепенулся и смотрит на него. Даже выражение его лица он ясно представил.

— Ты чего?

Механик что-то промычал и шагнул к рубке акустика.

— Товарищ командир, вы точно уверены, что это угольные тральщики?

— Почти. Штурман, дайте справочник.

Из темноты в полосу света протянулась рука с толстым альбомом в тиснёном синем переплёте. Командир полистал.

— Вот эти.

Механик протиснулся в рубку, пробежал глазами по фотографии корабля, столбикам цифр под ней и захлопнул альбом.

— Значит, ошибиться нельзя, похожих кораблей нет?

— Только вспомогательные буксиры. Это не корабли.

Механик промолчал, привалился к косяку, потом медленно заговорил:

— Товарищ командир, они, — механик показал глазами вверх, — с утра работают в одном режиме — самый малый ход. Если у них туго с топливом, то, возможно, даже отключили по одному котлу, хотя это и маловероятно. — Механик потёрся потным виском о косяк и весь сморщился, подбирая слова. — Для того чтобы поднять пар для полного хода, им потребуется минут десять — пятнадцать в лучшем случае. Нужно подать в топки уголь, в котлы — питательную воду, иначе не хватит пара...

— Погоди, — сказал командир, встал, втиснулся глубже в рубку. Механик вошёл и закрыл дверь.

Минут через двадцать они прошли в центральный пост к штурманскому столику. Командир вызвал из первого отсека командира минно-торпедной боевой части, и все четверо офицеров «Малютки» долго совещались.

За ними внимательно следили матросы. Они догадывались, что, кажется, найден выход или по крайней мере будет что-то новое.

Посовещавшись, решили и объявили команде, что с наступлением темноты лодка всплывёт и будет отрываться от противника самым полным ходом. Иного выхода нет.

Старший моторист, вызванный механиком в центральный пост, выслушав приказание, пожал плечами и ответил: «Есть».

После ухода старшего моториста в переговорную трубу стало слышно, как лязгает металл и сдержанно переговариваются мотористы. Потом старшина спросил разрешения зажечь в дизельном отсеке свет. Механик разрешил и, припав ухом к переговорной трубе, слушал звуки, доносившиеся от отсека, определяя, что сейчас там делают люди.

Донёсся голос: «От машины!» Засвистело, кашлянуло несколько раз, в ушах кольнуло от повысившегося в лодке давления. Это провернули дизель сжатым воздухом.

— Услышат, — вздохнул  штурман.  Механик пожал  плечами.

Перед всплытием в отсеках зажгли все лампы. Люди жмурились, словно вылезли из подвала, и за этими гримасами пытались скрыть своё волнение.

За бортом была тишина, и только стрелка тахометра показывала, что лодка идёт малым ходом.

Ещё на глубине голосом, а не звоном колоколов громкого боя объявили артиллерийскую тревогу. В центральный пост прибежали матросы: мотористы, трюмные, торпедисты, рулевые — те, кто по артиллерийской тревоге должен превратиться в орудийную прислугу.

На тонком вертикальном трапе, идущем от настила центрального поста до верхнего рубочного люка, повисли люди. На самом верху, упираясь головой в отпотевшую крышку люка, — командир. Он сидел на плечах сигнальщика. Того, в свою очередь, подпирал плечами комендор, держа под мышкой сундучок с прицелом орудия; сам комендор сидел на заряжающем, тот — на подносчике снарядов, — и так до самого низа на трапе повисла гигантская сороконожка, склёпанная из человеческих тел. Она прерывисто дышала и нетерпеливо вздрагивала.

Наконец раздалась команда на всплытие. Зашипел воздух. За бортом заскрежетало, забулькало, словно сдирали обшивку.

Сороконожка на трапе поджалась и напружинилась.

— Всплыли! — крикнул боцман. Но командир по плеску волн уже понял это и открыл люк.

Гигантская сороконожка быстро зашевелилась и побежала вверх. Каждому казалось, что передний ползёт медленно.

На мостике сороконожка распалась. Каждый на миг застывал, оглушённый свежим воздухом, и бежал на своё место.

На самом горизонте набухла густая туча. Командир ей обрадовался: на её фоне будет трудно различить лодку.

По корме были чётко видны три тральщика.

Корпус лодки вздрогнул. Густой белый дым с грохотом вылетел из кормы. Командир перегнулся через ограждение. Хоть бы запустился дизель. Вылетел ещё клуб дыма, и всё стихло. Стало слышно, как мотористы там, внизу, наполняют пусковой баллон сжатым воздухом для повторного пуска.

Без бинокля было видно, как на тральщиках мечутся люди. Потом сверкнуло. Столб воды взлетел рядом с лодкой и обрушился на мостик.

— Дизель, дизель, дизель! — вскрикивал сигнальщик, съёживаясь при каждом слове, словно он всем телом выталкивал из себя слова.

Звонко ударила пушка. Её ствол был повёрнут на корму, и пламя выстрела сдирало краску с ограждения рубки.

Командир вцепился в поручни и на миг закрыл глаза. Сейчас было бесполезно что-либо командовать. Люди и так отдавали всё.

Только одни комендоры, поглощённые стрельбой, не знали, движется лодка или тонет.

Тральщики отчаянно задымили. Дым поднимался густыми шапками и, вывалившись из труб, тяжело оседал к воде.

Там в котельной у раскрытых топок заметались кочегары — второпях перегрузили топки углем. На мостиках кричали в телефоны офицеры и били кулаками по планширам.

Опять каскад воды обрушился на мостик лодки. Когда вода сошла, на настиле трепыхался кусок разорванной взрывом рыбы.

Наконец знакомая дрожь пробежала по корпусу лодки и отдалась в руках командира. Из-под кормы с шипением вырвалась пена и закружилась водоворотами. В лица повеял ветерок. Лодка пошла быстрее, быстрее. Расстояние между ней и тральщиками, в котлах которых сел пар, увеличивалось с каждой минутой. Вот замолкла пушка лодки. Она уже не могла достать врага. А тральщики всё стреляли и стреляли. Сумерки быстро сгущались, и наконец стрельба прекратилась.

Лодка уходила на запад.