Если бы я встретил себя 30-летним

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Если бы я встретил себя 30-летним

Что есть мудрость

Во мне всегда боролись два желания: желание писать и желание жить. Не могу сказать, что это взаимоисключающие понятия. Но мешающие друг другу — это точно. Одно время у меня был такой лозунг: нельзя работать за счет жизни. Но потом я убеждался, что нельзя жить за счет работы. Не знаю, можно ли считать мои года моим богатством.

Конечно, есть кое-какой опыт. Хотя порой совершаешь те же ошибки, что и в молодости. И новые умудряешься совершать, что самое обидное. Человек не обретает особой мудрости. Ее, наверное, вообще нет, этой мудрости. Но зато есть опыт. В чем он заключается? В осторожности, в терпимости, с которыми ты начинаешь относиться к людям. Убеждаешься, что у всех есть свои причины, чтобы поступать так или иначе.

Я понял важную вещь: надо придерживаться принципа сочувствия. Попробовать понять точку зрения своего противника. Умею ли я властвовать собой? Умею. Не думаю, что это большая мудрость. Это скорее умение стареть. Не жаловаться, не рассказывать о болезнях, не навязывать советы и не щеголять своим жизненным опытом.

Мне уже 80. Или еще 80? Черт его знает, много это или мало. Физически я иногда ощущаю свой возраст. А душой по-прежнему молод. Человек ведь внутри меняется гораздо меньше, чем снаружи. Если бы я сейчас встретился с 23-летним лейтенантом Граниным, то вряд ли нашел бы с ним общий язык. Если бы я встретился с собой 30-летним, то стал бы этому человеку врагом.

Но если бы встретился с собой ребенком, когда я, например, жил с отцом на лесопилке, то с этим мальчиком мы стали бы друзьями. Так что человек — это не только то, что он собой представляет сегодня.

Советские слоны — самые…

Мыслей о том, что Россия — проклятая страна, у меня никогда не было. Что несчастная — были. Хотя это все довольно условно. Распалась огромная страна под названием СССР, но обошлось без гражданской войны и кровопролития. Нас постоянно пугают голодом, чуть ли не мором, но все обходится. Мы выиграли мировую войну. Это все относится к графе «везет». А насчет «не везет»…

Могли, например, остановиться на февральской революции. Не повезло нам с Николаем II. Мог бы быть более умный царь. Не повезло со Сталиным, Лениным. Владимир Ильич для меня — одна из главных загадок истории. Человек, почти полжизни проведший за границей, по идее, должен был воспринять демократические традиции тех стран. А он оказался абсолютно не демократом. Никогда не интересовался музыкой, театром. Кстати, никогда не забуду свою первую поездку за границу. Это было году в 1956-м. Для нас все было откровением. Мы ошарашенно смотрели друг на друга и не могли понять: где же тот самый прогнивший Запад, где человек человеку волк? Мы всюду искали контрасты их жизни. Боже, какая была радость, когда увидели какого-то нищего! Какие-то идиотки из нашей делегации, когда два старика на Капри стали петь нам песни, громко заявили, что советские певцы поют лучше. Мы заметили, что певцы, может, и лучше поют, но старики-то не певцы. «Зато наши мужчины — лучшие любовники, чем итальянцы», — не сдавались они. Им надо было хоть чем-то оправдать нашу нищенскую жизнь.

Никому ничего не должен

Я не жалею о том, что был в свое время народным депутатом СССР. Тогда мне казалось, что депутатство — это возможность изменить нашу жизнь, сделать ее лучше. Тогда ведь было очень романтичное время. Но потом понял, что писатель не должен идти во власть. Это безнадежно.

Не думаю, что художник должен непременно находиться в оппозиции к власти. Когда пишу, у меня с властью нет никаких взаимоотношений. Для меня важны взаимоотношения с моими героями. Есть знаменитое письмо Льва Толстого писателю Боборыкину. Боборыкин призывал Льва Николаевича написать о земском движении. На что Толстой категорически возразил: «Я и часа не потрачу на это. Но я готов потратить всю свою жизнь, чтобы писать о любви, о жизни и смерти». Нас тоже власти все время призывали писать на злободневные темы — раньше о коллективизации, сейчас об экономических реформах. Нам все время заявляли, что мы в долгу перед шахтерами, электриками, врачами. На самом деле писатель никому ничего не должен.

1999